Помнится, когда мне исполнилось четырнадцать, что подарил мне Рябинин-старший? Тогда он впервые пообещал мне выдернуть ноги. А в пятнадцать? Убедил директрису нашей школы не выкидывать меня за год до выпуска. Бабаня тогда уже не работала и помочь не смогла, поэтому действительно получился подарок. Хотя я понимала, что всё это с подачи Вадика. В мои шестнадцать Пал Ильич уже по собственной воле помог мне с поступлением в медицинский колледж. Где, к слову, видят меня совсем нечасто.

А потом нежданно-негаданно попёрли сплошные ништяки! Ладно, про свадьбу молчу. Кредит, оформленный на Вадика, — тоже невеликий подвиг — плачу-то его я!..

Но забор!.. Конечно, я согласилась, чтобы Рябинин помог с рабочими… А почему бы и нет? Но ценник за работу! Да за такие деньги я воздвигла оградку вокруг последнего приюта Бабани! А тут целый заборище, спрятавший от ненужных глаз все мои двадцать соток! Двухметровый! С башенками! Мечта моя!

И что же я? А я прикинулась беззаботно цветущим кустом — меня полили, и я расцвела… Ну, то есть отвесила Рябинину большое спасибо — мол, это надо же, как мне повезло с ценами! А что я, малолетка, могу понимать в строительстве?

Потом мне повезло с крышей и окнами, с трубами… и продолжало фартить весь год. Ну, я же не идиотка, чтобы отказываться! И деньги-то я платила — пусть немного, но ведь не за спасибо. А для Рябинина за благое содействие мне и «Большого спасибо» совсем не жалко. И ему вроде хватало…

Но с этим рождественским мешком он меня реально выбесил. Это тебе не забор по дешёвке! А я не настолько наивная кретинка. Понятно же, что влюбился мужик. Вот только почему он не женился на мне, когда я предлагала? Я б тогда на правах жены, может, вообще ничего не платила… Сколько бы сэкономила!

Ждёт, что ли, моего совершеннолетия? А почему он сказал мне, что я плохо танцую? А может, и правда плохо?..

Ох, что ж так сложно-то с этими… с мужчинами…

Неделю спустя…

«…В это время теряется линия горизонта — океан выглядит чернильно-чёрным и сливается с небом. Это похоже на космос — жутковато и очень красиво».

Красиво…

Я оторвала взгляд от экрана и взглянула в окно. Высоковат мой заборчик, но если подняться на второй этаж, то сквозь панорамное окно моей будущей спальни тоже можно полюбоваться, как чернеющая сквозь прогалы деревьев река Ворона сливается с небом. Не космос, конечно… но за неимением океана тоже очень впечатляюще. Но летом. А сейчас конец января и из окна первого этажа не так уж много доступно глазу. Во дворе горы строительного хлама, а за забором…

— Тёмные полулысые сосны… тычутся своими замёрзшими кривыми ветвями… в низкое хмурое небо. Ну-у, как-то так. Поэтично? — я взглянула на Ричарда. — Как думаешь, Ричи?

Ворон потоптался по пыльному, заваленному инструментами подоконнику и недовольно каркнул.

— Полагаешь, он не оценит? Тогда, может, распишем Кириллу Андреевичу, как выглядит наше гнёздышко с высоты птичьего полёта?

В ответ на моё предложение Ричард разразился такой забористой тирадой, которую не посмела бы озвучить ни одна уважающая себя гейша.

— Нет, Ричи, это точно не годится для переписки, — я поморщилась. — Да и тебя это не красит, ты ведь мудрый ворон и вроде как должен быть культурным.

Ричард выразил своё мнение тремя крепкими словами, и я от него отстала. Взглянула на фотопейзаж… Стефания непременно откопала бы в своей галерее достойное фото и ввернула бы какой-нибудь любопытный факт в тему, но сейчас мне припомнилось лишь одно — «Глаз у страуса больше, чем размер его мозга». Вряд ли мой австралиец оценит полезность такой информации. А посему сегодня он снова останется без ответа. Да и спать ему пора — в Сиднее уже два часа ночи. Странно вообще, что он пишет мне в такое время… Интересно, а что о переписке с «Гейшей» думает его блондинка? Или она об этом не знает?

Все люди что-то скрывают… И я тоже…

С Кириллом Андреевичем мы по-прежнему почти не касаемся личных тем. Уже давно мы договорились писать друг другу только правду, но не задавать неудобных вопросов. Вот так у меня появился друг. Вдруг. Бескорыстный, взрослый и умный. Таким был Ли…

Нет, не так… Это неправда — никто не сможет заменить Ли. Но ведь его давно со мной нет, а Кирилл… Кирилл Андреевич, он тоже добрый, сильный и бесстрашный, и он — мужчина, которого я выбрала уже давно. Жаль, что тогда он не выбрал меня. Но ведь от этого он не стал плохим. Наверное, мне не стоило его снова тревожить… Но я подумала, что… быть может, потом… когда-нибудь…

А потом я запуталась… В желаниях… в выборе… в запахах…

Но об этом я не могла поговорить с Кириллом Андреевичем. Ни с кем не могла, даже с Ричардом. Даже думать об этом не хотела! Но всё равно думала.

А месяц назад, когда я сменила аватарку, Кирилл Андреевич поинтересовался, моё ли это фото. Хм, ну такое себе фото… На нём рыжие кудри Алекс полностью скрывали её веснушчатое лицо. Я могла бы и не отвечать на этот вопрос, мы так договорились, но я честно призналась, что это фотография моей сестры.

«А почему не твоя?» — последовал очередной неудобный вопрос.

Потому что я — Айка, которую ты ни видеть, ни слышать не хочешь.

Но вместо этого я ответила, что мне нравятся рыжие кудри. И это тоже было честно.

«А у тебя какие волосы?» — Вот же пристал!

И я ответила, что рыжие, но не вьющиеся. Не знаю… не понимаю, зачем я соврала. Мы ведь договорились, чтобы без вранья. А я как будто предала, нарушила наш устав. Глупость, конечно… А меня это мучает. Я даже решила признаться, но Кирилл Андреевич сказал, что ему очень нравятся рыжие волосы. Так я и осталась рыжей. Назло его блондинке. Но зачем? Разве это честно?

И правильно ли я выбрала?

— Айка, шаболда! — заорал Ричи, выдергивая меня из задумчивости. Оказывается, я успела замёрзнуть.

Я зябко поёжилась, ещё раз взглянула на сообщение, на фото… и написала ответ: «Это очень красиво!» Скупо, конечно, вышло… Зато правда!

— На выход, Ричи! Погнали домой.

Уже в машине раздался телефонный звонок от Стефании. По Ричарду, наверное, заскучала. Она как раз по вечерам проводит с ним занятия по культуре речи. Но ещё час назад, не заходя домой, я высвистела с балкона терпеливо ожидающего меня друга, и мы отправились проверять, что же наши трудяги успели наработать за сегодняшний день в доме.

— Айчик, а т-ты где? — тихо и испуганно прошептала Стеф в трубку.

— Что-то случилось? — спрашиваю почему-то тоже шёпотом.

— Нет-нет, — торопливо заверяет, не повышая голоса, и уже жалобно: — А ты с-скоро п-приедешь?

— Уже еду, — и, едва заведя двигатель, я действительно срываюсь с места. — Стеш, а почему ты шепчешь? Ты что, с мамой поссорилась?

— Мамы нет, она ушла на с-свидание… к дяде П-паше.

О как! Вода камень точит?

— Так ты одна дома? — недоумённо спрашиваю и тут же ощущаю, как по шее и затылку пробегает мороз. — А почему тогда шепчешь?

— Со мной Алька и она п-просила тебе не звонить, но… Ай, я не знаю, что с-с ней делать, она п-пьяная.

Алекс?! Я сильнее давлю на газ, а Стешка лепечет ещё тише:

— Ай, она маму п-послала…

— Куда? — брякнула я от неожиданности.

— На т-три буквы, — взволнованно шепчет сестрёнка.

На СУК, что ли?.. Рябиновый…

Вот ведь грёбаная Санта Барбара!

Перед распахнутыми створками платяного шкафа, покачиваясь, стоит Алекс и мелко подрагивающими пальцами раскладывает и развешивает свои вещи. Она делает это с чрезмерной аккуратностью, очень загадочно улыбается и… ПОЁТ?! Именно — тихо, фальшиво и ритмично она мурлычет себе под нос небезызвестную грустную песню о непростых отношениях между двумя деревьями, разлучёнными широкой рекой.

Стешка нервно грызёт кулак и смотрит на меня умоляющим взглядом.