— Ох, спасибо, — сплюнув кровавую слюну, поблагодарил Джирайя, разбрасывая в стороны тысячерукой техникой остатки камней, свалившихся на него, пока жена поливала его целительной чакрой. — Как вы, Фукасаку-сан, Шима-сан?

— Бывало и лучше, парниш, — сварливо ответила Шима.

— Мир неприветлив сей, — кряхтя, отозвался Фукасаку. — Тяжко, но терпимо.

— Для ниндзюцу он неуязвим. Но при поглощении чакры он не такой прыткий, — крикнул я друзьям, ловя Кусанаги, на сияющем лезвии которой остались крохотные алые дорожки от крови.

— Ценное наблюдение, — раздался в сотне метров от нас голос Джигена за пеленой поднятой пыли, — но больше вы им воспользоваться не успеете.

Пыль для Кецурюгана преградой не являлась, поэтому я мог увидеть, что противник не рад ходу боя. В его каналах словно наводнение началось от притока энергии. И несмотря на то, что тело трансформировалось и пыталось подстроиться под ток чакры, но видно было, что оно на пределе.

— Его чакра возросла, — напряженно прокомментировал ощущаемые им изменения в Джигене Джирайя.

Возросла, причем значительно. Подобные скачки я ощущал еще при первой встрече. И окраска этой чакры, ощущения от нее, вызывали невольную дрожь. Она была слишком нетипичной, мощной. Именно это настораживало изначально. Но из прошлой битвы мне еще кое-что запало в память. Тогда пропадали не только ниндзюцу, которые можно поглотить вместе с вложенной в них чакрой, но и техники тайдзюцу. И моя шестирукая марионетка тоже пропадала, хотя я продолжал ощущать ее по Нити Чакры, после чего я вновь нашел ее в полной сохранности.

Похоже, это какое-то додзюцу, потому что я вижу, как чакра циркулирует в глазах Джигена. И в них появился странный рисунок, напоминающий колесо со спицами.

— Он поглощает не только чакру. Брошенные Цунаде камни тоже пропали, — предупредил я. — Он уменьшает их, что ли? И себя тоже.

— Будем бить по площадям, — мрачно предложила Цунаде. — Пусть сжимается хоть до размера амебы! Джирайя, вместе!

Сенджу прекратила вкачивать в мужа медицинскую чакру и опустила руки ему на спину. Линии печати Бьякуго вновь ожили, начав оплетать тело Джирайи. К отшельнику начала течь не только природная энергия от двух жаб-старейшин, но и потоки чакры от Цунаде.

— Может, вы вообще слипнетесь уже в одно целое? — насмешливо предложил Джиген, медленно наступая. — Что за животные…

— На себя глянь, — рассмеялся Джирайя, вновь складывая печать. — Зверьем обзываешь, а у самого рога баранам на зависть отросли! Поглоти-ка это!

Настоящее цунами жабьего масла рвануло вперед, заливая камни толстым слоем. Готовый к этому, я взмыл в воздух с помощью Футон но Йорой. К жабьему маслу тут же добавилась волна раздуваемого воздухом огня. Усиленная версия Сенпо: Гоемон превратила все вокруг в пылающий ад.

Спрятаться от бесконечного потока огня Джигену было сложно, что заставило его попытаться поглотить чакру. Этим я и воспользовался. Вновь сверкнул клинок Кусанаги, лучом лазурного света устремившись к цели. От выросшего лезвия меча противник предпочел улизнуть, невзирая на ожоги рванув прямо сквозь стену огня к тому месту, где пламени не было — к Джирайе и Цунаде.

Отшельник успел закрыть себя и жену с учителями в плотном коконе Хари Джизо. В ощерившийся волосяными иглами белый комок Джиген влетел едва ли не с двух ног. Волосы Джирайи под воздействием техник становились прочнее стали, если бы не выросшие из тела монаха осточертевшие черные штыри, то быть бы ему насаженным на шипы. Но так от удара Джирайя и все остальные вместе с ним улетели прямо в огонь.

Пока пропитанный влагой Суйтона волосяной комок, источая белые клубы пара, катился сквозь огонь, налетел на Джигена, который, прячась от огня и пытаясь раздавить скрытых в Хари Джизо людей и жаб, разбрасывал по округе каменные кубы. Клинок Кусанаги со звоном встретился с черным посохом в руке Джигена и с крайней неохотой резал неизвестный черный материал, высекая из него стружку.

Звон оружия тонул в треске пламени и грохоте катящихся по опаленной земле каменных кубов. Брызги пылающего жабьего масла летели в стороны из-под огромных блоков и липли к ним, словно напалм. Я с Джигеном сражался, буквально танцуя в пламени.

Без Бьякугана было сложно использовать эту технику, но все же мне удалось захватить монаха в свою зону контроля.

Экикё: Джуёку!

Выпады пылающим лазурью клинком Кусанаги посыпались на Джигена подобно проливному дождю. Я бросил защищаться от черных штырей, пытаясь загнать противника в глухую оборону. Его кровь вновь обагрила лазурный клинок, но и пара кольев пронзила мое тело, сковывая движения холодящей болью, разливающейся по кейракукей. Долго так я не продержусь.

В какой-то миг рядом оказался Джирайя. Мое додзюцу успело выхватить его фигуру в опаленном красном хаори на фоне все еще горящего пламени. Две жабы на его плечах раскрыли пасти, и из них вырвалась ударившая по моим ушам жуткая скрипучая песня, от которой даже у меня задрожали руки, хотя я не был целью техники Маген: Гамариншо. Сильнейшее гендзюцу Мьёбокузана ударило по Джигену, заставив того оступиться.

Естественно, гендзюцу, подобно ниндзюцу, было бы скоро поглощено странной техникой Джигена, но никто не собирался давать ему на это время. Кусанаги, встретившись с черным посохом в дрогнувшей руке, разрубил вражеское оружие и несколько выросших на теле противника штырей, не сумев отсечь голову, но разрубив плечо, ключицу и несколько ребер. В правой руке Джирайи в это время заклубился бешено крутящийся и источающий нестерпимый жар, подобный черной дыре, темный вихрь с белой каймой пламени — Катон: Гоен Расенган. Встретившись взглядом с Джирайей, я понял его задумку.

Как показывал учитель, баланс стихийных преобразований, способный усиливать техники или нейтрализовать их.

С раскатом грома в моей левой руке родился неистовый вихрь чакры Футона — Хекиреки. Наши с Джирайей ладони сблизились, две техники врезались друг в друга, утрачивая зыбкую стабильность и сливаясь, образуя нечто новое. С оглушающим грохотом грома, пылая белым пламенем, комбинированная техника врезалась в поднятую в защитном жесте руку Джигена. Удар Джирайи в локоть сбил руку монаха в сторону, движение Кусанаги в ране заставило его напороться на слитую технику.

Тело Джигена унесло в сторону, разрывая плоть раскатами грома и сжигая кровь в жилах. Оно рухнуло на все еще пылающие, покрытые жабьим маслом камни. И сверху в него же рухнул каменный, обвитый венами меч. И еще один. И еще. Подпрыгнувшая в черные небеса Цунаде успела метнуть пять призванных с горы Мьёбоку мечей, прежде чем приземлилась возле нас.

— Ну, это-то должно было его успокоить! — жадно хватая ртом горячий воздух, воскликнула Сенджу.

— Не уверен, — мрачно ответил я, не сводя взгляда с истерзанного тела внизу.

— К-ха, к-ха, к-ха! — надсадно раскашлялись обе жабы.

— Я чувствую… к-ха!.. приближение чего-то недоброго, — хрипло предупредил Фукасаку.

— Да вы шутите! — сердито воскликнула Цунаде. — Он что, живучей меня?!

— Может, даже хуже, — не веря своим собственным словам, пробормотал Джирайя, уже чувствуя, как впереди рождается нечто ужасающее.

— Кагуя… Ее потомки… — раздались из пламени грохочущие и полные холодной ненависти слова. — И, конечно же, ты! Орочимару! Будьте вы все прокляты в веках!

Под давлением одной только чужой чакры пламя затрепетало и начало гаснуть. На истерзанную землю, небрежно отбросив в сторону каменный меч, встало существо, которое только что было Джигеном. Но теперь оно им не было. Иное лицо, иное тело. Изменились глаза. Бьякуган в левой глазнице, все то же незнакомое додзюцу в правой. И без того чудовищно могущественная чакра увеличилась в разы. Чужая мощь невольно заставляла трепетать.

Ооцуцуки. Это совершенно точно Ооцуцуки! Только откуда, мать его, он взялся?!

14 февраля 50 года от начала Эпохи Какурезато