В пятницу, как я и рассчитывал, мы с Зайцем идем на футбол.

Я позвонил ей во вторник вечера, когда билеты уже были у меня. Алиса сказала «Тогда, забери меня из кафе», сослалась, что сейчас у нее много дел и убежала, пожелав мне за эту неделю взобраться еще на одну строчку выше.

В пятницу в пять я подъезжаю к «Прянику» и сразу замечаю припаркованный рядом «Порше». Даю себе минуту, чтобы не пороть горячку, прикидывая, что бы это могло значить.

Если она встречается с кем-то — на хуя было назначать время мне?

Или это незапланированный визит с охапкой цветов? Или поцелуем? Или принц-очкарик уже бухнулся на колени и пытается окольцевать моего Зайца?

Или Алиса все продумала? Хочет показать мне, что занята?

Пока вся эта хрень бродит в моей башке, и я выхожу, чтобы покурить, очкарик выруливает из «Пряника», довольно что-то насвистывая себе под нос. На этот раз в какой-то позерской драной футболке, еще более драных джинсах и небрежно зашнурованных кедах. Если бы меня спросили, как выглядит классический пидар, я бы ткнул пальцем вот в этого «вьюношу».

Бля, что она в нем нашла?

Может… сходство с тем, другим?

Дожидаюсь, пока хрен отчалит, выбрасываю сигарету в урну и иду в сторону кондитерской.

Алиса успевает выйти раньше. Замечает меня, приветливо машет рукой и ставит кафе на сигнализацию.

На ней простая белая футболка, свободные джинсы, кроссовки.

Никакой косметики на лице, волосы собраны заколкой на затылке.

Меня снова скручивает внутри от воспоминаний, когда она вот такая же, домашняя, ходила по моей квартире и изображала маленькую хозяйку.

На мгновение внутри закипает злость: взять бы Зайца, встряхнуть и узнать, наконец, что чего ей не хватало тогда, что лила слезы по своему задроту.

Отпускает быстро — стоит Алисе подойти ближе и, заложив руки за спину, поздороваться:

— Привет, Бармаглот Игоревич, вы пунктуальны, как всегда.

Меня прямо прет от этого ее «выканья».

Сунул бы в машину и отодрал как сидорову козу.

И пусть эти двадцать два мужика попинают мяч без нас.

Но, как она там сказала? Это опять будет тот же сценарий, так что изображаю телеграфный стол и извиняюсь, что без цветов. Заяц на мгновение становится серьезной, немного нервно проводит рукой по волосам, а потом сама берет меня за руку и тащит к машине, приговаривая, как маленькая старушка, что мы опоздаем, а это некрасиво и вообще — она не просто так разучивала футбольные кричалки.

Я немного сильнее сжимаю ее пальцы.

Ладонь такая узкая, что даже страшно.

У меня никогда не было таких мелких женщин, как эта — до плеча еле-еле, худая, даже несмотря на то, что вернулась в форму. Сейчас вообще дико, что я мог запросто трахать ее жестко и сильно, и она как-то выживала.

Спокойно, мужик.

Спокойно, твою мать!

Заяц усаживается рядом, снова включает свой плеер — на этот раз без разрешения — и выбирает тяжелый рок от скандинавов. Я подмахиваю головой, изображаю гроулинг[1], а Заяц хохочет и подпевает во все горло.

Я нарочно еду по длинному пути, но Алиса все замечает и, когда между композициями наступает пауза, говорит:

— Между прочим, этой дорогой будет дольше.

Мы смотрим друг на друга всего секунду, потому что в потоке машин даже я, со своим стажем вождения в двадцать лет, не рискую отвлекаться от дороги.

У нее такие огромные глаза сейчас, что хоть умри.

И губы, с которых медленно уходит улыбка.

Приоткрытые, немного припухшие, с парой крохотных ранок. Всегда их кусает, когда нервничает, и безрезультатно пытается бороться с этим.

Я держу руль одной рукой.

Второй успеваю сделать рывок, сгрести ее за футболку на груди, потянуть на себя, хоть Заяц и не сопротивляется.

И все это — на скорости, в потоке машин, перед поворотом.

Кровь ебашит в голову частыми тяжелыми ударами.

— Зай, блядь, что это за пидор на «Порше»? — не выдерживаю.

Пусть только скажет, что ее мужик — на хер в башню заточу эту принцесску, и пусть сидит, пока не одумается. Ну или пока не сдохнет все другое яйценосное население человечества.

Все-таки, если мы хотим добраться на футбол и желательно с тем же количеством конечностей, что и сейчас, приходится отпустить Зайца и тут же мысленно натолкать себе хуев за то, что не сдержался.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Обещал же не лезть к ней.

Давал зарок не вламываться в ее жизнь, раз все получилось так, как получилось.

— Бармаглот Игоревич, мне кажется, это вообще не ваше дело, кто там у меня на «Порше», — говорит мой Заяц тоном деловой мартышки.

Кошусь на нее — смотрит вперед и даже не моргает.

— Но раз уж вы подняли вопрос, — она поворачивает голову в мою сторону, простреливает взглядом навылет, — то этот «пидор» — модный фотограф! Я готовила фотоссесию для рекламной кампании и… — немного смущенно краснеет, — заказала пару фотоссесий для себя. Лично.

Стала бы она корчить из себя скромницу, если бы эти «фото для себя» были в духе «девочка-припевочка в платьице розовом»? Хрен там плавал.

— Ну и на хрена тебе голые фотки? — Не могу не спросить. Это уже даже не привычка и не потребность. Это просто все равно что забить на боль в правой руке только потому, что она правая, а не левая.

— Буду покорять «Плейбой», — язвит Заяц.

— Через мой, блядь, труп, — абсолютно не язвлю я.

Она если и слышит, то не подает виду.

Достает телефон с видом человека, задумавшего каверзу, что-то там ищет.

Мой телефон вибрирует входящим.

Как раз притормаживаю на светофоре.

На экране — входящее от Зайца.

Фотка.

Я сглатываю, потому что на ее белом тоненьком теле нет ничего, кроме… красных шелковых веревок.

Читал, что это такое искусство эротического завязывания веревки[2]. Что мастера учатся ему по нескольку лет, чтобы довести каждый узел до идеальной формы, чтобы не причинить вред модели, и чтобы все это в конечном итоге выглядело так, как выглядит — сексуально и возбуждающе.

Алиса сидит спиной, чуть склонив голову назад, ее руки связаны за спиной, тело опутано веревкой так изящно, что прямо сейчас моему пальцу тупо нравится поглаживать тот узел, который находится чуть ниже копчика.

«Просыпаюсь» только когда начинают сигналить в зад.

Мой Заяц выразительно стреляет взглядом в мою сторону.

На руки, которыми я бы с радостью порвал все эти сраные веревки еще там, в студии.

— Рада, что вам понравилось, Бармаглотище, — говорит она и дает понять, что это бессмысленно скрывать хотя бы потому, что сегодня я в джинсах, и вся эта хуйня буквально на виду.

Но когда это я стеснялся стояка, тем более — на нее?

— Рад, что ты рада, что рад я, — чтобы разбавить напряжение, потому что ехать нам еще минут двадцать, а если я не верну на место мозги, все может кончиться чем угодно, но вряд ли на стадионе.

Хотя, если бы меня спросили, хочу я на футбол или зайца в берлоге, я бы просто громко поржал от слишком очевидного выбора.

[1] Гро́улинг, или гро́ул (от англ. growling «рычание») — приём экстремального вокала, суть которого заключается в звукоизвлечении за счёт резонирующей гортани

[2] Имеется ввиду искусство «шибари» — японское искусство ограничения подвижности тела человека (бондажа) при помощи верёвок, которое определено техническими и эстетическими принципами. Практика требует соблюдения техники безопасности, мастерства и доверия, умения расслабляться от модели. Помимо технического аспекта шибари обладает чувственной, эстетической и эротической составляющими



— Гооооол! — орет мой Заяц, когда команда в синем вкатывает в ворота противника штрафной.

Она так искренне радуется, что я начинаю подозревать в ней скрытого футбольного фаната, который все это время очень удачно маскировался под маленькую Лолиту.