Но эта мысль испаряется из моей головы сразу, как только захожу в спальню.

Как Зая и просила — без толстовки, в джинсах, правда, с на хрен расстёгнутой ширинкой. Вроде все эти сопливые девочки прутся, когда у мужика торчит резинка трусов с логотипом известного бренда. На мой взгляд — хрень какая-то, но у Зайца тут же загораются глаза.

— Вы это куда? — спрашивает она почти искренне удивленно, когда передаю ей поднос с тарелками и чашкой и начинаю взбивать подушку рядом с ней. — Я еще не готова впускать вас в свое личное пространство, Марк Игоревич.

Приподнимаю бровь — точно не готова?

Она проводит пальцем по верхушке тирамису, сует его в рот и выразительно облизывает.

— Зая, ты дрянь.

Алиса пожимает плечами, возится, но все-таки находит силы бросить в меня подушкой, выразительно указывая взглядом на противоположную сторону кровати.

Ок, не вопрос.

Я сажусь напротив и беззлобно рыкаю, когда Заяц многозначительно вытягивает ноги поверх моих. Снимаю ее пушистые мягкие носки, сжимаю ступни в ладонях — они у нее совсем крохотные, как у тех японских красавиц, которым ради этого с детства надевали на ноги деревянные колодки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Провожу пальцем по ее пятке — Заяц пищит и чуть не опрокидывает на себя чашку с кофе.

— Удобно устроились, Бармаглотище? — спрашивает, глядя на меня так, словно собирается начать деловые переговоры.

— Абсолютно комфортно, хотя без трусов было бы лучше.

— Ох уж эти кобелиные заморочки, — фыркает Заяц.

— Ох уж эти маленькие стеснительные Лолиты, — передразниваю ее. — Ты же видела меня голым, Зай.

— Может, вид вашего… шланга нанес мне глубокую моральную травму! — Она еле прячет улыбку в край одеяла.

Так что ржу за двоих — от всей души.

— Заяц, спасибо за лестную метафору, но я как бы на природу не жалуюсь и…

Она так резко вскидывает руку, что снова чуть не опрокидывает кофе. Как маленькая старушка что-то ворчит под нос, возится, устраиваясь поудобнее и, наконец, садится почти ровно, окружив себя подушками, как спиной трона.

— Пока наш разговор не перешел в плоскость физиологии, Марк Игоревич, нужно кое-что обсудить.

— Уууу, — не могу удержаться, чтобы не поддеть ее внезапный строгий тон. — Настоящая строгая училка. Я бы тебя поимел в подсобке в перерывах между физикой и биологией.

— Включите мозги, Бармаглот.

— Не могу, Заяц. Постель — не самое лучшее место для важных разговоров.

— Тогда мне придется послать вас на хер, — мило улыбается Алиса. — И подождать, пока у вас закончится спермотоксикоз. Только тогда, Марк Игоревич, разговор уже может быть не актуальным.

Хоть мы с ней как обычно пикируемся, в этот раз где-то во всем этом сквозит серьезная нота.

Так что делаю серьезную рожу, но все-таки позволяю себе «слабость» массировать ступню Зайца.

Видеть ее довольную мордочку — просто тупо приятно.

— Все, я весь внимание, Хрустальная донна, — отвешиваю шутовской кивок.

— Господи, Бармаглотище, ты и без цитирования Булгакова самый шикарный мужик в моем окружении! — смеется Алиса. Потом откашливается в кулак и, сделав глоток кофе, серьезно заявляет: — Если вы, Марк Игоревич, избавитесь от своей кикиморы, то я готова вступить с вами в сексуальные отношения без взаимных обязательств.

Эээээ…

Чё?



Когда на меня вылетел тот алкаш на «БМВ», я поняла, что выражение «вся жизнь пронеслась перед глазами» взято не с потолка.

Потом, позже, в травмпункте, где меня осматривали и ощупывали, делали снимки и «цементировали» мои несчастные пальцы, я вдруг поняла, что в моей жизни нет вообще ничего. Ну, в том смысле, что я все время жду какого-то удобного момента, какого-то идеального мужика, правильную обстановку. В общем, как сказала бы Танян — страдаю херней.

И что если бы та машина вылетела на дорогу не так удачно, я бы давно лежала в земле, вся такая красивая, наряженная в свадебное платье и абсолютно никому не нужная.

И вот тогда что-то в моей голове заработало очень-очень быстро, буквально, как электронные часы на бомбе замедленного действия из фантастического фильма.

Захотелось просто… хотя бы чего-то.

Не большой и чистой — возможно, я принадлежу к тому проценту людей, которые так и не находят настоящее чувство — но хотя бы нормального мужика, который будет обо мне заботиться, помнить, какие сладости я люблю, забирать меня пьяную в дым, если мы с подругами перебрали. И которому будет не все равно — пристегнулась я в машине или нет.

Я переваривала эту мысль всю неделю, которую валялась в кровати в компании современных любовных романов, обезболивающих и своих разбитых влажных розовых мечт.

А потом на пороге появился Бармаглотина.

Весь такой огромный — прямо аккуратно в дверную коробку, как шкаф.

Со своими проклятыми серебряными глазами и черными ресницами.

Ручищами, которые хотелось почувствовать на своей заднице.

Блядской улыбкой, от которой мне сразу стало очень не по себе.

И пазл, который я все это время пыталась сложить, вдруг собрался сам собой.

Потому что — надо быть честной — каким-то странным образом этот мужик умудрился перестать быть для меня просто «симпатичным папиным другом», а стал человеком, которого мне хотелось тупо трахнуть.

И хотелось, чтобы он трахнул меня.

А если уж совсем конкретно, то после того, как этот тяжеловоз завалился в мою крохотную комнатушку голый по пояс и в трусах от «Дизель», моя внутренняя ненасытная девчонка завопила благим матом, что пока я тут ломаюсь и играю в удобную, правильную и милую, он там трахает какую-то овцу.

Прекрасно зная, что она — это и близко не замена мне.

Ну и если уж совсем цинично — какая женщина откажется от мужика, делающего ей массаж ступней, привозящего вкусняшки и «сверкающего» татуированными бицухами?

— Небольшое уточнение, — делаю еще глоток кофе, потому что Бармаглот перестает улыбаться и сосредоточенно сводит брови к переносице. Черт, разыгрывать пофигистку с каждой минутой становится все сложнее. — Кикимора — это та кукольная болванка, с которой вы тусили в ресторане и для которой снимаете квартиру. Я ни в коем случае не покушаюсь на святость и незыблемость вашего драгоценного брака.

— Зай, — Марк осторожно откладывает мою ногу в сторону (я тут же прячу ее под одеяло) и скрещивает руки на груди. — Вырубила на хрен свою язвительную малолетку. Прямо сейчас.

Я непроизвольно икаю.

Нравится, конечно, что он такой большой и злой и может всех вокруг порвать на тузиков, но это совсем не интересно, когда направлено против меня.

Так что улыбаться как-то резко уже и не хочется.

— Все, — показываю скрещенные пальцы на здоровой руке, — больше никаких шуточек.

— Что значит «сексуальные отношения без взаимных обязательств»? — переспрашивает он.

Не могу отделаться от мысли, что мы с ним — как Кристиан и Анастэйша в той эпичной сцене согласования договора.

«Я бы хотела трахнуть вас сегодня, после всей этой хрени с переговорами», — мысленно говорю я, и Бармаглотина, словно читая мои мысли, чуть-чуть, едва заметно, приподнимает в ухмылке уголок губ.

Гад и есть.

— Это значит, что я согласна спать с вами без обязательств. Для своего женского здоровья и удовольствия, не вмешиваясь в вашу семейную жизнь. Само собой, если и вы не будете вмешиваться в мою и оставите свои неандертальские замашки. И, — вскидываю палец, — никаких других кикимор кроме меня. Хватит с вас и жены.

Вместо ответа Бармаглот задумчиво проводит большим пальцем по нижней губе.

Большой.

Охрененно здоровый мужик с плечами, как у Мистера Олимпия.

Сидит в моей постели полуголый, гладит свою чертову губу и нашпиговывает меня стальным взглядом из-под своих длиннющих черных ресниц.