Это была моя обычная утренняя тренировка в лесу. Я уже собиралась домой, когда заметила, как в небо взметнулись две огромные птицы. Я в них никогда не разбиралась, поэтому первое, что пришло на ум — орлы или коршуны. Совершив пару лихих трюков, они, словно два чёрных истребителя, рванули наперерез третьему. Думала, что играют, но оказалось — война. Возможно, бедняга нарушил их воздушную территорию, а может, крылатую даму не поделили, но битва была жестокой и зрелищной.

Сперва нарушителю удавалось ловко ускользать от смертоносных клювов и страшных когтей-лезвий, но одна ошибка едва не стоила ему жизни. Я, будто заворожённая, наблюдала за кровавым и зверским воздушным сражением и видела, как падал сплетённый в яростной схватке клубок из трёх мощных птиц. Но снова в небо взлетели лишь двое. И я бросилась к реке…

Поверженного бойца я обнаружила почти у самой воды. Угольно-чёрные перья заливала алая кровь… совсем как человеческая. Одно крыло было сильно вывернуто, но птица оказалась ещё живой. Просто развернуться и уйти — не получилось, а смотреть, как умирает отважный воин, я не хотела. Даже не знаю, о чём я думала, заворачивая окровавленную птицу в свою ветровку… Вряд ли он способен был заменить Бабане почившего попугая, но оставить покалеченную птицу на берегу я не смогла.

Бабаня, конечно, страшно ругалась и даже по шее мне съездила, но избавиться от ворона, а это оказался именно ворон, рука у неё не поднялась. Правда, она высказала сомнения, что раненый выкарабкается, и возложила ответственность за его жизнь на меня. Ну, а куда мне было деваться?

Уже позднее, когда наш Ричард поправился, Бабаня забрала назад свои слова о бессердечности. И хотя такая характеристика меня раньше ничуть не задевала, с появлением Ричи я перестала ей соответствовать. Ведь именно в то холодное утро в осеннем лесу я нашла своё сердце… Беспокойное, иногда жёсткое, а порой такое трепетное и ласковое…

Но то, что когда-то не удалось опасным крылатым хищникам, оказалось вполне по силам человеку. И никакие, даже самые острые когти не способны противостоять людской подлости. А значит, человек и есть самый опасный хищник.

Но теперь, когда у меня вырвали моё сердце, а я всё ещё дышу, этим нелюдям лучше не встречаться на моём пути. Я в полной мере вняла предупреждению и меня уже не застать врасплох — мощное противоядие от ваших подлых жал бурлит по моим венам. Хотели прогнуть меня, затоптать? Я взлечу над вашими головами! Теперь сумею!

Ты развязал мне крылья, Ричи! Свободна! Теперь сама…

Птичий щебет бесцеремонно разорвал мой глухой и мрачный кокон. И вместе со звуками оживающего леса в моё тёмное убежище проник пронизывающий холод, а мои обнажённые плечи судорожно передёрнулись от колючей предрассветной росы. Я огляделась в поисках куртки, но вдруг уловила странные звуки. Из леса?.. Больше похоже, что какой-то охреневший кабан, громко пыхтя, пытается вскарабкаться на мой новенький «неприступный» забор. Надо будет колючей проволокой его оснастить и ток пустить. Подобрав с земли нунчаки, я пошла на звук.

— Айка, не бойся, это свои, — раздался знакомый голос.

Глядя, как тёмная фигура оседлала забор, а уже через мгновение приземлилась в моём дворе, я подумала, что вряд ли в мире существует явление, способное меня сейчас испугать.

— Рановато для утренней зарядки, дядь Паш. Вы забором, случайно, не ошиблись?

— Сомнения, признаться, были… пока вот тебя не увидел.

Самоуверенный козёл!

— Всё — увидел? А теперь бегом лезь назад, я сегодня не принимаю.

— А ты почему раздета? — Рябинин меня словно и не слышит.

— А в чём дело? Мой лифчик не подходит к этим джинсам или я оскорбляю Ваш эстетический вкус своими мослами?

— Да ну что ты, девочка, тебе идёт любой наряд, я просто о твоём здоровье беспокоюсь.

— Много шухера от Вас, дядь Паш. От чрезмерного беспокойства случается расстройство пищеварения, а у меня и без того двор засран.

— Ты не отвечала на звонки… — Рябинин делает несколько шагов мне навстречу. — Сёстры твои с ума сходят.

— Тогда Вам следует о них побеспокоиться, — я отступаю на шаг назад и начинаю раскручивать нунчаки. — Проваливай, дядь Паш!

— Это вряд ли, — усмехается, остановившись в нескольких шагах от меня, и следит за моими руками. — Хм… а ты, оказывается, сразу двумя игрушками владеешь? Не знал… Круто! Но тебе не мешало бы отдохнуть немного и согреться, — снимает с себя куртку.

— Хочешь со мной отдохнуть, Павлик? Долго же ты решался.

— Тебе больно… — произносит с такой горечью, будто он знает, как это…

— Да ерунда! Говорят, в первый раз всегда больно, но я терпеливая.

— Я знаю, что ты очень сильная девочка, — наклоняет голову набок. — И что, неужели применишь свои колотушки?

— Как пойдёт…

— Ну, давай, — делает ещё шаг ко мне.

Идиот!

Я едва успеваю отдёрнуть нунчаки, но всё же Рябинина задевает вскользь.

Он шипит, стиснув зубы, но стремительно преодолевает оставшиеся пару шагов и, набросив мне на плечи свою куртку, порывисто прижимает меня к себе.

— Выдохни уже, Айка, — гладит ладонью меня по волосам. — Поплачь…

— Нет, не хочу я! — упрямо рычу ему в грудь, силясь вывернуться из объятий, и ощущаю, как сильно печёт в глазах, а моё тело, согреваясь, становится тяжёлым и непослушным. — Нет!

— Чш-ш…

А когда мои ноги отрываются от земли, мне вдруг уже совсем не хочется сопротивляться… Только бы кутаться в тепло этих сильных надёжных рук, вдыхать этот неожиданно успокаивающий запах и слышать частое биение сердца под своей щекой…

Последнее, что я успеваю увидеть, прежде чем смыкаются мои тяжелые веки, как по небу розовыми облаками расплывается восходящее солнце… И подрагивающие в зыбком мареве первые лучи до боли слепят глаза… Но вдруг бледнеют и рассыпаются прозрачными брызгами… то ли от слабости, то ли от слёз…

«Вот же паскудная дыра!» — с досадой и злостью подумала Анастасия Скрипка, едва открыв глаза и разглядывая ненавистную комнату. Разве об этом она мечтала, сбегая от мужа?..

За окном, радуясь весне, перекликались очумевшие птицы, а на душе скреблись крысы, не позволяя забыть женщине, в какой глубокой и беспросветной заднице она очутилась. Почему так несправедлива к ней судьба?!

Ещё в детстве Настя поняла, что она особенная. И дело вовсе не в каких-то там выдающихся способностях… Хотя и талантом Настю природа не обделила, наградив чудесным голосом. А все эти лахудры, что называли её дивный вокал посредственным, элементарно ей завидовали. Оно и понятно — Настя была чудо как хороша!

Но произошла чудовищная ошибка!..

Кто и в какой момент напортачил, Настя не знала… Но упрямо верила, что такая жизнь не про неё. Ну почему бы ей, стройной зеленоглазой блондинке, не родиться в большом богатом доме дочкой миллионера? Ведь она, Анастасия, была рождена для любви, восхищения и вечного праздника!.. А вместо всего этого — требовательная и строгая мать, дешевые и немодные шмотки и маленькая двушка в старой пятиэтажке. Какой уж тут праздник — трагедия! Кто её разглядит и полюбит в этом нищебродском районе?

Можно было бы блеснуть в школе… Красотой! Но шансов не было даже там — мать в той же школе гордо влачила звание заслуженного учителя, чтоб ей икалось на том свете! И пасла за своей дочерью, как цербер. Анну Степановну все ученики боялись и ненавидели. Даже учителя уважительно шарахались от вечно свирепой Анки-пулемётчицы. Неудивительно, если именно коллеги и навесили ей это прозвище.

А вдобавок ко всему преподавала мама два самых ненавистных предмета. Впрочем, и к другим школьным дисциплинам Настя особой любви не испытывала, но химию и биологию — люто ненавидела! Химикаты, реактивы, бактерии, инфузории, грёбаные птицы — невыносимо!.. В то время, как нежный Настенькин пестик трепетал в томительном ожидании любви. Но ни одна тычинка не рискнула пойти на таран.