Бармаглот немного приподнимает бровь.

Это удивление? Не похоже. Скорее, легкая ирония.

Я отвечаю тем же, но в моем исполнении это лишь немного приподнятый уголок улыбки.

Господи, почему и, главное, откуда в моей голове строчки из какой-то песни: «Ты нашел моложе чем я»? Или там не так?

Андрей замечает, что мое внимание находится где-то у него за спиной и поворачивается.

А я успеваю проклясть себя за то, что даю ему повод для вопросов. Даже если у него нет оснований не поверить в мое: «Мы просто поздоровались, ты же помнишь, что Миллер — друг моего папы?»

Но когда взгляд Андрея снова возвращается ко мне, мне начинает казаться, что повод для беспокойства все-таки есть. Потому что Андрей редко злится. Настолько редко, что эти сведенные к переносице брови и вытянутые в тонкую нить презрительной усмешки губы наталкивают на дурные мысли.

— Друг твоего папы, да? — словно читает мои мысли он. — Он вроде женат? Или уже развелся?

— Я не… — Запинаюсь, потому что интуитивно готовлюсь оправдываться. Но ведь официально у меня нет для этого повода. Но ведь тогда мне придется… врать? — Ты говорил, что делал для него какой-то проект, вы даже руки друг другу пожимали, так что, если тебя так беспокоит вопрос семейного положения Миллера — можешь подойти и поинтересоваться сам.

Мне кажется, что в моей непосредственности не к чему придраться. Но, хоть Андрей и не развивает тему, его ироничная усмешка повисает над нашим столом, словно грозовая туча в полный штиль: нет ни грома, ни грозы и вроде не капает, но чем дальше — тем сильнее опускается и нагнетает давление.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Или это я просто придумываю, потому что знаю, как все на самом деле?

Может, мне нужно сказать ему правду?

Пока мы почти безмолвно ужинаем, обмениваясь какими-то мелочами из событий прошедшего дня, я мысленно пытаюсь оформить свое признание.

«Извини, но в наше третье свидание я дала этому мужику трахнуть себя пальцами в туалете, пока ты пытался произвести впечатление на моих подруг? Но ведь мы тогда еще не были официальной парой?»

А раз не были — зачем об этом говорить?

«Прости, но, когда ты приезжал знакомиться с моими родителями, мы с Миллером целовались».

Но ведь… просто поцелуй? Это не измена, мы даже толком и не помирились тогда.

«Я дрочила Миллеру в ту ночь, когда ты не спросил, как я добралась домой».

Сосредоточиться не получается, потому что взгляд все время перебирается в сторону Бармаглота и его подруги. Я очень стараюсь держать себя в руках и не давать Андрею повода думать, что мужик за его спиной интересует меня больше, чем он сам, но получается хреново.

Не знаю, что за байку Миллер рассказал своей новой «Зае», но она уже вообще не парится по поводу моего присутствия. Улыбается ему во все тридцать два винира (зубы смертной женщины не могут выглядеть так, словно они из фарфора и под линейку), изредка протягивает руку через стол, чтобы дотронуться до его запястья, крутит, как пропеллер, локон на палец.

Божечки, Бармаглотина, ты правда собираешься трахнуть вот ЭТО?

Мой телефон на столе моргает входящим сообщением — и я, даже еще не сняв блокировку, знаю от кого оно.

Бармаглотище: «Ты во мне дыру протрешь, Зая. Что такое — хуевая компания?»

Я мысленно желаю ему гореть в аду и с силой грохаю телефоном об стол.

Андрей, конечно же, не может этого не заметить.

Пока я снова пытаюсь хотя бы сделать вид, что контролирую ситуацию, он зовет официанта немного нервным взмахом руки. Мы еще даже не притронулись к десерту, но у меня хватает ума помалкивать.

Март расплачивается за ужин, и я первой встаю из-за стола.

Запрещаю себе оглядываться.

С огромным трудом, но все же сдерживаю обещание.

Нужно сказать Андрею.

Нужно…

— Ты трахалась с ним, Лисица? — вдруг в лоб спрашивает он.

И хоть я морально весь вечер готовилась к тому, чтобы сказать ему правду, его вопрос застает меня врасплох.

Настолько, что я не сразу понимаю, что стою в туфлях и легком пальто на десятиградусном морозе.

— Что? — не сразу понимаю я.

Нет, это точно не попытка уйти от ответа. Я уже настроилась сказать ему правду и в любом случае сделаю это в ближайшие минуты, просто мне хочется понять — откуда?.. Как в его голове вообще появилась эта мысль? Конце концов, я не делала ничего такого. И все мои взгляды можно было бы легко объяснить обычным женским участием, потому что вроде как я в курсе, что Миллер женат и вот эти «посиделки» — это точно не по работе.

Вместо ответа Андрей хватает меня за плечи и встряхивает несколько раз.

Я непроизвольно вскрикиваю, потому что, даже если я заслужила, это все равно слишком грубо.

Он лишь через пару секунд понимает, что его занесло: разжимает пальцы и делает шаг назад, к машине. Проводит рукой по волосам, нервно смеется, а потом снова иронично ухмыляется.

Я тоже отхожу, увеличивая расстояние между нами до более комфортного мне.

— Обычно, Алиса, если телку обвиняют в том, что она ебалась с мужиком, с которым она ебаться в принципе не могла, она инстинктивно скажет «Нет», а не — «Что?»

— Этому тоже учат в архитектурном? — не могу удержаться от сарказма.

Я всегда так защищаюсь.

А еще меня странно раздражает внезапно прорезавшийся в его речи мат.

Не знаю почему. Когда ругается Бармаглот — обычно вообще через слово — это как-то само собой разумеется, привычно и понятно. А иногда еще и будоражит до приятных спазмов в животе.

Но Андрею все это очень не идет.

— Я видел вас, — неожиданно вскрывает карты Март.

Сбивчиво, явно стыдясь, рассказывает, как за мной следил.

Зачем-то киваю.

— В жопу засунь свои кивки, — злится Март.

Снова пытается подойти ко мне, но в этот момент между нами очень вовремя проходит молодая парочка, и это немного остужает его пыл.

Мы оба выдерживаем паузу.

Он прислоняется к машине, а я очень стараюсь не начать отплясывать на морозе, потому что в туфлях на тонкой подошве, предназначенных только для того, чтобы пройтись в них по дорогому ковру от машины до столика.

Андрею, даже если он заметил, вообще по фигу.

А я лучше язык себе откушу, чем признаюсь, что замерзла.

— Я не спала с ним в том смысле слова, в котором это подразумеваешь ты. — Ненавижу себя за этот неуместный канцелярит, но мне так безопаснее. Официальный тон как бы умножает нашу дистанцию на два, и мне немного спокойнее в своем личном пространстве.

— А у слова «трах» есть какой-то другой смысл?! Серьезно?!

— Например, очень сильный удар обо что-то, — делаю каменное лицо.

— Ты вообще охренела?! — взрывается Март.

Точно так же он тогда орал по телефону, и даже через расстояние мне был неприятен его тон. А сейчас даже немного страшно.

— Понимай, как хочешь, — мой ответ. — В любом случае, это не то, что ты думаешь, и между нами ничего нет и не может быть. Ты сам видел, что Миллер… большой любитель женщин. И при этом «примерный семьянин». Просто у нас с тобой все было так запутано, что меня пару раз занесло. В конце концов, ты ведь тоже не святой.

Андрей делает вид, что у него проблемы со слухом, но я не собираюсь поддаваться и молча жду, когда он переварит услышанное.

— Я не изменял тебе! — орет так громко, что на нас, кажется, оборачивается вся улица. — Я был верен тебе, Алиса, потому что люблю тебя, дуру конченую! Я все твои выходки терпел, все тебе прощал, все…

Андрей вскидывает руки, как будто у этого спектакля целый стадион зрителей и он выкладывается на все сто.

— Ты мне все прощал? — Теперь уже моя очередь делать вид, что у меня проблемы со слухом. — Что ты мне прощал?

— Что тебя шатало в разные стороны! То ты меня хочешь, то не хочешь, то я тебе нужен, то не нужен, то ты вообще что-то думаешь, прикидываешь и вообще ставишь условия, где и как ты мне собираешься дать, и какое свидание для этого великого дара подходит больше всего! Старому херу тоже говорила, что раньше третьего — ни-ни?!