Внимательно следит за тем, как я держусь за локоть Андрея.

Очень внимательно.

Вряд ли вообще ему есть дело до того, что даже слепой бы понял, что именно «не так» с этим взглядом.

Мила мрачнеет и перестает изображать любимую хозяйскую кошку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я прячусь Марту за спину.

Скорее бы увидеть родителей, вручить подарки и уехать, пока все это не превратилось в очень красивую, но очень страшную сцену из фильма ужасов.

— Вспомнил! — Март щелкает пальцами. Он единственный, кто, кажется, не понимает, что происходит. — «НИС»?

Кажется, так называется компания Марка.

— Ну? — все так же без намека на дружелюбие басит Бармаглот.

— Я делал проект главного офиса. До сих пор очень собой горжусь.

Андрей на мгновение поворачивает ко мне голову, как будто ищет подтверждение тому, что и я тоже очень горжусь им, хоть не могу иметь к его успехам никакого отношения. Но от мысли, что лет через десять я буду женой очень известного архитектора, в очередь к которому выстраиваются даже крутые олигархи, приятно щекочет где-то внизу живота.

Красивый. Умный. Очень перспективный.

И, хоть он из вредности лег спать в футболке и домашних штанах, то и дело «кусая» меня моим желанием «держаться без рук», я кое-что подсмотрела. Например, что пресс под футболкой у него очень даже есть, и что утром, когда обычно у мужчины случаются определенные физиологические процессы, как минимум с размером у моего Марта все в порядке.

Идеальный.

Почему я так торможу с ним?

Очевидно, что если еще и с сексом у нас все будет отлично, я рискую вляпаться в этого мужчину. Примерно, как Танян в Виноградова, но по-настоящему и намного серьезнее.

— Точно, офис, — без интереса продолжает Миллер. — Хороший получился офис.

Сказать, что работа ему понравилась или что он доволен — да Бармаглот лучше язык себе откусит. У него с обычным выражением благодарности всегда была большая беда.

— Ну, мы пойдем, — как будто спохватываюсь я и, не дожидаясь ответа, тащу Марта в дом.

Пока он не начал дымиться под злым взглядом Бармаглота.

Отдадим подарки.

Выдержим десять минут приветственного общения и домой.

Под нашу с Мартом елку.

Пить шампанское, есть мясо, сыр и орехи.

И трахаться.



— Ты мог хотя бы из уважения ко мне не так откровенно пускать слюни на эту девочку, — говорит Мила, когда «сладкая парочка» скрывается за дверью. — Что, Марк, она до сих пор тебе не досталась — и ты злишься, что на этой планете появилась женщина, которая предпочла тебе другого мужика?

— Ты сейчас несешь хуйню, Мила, — спокойно отвечаю ей.

Хотя меня пиздец, как рвет.

Это тот же малахольный из клуба.

И если мои подсчеты верны, то она встречается с ним с августа.

То есть, как для моего Зайца с ветром в голове — это просто пиздец, какой приличный срок.

Значит, все-таки от него она тогда пряталась в моей берлоге.

А я, как дурак…

— Марк, я думаю, нам нужно попытаться завести ребенка.

Я так погружен в попытки проанализировать скрытое за кадром, что не сразу понимаю, о чем вообще речь.

Делаю вид, что не расслышал, чтобы дать Миле шанс сказать что-то совсем другое, и мы оба притворимся, что ничего не было.

Но это же Мила — ей нужно продавить свое любой ценой.

Тем более, она считает, что раз мы типа празднуем вместе Новый год, и я стал время от времени ночевать дома, значит, у нас все хорошо, показательная семья и самое время херачить спиногрызов.

— Если у нас будет семья, ты перестанешь сходить с ума.

Говорит это просто с каменным лицом.

— Как боженька смолвил, блядь! — Зло и прямо ей в лицо. — Ну, пиздец вообще! Я, сука, бесплодная тупая злая скотина, но ребенок от спермы чужого мужика меня сразу превратит в лапушку! Я сейчас охуеть вообще, как прозрел.

— Марк, — она строго на меня смотрит. — Ты не слышишь себя со стороны. И не видишь.

— А ты себя слышишь, Мила?! Какой, в жопу, ребенок?! Мне сорок лет, я сраный бесплодный кобель, какие дети, Мила?!

Привезти ее сюда было большой ошибкой.

Вообще приехать туда, где может быть Заяц, было ошибкой.

Но после очередного двухмесячного молчания мне просто хотелось ее увидеть.

Кто же знал, что она заявится под руку с этим малахольным.

— Мы можем воспользоваться услугами суррогатной матери, сейчас многие так делают. — Жена продолжает гнуть свое. — У меня есть подходящие яйцеклетки. Донора выберем вдвоем, чтобы он был похож на тебя. Я какое-то время похожу с накладным животом, потом уеду в Европу на пару месяцев, а вернусь уже с ребенком. Никто ничего не узнает. Сейчас все так трясутся за свою репутацию, что за конфиденциальность можно не волноваться.

— Смотри — подготовилась, как к деловым переговорам: аргументы подобрала, процесс описала. А мне можно будет потрахать мать моих детей? Ну, знаешь, чтобы типа я посублимировал, что заделал ребенка своими силами. А то вдруг в будущем это превратится для всех нас в психотравмирующую ситуацию?

Мила удивленно моргает.

Десять лет живем, а она до сих пор думает, что я тупой качок с татухами. Что любые умные слова в моем лексиконе — это просто случайно, непонятно откуда, и я вообще не понимаю, что они означают.

— Ты не понимаешь… — Мила перестает контролировать ситуацию, теряется. Хоть она только думала, что все на мази, а по факту вообще не надо было открывать рот.

— В свое время у тебя был шанс найти себе быка-осеменителя, — напоминаю я. — Ты сказала, что тебе нужен я. Но, блядь, последние пару лет я каждый месяц слышу, что наш хуевый брак спасет только ребенок. Мила, блядь! — Я хватаю ее за плечи и, оторвав от земли, встряхиваю, чтобы грубо вернуть на место. — Детей нужно делать от, сука, большой любви, понимаешь?! А не потому, что все хуево!

— Отпусти меня! — орет она, хоть мои руки уже давно к ней не прикасаются. — Ты… просто на взводе. Выдохни. Эта девочка все равно тебе не достанется.

— На хуй пошла с глаз!

Хотя бы теперь ей хватает ума не огрызаться.

Я иду за дом, туда, где у Вовки поленница и привезенные свежие пеньки. Обещал наколоть дров — и хорошо, что не успел с этим до приезда Зайца.

Хоть остыну.

Через пять минут уже жарко даже в толстовке, хоть я закатал рукава и не застегивал молнию.

Голова раскалывается.

Мышцы наливаются кровью, и я уже рублю проклятые чушки, словно механический дровосек с заклинившей программой. Поставить, бахнуть, взять другу. Куда летят поленья — хуй его знает.

— Ты косплеишь Челентано? — слышу голос за спиной как раз в тот момент, когда ставлю новое бревно.

Заяц.

Я слышу ее запах даже на расстоянии.

Почти не прицеливаясь, раскалываю деревяшку надвое. Спихиваю лишнее ногой.

Поворачиваюсь всем телом.

Она, бля, издевается?!

Стоит тут в этой дурной куртке, джинсах и — пиздец полный! — розовых кроссовках на тонкой подошве, с косичками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Заяц, вали отсюда, — очень честно предупреждаю я.

— Я хотела отдать это сама, — смело смотрит мне в глаза, протягивая маленькую коробку в зеленой обертке и с кривым бантом.

— Зай, правда, если я к тебе подойду… В общем, не доводи до греха.

— Не понимаю, о чем вы, Марк Игоревич.

На мгновение ее лицо теряется за облачком пара, которое вырывается из раскрытых губ.

Я просто разжимаю пальцы, даю топору упасть куда-то в вытоптанный снег.

Иду к ней — три шага.

Ровно три.

Пятерней за грудки.

Как глупого бесстрашного зверька.

— Ма… — Она пугается. Но… — Марик… ты чего?

Меня так никто не называл.