Ох, как же нелегко справляться с таким обилием внимания. Да что там — полный трындец! И я, придавленная трындецом, скрываюсь в ванной комнате. Впрочем, у меня веский повод — я отмываюсь после мерзких и липких прикосновений Вонючки. Фу! Отмываюсь до скрипа, даже голову три раза намыливала. Фу! Надо было этому хмырю ещё зубы повыбивать, чтобы не терзаться чувством невыполненного долга.

Теперь это чмо с тремя загипсованными конечностями отлёживается на больничной койке под неусыпной охраной. Бейсболка Лёха там же отдыхает… только без памяти. Якобы совсем ничего не помнит. И хотя наблюдающий его врач предположил, что повреждение лобной части головы с большой долей вероятности может вызвать амнезию, мы с папой всё же склоняемся к тому, что Лёха просто ушёл в глухую несознанку. А вот толстяк сейчас вряд ли отдыхает — скачет где-то по полям, гонимый страхом и, надеюсь, осознанием содеянного. Лишь белая, затоптанная в дорожной пыли, панамка осталась напоминанием о нём. Ах, да — и его мобильник — спасибо толстому!

На месте происшествия папу мне долго ждать не пришлось. Он примчался минут через двадцать после моего звонка в сопровождении отряда бравых бойцов, возбуждённого Вадика и машины скорой помощи. Наверное, меня реанимировать собирались. Мужики в форме спецназа, оценив побоище, поглядывали на меня хмуро и недоверчиво. Вручив неудачливых похитителей в заботливые руки медиков, они тщательно обследовали бандитский Pajero, окружающую территорию, а потом хотели было взяться за меня…

Но от дотошных расспросов меня спас папа. Сказал, мол, хватит с ребёнка на сегодня, посадил в свою машину и повёз к себе домой. Вот по пути я ему и рассказала о своих приключениях во всех подробностях. Вадик бледнел, обнимал меня и просил прощения за своё идиотское поведение. А папа страшно злился и ругал себя на себя за то, что недооценил опасность, не обеспечил достойную охрану и подверг меня, маленькую девочку, таким страшным испытаниям.

Ну-у, положим, не таким уж и страшным… Особенно теперь — когда я победила!

Да и обвинять своих мужчин я не думала. Впрочем, так же, как и не собиралась их утешать. Поинтересовалась только, куда же всё-таки запропастился мой бдительный секьюрити на «Опеле». Оказалось, недобдел Ванёк. Вышел он из магазина вслед за мной и неожиданно стал свидетелем, как какая-то неосторожная «Нива», сдавая назад, впечатала его «Опель» в новенький изящный спорткар. Как раз тот случай, когда чувство ответственности прибило шоком. Бедняга даже не сразу догадался, что я исчезла. А уж когда обнаружил пропажу — сразу позвонил папе, ну а папа, конечно, — мне.

Ну, всё ведь обошлось — иначе и быть не могло!

А около папиного дома уже собралась демонстрация — взбудораженные сёстры, серьёзный и мрачный папа Валик и… кто бы мог подумать! — заламывающая руки и вся в слезах Анастейша. Соло главной Скрипки прозвенело на всю округу фальшиво и громко, заглушая даже автомобильный клаксон: «Сволочь поганая! Ребёнка мне чуть не угробил! Я знала, что этим кончится! Всё, Рябинин, ты допрыгался! Аика, детка, как ты?..»

Без материнской заботы было лучше! Вот как-то так…

Впрочем, мамина минута славы минутой и ограничилась, потому что бурно началась моя. От причитаний, вопросов, поцелуев и объятий мне хотелось сбежать без оглядки, поджав хвост и поскуливая. Добили папины безопасники, подоспевшие с «поля боя» и настойчиво требующие, чтобы я продемонстрировала им искусство владения экзотическим оружием. Типа в порядке следственного эксперимента.

Да что я им — цирковая обезьяна? Вот что-то в этом духе я им и выдала, после чего поспешно укрылась в ванной комнате.

И плескаюсь здесь почти целый час, наслаждаясь своим гигиеническим одиночеством. Семья — это, бесспорно, очень важно и прекрасно… Но слишком много семьи тоже пугает. Тем более человека, неизбалованного вниманием и заботой. Или это только я такая… неправильная…

— Ай, у тебя всё в порядке? — тихо зовёт папа из-за двери.

— Всё хорошо, пап, я скоро, — обещаю ему, понимая, что не могу сидеть здесь вечно.

Папе там тоже непросто, но держится он куда лучше, чем я. Хотя его загородный дом, наверное, отродясь не встречал такое количество гостей. А если принять во внимание истерику мамы, враждебный настрой Алекс и присутствие второго папы, то мой папа Паша держится вообще молодцом.

Когда же я, наконец, покинула своё убежище, выяснилось, что народу в доме поубавилось. Опасная толпа безопасников, к счастью, свалила. Прихватив с собой маму. Алекс говорит, мама даже не сопротивлялась и теперь велика вероятность, что дома она появится нескоро. Впрочем, позитива в этом тоже мало.

Зато объявился новый гость — великолепный Одиссей, который сразу набросился на меня с исследовательским азартом:

«А можно взглянуть на Ваше… эм… Ваш спортивный инвентарь?.. А какова длина рукояти? А вес? А шнурок лучше, чем цепь? А почему длина нестандартная? А можно в руках подержать? А почему нельзя? Тут вот ведь какое дело… Судя по силе и характеру нанесённых травм, вот эти… э-э… ударные палочки будет непросто отнести к спортивному инвентарю… А раньше, Айя, Вам уже случалось причинять ими подобные травмы?..»

А мне что, в сложившейся ситуации необходим адвокат? А-а, ну если для перестраховки, то моими… хм… ударными палочками можно и по барабану стучать. И да — нестандартные размеры и сплав необычный — всё специально под меня. И чем это они не спортивные? Штанга и гиря, ежели что, тоже ведь спортивный инвентарь, а попробуй их с размаху к голове приложить — потом характер повреждений задолбаешься с пола соскребать. А в руках подержать мои палочки… нет — никак нельзя! А потому что не любят они чужие руки! Причиняла ли я ими ранее физический вред? А знаете, вот чего не помню — того и не было!»

— Одиссей! Так, а ну хватит мне ребёнка тиранить! — по-хозяйски скомандовала Люся и, к огромному облегчению всех присутствующих, водрузила в центр стола широкое блюдо с ароматной многослойной лазаньей.

Ужин получился напряжённым. С таким же успехом Люся могла нас и сеном накормить. Оба моих папы ушли глубоко в собственные мысли, адвокат вытаращился в свой мобильник, что-то интенсивно перелистывая и не забывая жевать. Алекс с Вадькой сидят, будто колы проглотили. А между ними, сверкая и потрескивая, носятся опасные жгучие молнии.

Стешка вообще ни кусочка не съела — у неё трагедия в полный рост. Завтра она оставит этот город, который полюбила всем сердцем. Уедет от сестёр, мамы, друзей, от любимого и непокорного кота Бегемота. Сейчас она держится из последних сил, чтобы не заплакать, а я совершенно не представляю, чем могу ей помочь. И если ещё вчера Стеф надеялась, что ей удастся уболтать папу оставить её в Воронцовске, то моё похищение одним махом обрушило все надежды. Папа даже слушать не стал.

И лишь одно мне до сих пор непонятно — что папа Валик делает в этом доме?! Но не спрашивать же его об этом.

Спрашивать и не пришлось — он сам вытянул меня на разговор. Взял меня за руку… Он не делал так никогда в жизни!.. И повёл меня в тихий двор — в душный августовский вечер. На улице уже стемнело и это хорошо — так мне почему-то легче смотреть на папу.

— Айя, я не знаю, дочка, сможешь ли ты простить меня хоть когда-нибудь… Да я и не заслужил, — он грустно усмехнулся и сильнее сжал мою ладонь. — Я был очень плохим отцом… Для всех своих детей… но для тебя — особенно плохим. И ты не виновата в этом, Айя… Ты обязательно должна знать, что я всегда тобой восхищался… А ещё мне нравилось считать тебя дочкой. Не помню, когда стал так думать… Теперь это и не важно. Важно то, что я горжусь тобой! И, знаешь… я очень рад, что ты есть. И что ты вот такая… особенная… необыкновенная. Ты очень нужна девочкам… И мне… нужна. Прости, что не был с тобой рядом. За всё прости.

Молчу. Нет ни одного подходящего слова… И воздуха очень мало… И больно… Очень больно!