— На хуй пошла!

Я сжимаю телефон, глядя как на экране появляется иконка завершенного вызова.

Это… все?

Еще несколько минут смотрю на телефон, то и дело воскрешая в памяти каждую фразу нашего «разговора», хоть на разговор это было похоже меньше всего.

Звонок в час ночи, чтобы спросить, как я там?

«Внезапная» ночевка у сестры?

Еще более внезапная отмена нашей встречи на неделе: сначала у нас внезапно сорвалась среда, потом четверг, а в час ночи с пятницы на субботу оказалось, что и в выходные у Андрея нет на меня времени. После двух недель секса, когда мы жили в одной квартире, вместе ходили за покупками, вместе строили планы на будущее, писали длинные списки фильмов, которые обязательно нужно посмотреть — я вдруг не стою даже пары часов его бесценного внимания?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Трахал две недели? — хмурится Бармаглот.

— Не ваше дело, Марк Игоревич, — грубо огрызаюсь я. — Я же не спрашиваю, как и кого трахаете вы, пока жена греет кости на пляже под пальцами, а одна строптивая игрушка «не дает».

Я так устала от всего этого дерьма.

Устала не понимать, чего хочу.

И еще больше устала от мужиков, для которых я то ли игрушка без мозгов, то ли просто трофей.

— Трусики снимать? — бросаю очень ядовито, потому что на игры и флирт просто не осталось сил.

Бармаглот приподнимает бровь, давая понять, что мой намек ему абсолютно не понятен.

— Ну, как это принято у бабников? Повесите в рамочку на стене почета.

— А, ты об этом? — Марк смеется. — Формально, Зай, я тебя еще не выебал, так что твоим трусикам на моей стене почета делать пока нечего. И на будущее — когда это случится, я сам возьму что-нибудь на память.

Мне даже нечего ему ответить.

Обидно до слез, и я просто сползаю по стенке, пряча лицо в коленях, чтобы громко, как белуга, зареветь.

Все мужики — козлы.

А я — самадуравиновата.

Миллер подходит — я слышу тяжелые шаги.

Что-то падает мне на голову.

Что-то пахнущее подсушенными ирисами и колкими дольками лайма.

— Сопли подотри, Заяц, и приходи ужинать.

Когда уходит, поднимаю руку, нащупываю теплую мягкую ткань его футболки. Вытираю слезы, но они снова текут, и нос забит, так что, когда сморкаюсь, звук получается, как будто трубит простуженная слониха.

Бармаглот выразительно ржет из кухни.

Вот же гад!



Есть женщины, с которыми каждый день — как на войне.

Сегодня у нас военные действия в активной фазе, и мы хотим друг друга убить.

Завтра — партизанская война, она обижается, начинает присылать какие-то идиотские пространные сообщения с «типа смеющимися» смайликами.

А через неделю — пассивное перемирие, мы трахаемся и все хорошо, просто и максимально понятно.

Но стоит сделать шаг в сторону — и снова война, снова стрельбы, снова гранаты и долбаные партизанские вылазки на территорию моего покоя и внутреннего комфорта.

У меня бывали женщины, с которыми были затяжные периоды перемирия и короткие «профилактические» войны, чтобы потом интереснее было мириться.

Бывали женщины с целыми тренированными «партизанским» отрядами в голове.

Бывали всякие.

Но в Алисе сочетается все сразу, причем с такими короткими интервалами, что я уже начал бояться ей звонить, чтобы не услышать, что она дуется, потому что я думал, что у нас перемирие, а у нее там полным ходом война и перегруппировка войск.

Когда в среду вечером позвонила бухая в хлам Маша и сказала, что кроме меня спасать ее некому, и если я этого не сделаю, то для похоронных венков она предпочитает розовые гвоздики, пришлось бросать все и ехать вытаскивать ее жопу из неприятностей.

Оказывается, они с подругой где-то крепко надрались, а потом решили покататься по Москве под «Ленинград». Ну и, само собой, влетели. И не просто так, а в какого-то крутыша.

Хорошо, что на такие случаи у меня есть пара знакомых — и после нескольких звонков и моего денежного «извинения» конфликт был исчерпан.

Я отвез Машу домой.

Всю дорогу она ныла, как ей плохо, как о ней все забыли и как она страдает от того, что я не разделяю ее любви.

Пришлось остаться на ночь.

А утром она тупо влезла ко мне в душ.

Со всеми последствиями, которые могут случиться у людей, практикующих секс без обязательств.

Потом я поехал на работу.

Долго смотрел на телефон, где уже была пара не отвеченных от Алисы, и думал, что теперь делать со всем этим дерьмом.

Потому что с одной стороны была Маша и перспектива провести с ней какое-то время вообще ни о чем не думая, не напрягаясь и не играя в милого хорошего парня.

С другой стороны, была Алиса, с которой было хорошо и интересно, но ровно до тех пор, пока она не начинала без умолку болтать о том, каким видит «наше будущее». После двух недель секса, за которые я понял только то, что трогаться с ней мне нравится и нравится есть то, что она готовит.

И в пятницу днем все стало еще сложнее, потому что в офисе появилась Дина. Приехала к брату, чтобы передать какие-то покупки из их общего заказа. Со мной поздоровалась без намека на обиду. Спросила, как дела и что я планирую делать после того, как через пару часов случится транспортный коллапс. Я сказал, что у меня есть собачья упряжка. Она ответила, что будет благодарна, если я и мои хаски подбросим ее до дома, потому что ее машина не выгребет в такой снегопад. Я посмотрел на часы и сказал, что в принципе буду свободен через час. Дина ответила, что как раз хотела выпить кофе в кафе в соседнем торговом центре.

Так я оказался в час ночи в ее квартире.

И понял, что она — золотая середина между Машей и Алисой. Она не планировала список книг, которые нам нужно прочитать за десять лет, потому что у нас случился секс, и не была пустоголовой погремушкой без планов на будущее.

Так что, когда Дина спросила, встречаюсь ли я с кем-нибудь, я честно сказал, что нет, потому что на тот момент уже решил, что расстанусь с Алисой.

Поэтому и позвонил ей в час ночи.

Прекрасно зная, как она отреагирует. Идеалистка в ней хотела мужика, который бы пахал, как проклятый, хорошо зарабатывал, хорошо одевался и водил ее в дорогие рестораны, нравился ее подружкам и родителям, и еще всегда был рядом. Как песик — возле ноги.

Алиса, конечно, полностью оправдала мои ожидания.

И я выдохнул, сделав в уме заметку, что нам все же придется пересечься еще хоть раз, потому что у нее до сих пор оставались ключи от моей квартиры.

— Это потому, что я без спроса оккупировала твою квартиру? — за завтраком спрашивает Дина в субботу утром, когда мы, голодные и вытраханные в ноль, за обе щеки уплетаем подгоревший омлет. Готовить Дина не умеет вообще, и после завтраков Алисы, это, пожалуй, единственное, что омрачает наше примирение.

— Просто не люблю такие сюрпризы, — отвечаю честно, потому что правда не люблю.

До сих пор не понимаю, зачем отдал Алисе ключи, ждал и терпел.

Помутнение случилось что ли?

Хотелось, наконец, получить ее всю и закрыть, как это модно сейчас говорить, гештальт?

— Андрей, я честное слово не готова ни к браку, ни к совместному проживанию, — немного снисходительно улыбается Дина. — Просто подумала, что ты примешь меня на временное проживание хотя бы на коврик в прихожей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы обмениваемся ироничными смешками: она в адрес моей попытки защитить свою территорию от женского вторжения, я — над ее попыткой прикинуться бедной овечкой.

Но никто из нас не собирается искать во всем этом повод для ссоры.

И в этом огромная разница между взрослой самодостаточной карьеристкой и молодой училкой-идеалисткой: вторая бы раскопала во всем этом повод для обиды.