Курама, не сводя с меня взгляда, шумно вдохнул, чтобы спросить:

— Как ты узнал?

Короткая фраза прозвучала громко и раскатисто. Я пока не представляю, как Кьюби воспроизводит звуки, но должен сказать, что голос у него все же под стать размерам тела.

— Этот вопрос я слышу так часто, что отвечать на него каждому уже начинает надоедать, — честно признался я, начав неспешно расхаживать перед носом Кьюби. — Поэтому отвечу максимально просто: я Рюджин. Я не обычный человек, поэтому мне известно кое-что из прошлого. И будущего. Я знаю, как один маленький, размером всего лишь с одноэтажную крестьянскую лачугу, лисенок пускал слезу, расставаясь со своим создателем. И я знаю, что с этим лисенком может произойти в будущем. И уж тем более мне ведомо его имя.

Я остановился, снова взглянув в глаза Кьюби.

— Наслушавшись жабы, Хагоромо предрек вам, что вы, Хвостатые, всегда будете вместе, даже будучи разъединены. И что однажды опять станете едины, но уже с собственными именами и в собственных телах, порожденных из единого целого, — изучающе разглядывая биджу, произнес я. — Он наверняка догадывался, как это произойдет, но вам, естественно, не сказал. Хотя речь сейчас не о том. Готов ли ты поговорить со мной, Курама?

Изучая взглядом небогатую на мимику морду лиса, я надеялся, что смог заинтересовать его. Насколько я понимаю, у Кьюби даже в сравнении с прочими биджу очень сложный, если не скверный, характер. Я мог бы распинаться перед ним, расписывая горы золотые, но без таланта нарутотерапии все было бы без толку. Мне нужно, чтобы Девятихвостый меня не просто слушал, я хочу быть услышан им.

— Как будто ты оставил мне выбор, — в громоподобном голосе Курамы проскользнула ярость, мышцы под коротким рыжим мехом разбухли, а сдерживающие биджу путы затрещали от натуги.

— Выбор есть всегда, — не согласился я, переждав вспышку ярости Кьюби, — особенно у почти бессмертного существа. Ты можешь проигнорировать меня и продолжить существование в чьей-нибудь печати, служа в качестве источника чакры и выжидая удобного момента, чтобы вырваться. Либо ты можешь выслушать меня и найти себе место среди людей.

Подойдя вплотную к Кураме, я положил ладонь на его нос, для чего мне пришлось поднять руку выше своей головы.

— Не скрою, мне нужна твоя сила, — с этими словами я активировал свое додзюцу.

Кецурьюган на мгновение породил ощущение легкого зуда в глазах и голове из-за активного движения чакры. Зрение обрело уже привычную ясность и объемность, но это быстро прошло. Под давлением моей чакры мир вокруг за мгновения преобразился, Узумаки и созданные ими фуиндзюцу пропали. Все Отогакуре растворилось в нахлынувшем кровавом тумане.

Когда пелена спала с глаз, мы с Кьюби остались одни, стоя на глянцевой поверхности бескрайнего алого океана. Низкие небеса над головой озаряли безмолвные багряные вспышки. Все вокруг, кроме меня и Курамы, словно состояло из крови. Гендзюцу кецурьюгана в основе своей имеет именно такой вид.

— Чтобы получить твою силу, мне в любом случае придется договариваться с тобой, — продолжил я говорить уже без лишних свидетелей. — Даже если прибегнуть к методу Узумаки и использовать Печать Силы Сотни, как поступила Мито, мы, не придя к какому-то компромиссу, нужного результата все равно не добьемся. Но если мне в любом случае нужно договариваться с тобой, то зачем нам посредник в виде джинчурики? И я не говорю о том, что мое тело должно стать для тебя очередной тюрьмой. Нет. Я хочу, чтобы ты, Курама, стал частью Отогакуре, частью Страны Звука. Именно ты сам стал жителем моей страны и обрел здесь дом. Я открою тебе мир людей и позволю стать полноценной его частью. Не в качестве зверя, — повинуясь моей воле образ распластанного передо мной гигантского лиса стал таять, стекая в бескрайний океан крови, — а в качестве человека.

В гендзюцу было легко изменить образ Курамы, поместив его сознание в человеческое тело. Для простоты его восприятия я выбрал привычный ему облик, поэтому сейчас моя рука лежала на макушке красноволосой женщины. В Мито Кьюби провел долгие десятки лет и наверняка был хоть как-то привычен к ее телу, что усилило бы правдоподобность ощущений от иллюзии.

Убрав ладонь с головы стоящего передо мной образа молодой Мито Узумаки, я отступил на шаг, ожидая реакции Кьюби. Даже в созданном мною гендзюцу, которое во многом походило на сон с его законами и условностями, мгновенно оказаться в совершенно непривычном организме — это для сознания большое испытание. Я сам подобное испытываю, используя технику Ямата. Совершенно иные габариты тела, его масса и морфология сбивают с толку.

Хотя реакция Курамы все же разочаровала. Осторожно подняв руки и поднеся их к глазам, он внимательно осмотрел ладони. После чего несколько секунд ощупывал лицо и алые волосы. И даже не попытался сойти с места, что особенно обидно. Наверное, понимал, что это ему, скорее всего, не удастся. Стоять-то уже проблема в человеческом теле, закутанном в требующее сноровки при ношении женское кимоно.

Вместо того, чтобы попытаться ходить, Кьюби поднял взгляд на меня. Очень недобрый взгляд. Крайне необычно было видеть искаженное в злобной гримасе лицо Мито и горящие ненавистью алые глаза с вертикальными зрачками на нем.

— Стать человеком? Что в этом хорошего?!

Голос Курамы в женском теле потерял внушающую трепет громогласность и силу. В вопросе Кьюби проскользнули, как мне показалось, нотки возмущения, а не чистой и бесцельной злости. Может, я обманываюсь измененным образом и просто неправильно понимаю смысл интонаций, но так общаться с биджу все-таки комфортнее.

— Хотя бы то, что тебя не пытаются поработить и запечатать, — на мой взгляд резонно ответил я.

Однако Кураме этот довод не показался столь уж веским.

— Я знаю людей. К нам вы относитесь всегда одинаково. Даже если мы были в джинчурики. Ваша ненависть обращалась на них. Ничто не изменится.

— Какой пессимистичный взгляд на жизнь, — удивленно прокомментировал я. — Однако мы с тобой все же сейчас говорим. Полагаю, ты не считаешь меня тем, кого смог бы сам склонить к нужным тебе действиям, как твоего возможного будущего джинчурики, например. И если бы ты был категорично настроен против каких-либо договоренностей, то предпочел бы молчать, как с Кушиной.

— Ты… — сказал Курама медленно, подбирая слова. — Не обычен. Я не чувствую в тебе злобы.

— Знаешь, это не показатель, — скептически заметил я. — Уверен, за свою долгую жизнь ты успел повстречаться с психами, которые не испытывали ненависти. Вообще не испытывали эмоций. Наверняка они были пострашнее многих других.

— Были такие, — не стал отрицать Курама. — Ты не похож на них. И ты знаешь то, что не мог бы узнать, не поговорив с другими биджу. Если другие рассказали тебе о прошлом, то я готов… послушать, что ты хочешь мне сказать.

— Не знаю, хорошо это или плохо, но ты второй биджу, с которым я встретился, и ты лишь первый, с которым я разговариваю, — признался я. — Да ты сам можешь прекрасно это узнать. Вы же, биджу, кажется, способны всегда собраться в своем мире, в глубинах души, раз уж изначально были одним целым. Или ты, Курама, так всех достал заносчивым хвостомерством, что уже никто с тобой не разговаривает?

Мои слова Кьюби никак не прокомментировал, молча и подозрительно рассматривая меня. Да и я не стал отвлекаться на посторонние темы. Мы с Курамой не друзья-товарищи, и у него наверняка имеются вполне понятные проблемы с социализацией ввиду крайне узкого круга общения. Короче, раз уж хоть какой-то контакт налажен, то можно переходить к делу.

— Садись, в ногах правды нет, — посоветовал я, сам опускаясь на глянцевую поверхность бескрайнего океана крови. — В заднице ее тоже нет, но на ней хотя бы сидеть удобно.

Кьюби последовал моему совету и все же сел, хотя для этого ему пришлось повозиться с непривычной одеждой. Впрочем, как повозиться? Не долго думая, он просто порвал ткань, чтобы та не сковывала движений.

— И все же, как ты смотришь на то, чтобы стать псевдо-джинчурики самого себя? — поинтересовался я у Курамы. — У меня есть идеи, как создать подходящее тело и передать его в твое пользование. Конечно, придется модифицировать стандартные печати, но это не сложная задача.