Откладываю телефон.

Медленно и с расстановкой режу стейк, обкладываю его дольками помидоров.

И когда Андрей присылает еще одно сообщение с тремя вопросительными знаками, просто выключаю телефон.

На мгновение — только на одну секунду — мне кажется, что стоит хотя бы выглянуть в окно, но я быстро давлю этот порыв. Мне все равно, даже если Андрей проторчит под моим подъездом всю ночь. Даже если его заметет снегом и утром, когда выйду по своим делам, меня «встретит» прекрасный сугроб.

Его «Да пошла ты!» до сих пор всплывает в моей голове.

Потому что даже если я была на взводе, в моих словах не было ничего такого, чтобы услышать в ответ как человек, с которым мы провели почти идеальные две недели, вдруг послал меня, словно я вещалась ему на шею при живой жене и малолетних детях.

Конечно, Андрей, если захочет, может объехать дом — мои окна выходят на сторону дороги — и увидеть, что на кухне горит свет. Возможно, он уже это сделал. Возможно, нет, и мое молчание станет для него поводом немного спуститься с небес на землю, где каждая женщина готова упасть ему в ноги только за то, что он умеет красиво ухаживать и сделать пару волшебных свиданий.

Я вообще не уверена, что когда-нибудь перестану на него злиться.

Если так подумать, то в моей жизни еще не было мужчин, которые бы вот так запросто устраивали скандал на ровном месте. Так что даже если это неприятно и больно осознавать, Андрею просто нужен был повод. А я, как дура, попалась.

Когда забираюсь в кровать, оставив всю посуду в раковине до утра, снова преодолеваю желание включить телефон и проверить, сколько раз он меня набирал и какие сообщения прислал в ответ на мой игнор.

Завожу будильник на шесть, хоть завтра суббота и можно выспаться.

Запиваю успокоительную настойку трав остатками шампанского и укрываюсь двумя одеялами.

Все-таки Бармаглот был прав — у меня тут чертовски холодно.

Утром, встав на пять минут раньше будильника, еще сонная и с тяжелой головой, включаю телефон.

От Андрея — тринадцать непринятых.

Сообщений много, я успеваю заметить первую двойку на красной отметке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Открываю.

Он пишет, что погорячился.

Что у него был тяжелый день, и я просто случайно попала под горячую руку, потому что целый день он как мог держал себя в руках, а дома расслабился и…

«Прости, Лисица. Я был очень неправ и не хотел говорить все те вещи, которые сказал».

Я откладываю телефон, мысленно делая зарубку, что к такому увлекательному чтиву самое время сделать вкусный капучино и пару бутербродов с докторской колбасой.

Но до того, как успеваю выбраться из постели, телефон снова начинает трезвонить.

«Голосом» звонка Андрея.

Подумав, что ничего страшного не будет, отвечаю и ставлю телефон на громкую связь.

— Алиса, с тобой все в порядке?! — чуть не орет он, и я мысленно показываю ему средний палец. — Почему не отвечаешь?!

— И тебе доброе утро, — спокойно говорю я, «колдуя» над бутербродами. — Не надо так кричать, Андрей. Я честное слово уже никогда не поверю, что тебе не насрать, как я, где я и что со мной. Некоторые поступки случаются для того, чтобы с носа хотя бы иногда сползали розовые очки.

— Алиса, мне правда очень жаль. — Звучит довольно искренне.

Но когда он меня посылал — это тоже было «от всей души».

Во всяком случае, так подсказывает моя память.

— Я могу найти время на неделе, чтобы передать тебе ключи, — нарочно игнорирую его извинения. — Ты ведь ради этого так стараешься? Можешь не переживать — у меня и в мыслях не было тревожить твой покой.

— Я хотел извиниться. Ключи твои. Я не собирался их забирать.

— Мне они не нужны, — пожимаю плечами, хоть он и не может этого видеть.

— Где ты? Мы можем увидеться сегодня?

— Зачем?

— Потому что мы встречаемся, Алиса, и когда люди встречаются, им нужно уметь разговаривать.

— А мы встречаемся? — Я прикрываю рот рукой, потому что это впервые, когда он как-то обозначает территорию наших отношений.

До этого, даже несмотря на ключи и знакомство с моими родителями, мы были просто как будто… временные случайные сожители.

— Я думал, это само собой разумеется, Лисица.

Он снова как-то очень предельно искренен.

И хочется верить, что он не подыгрывает мне просто так, не вливает в уши то, что хочет услышать романтичная малолетняя дура.

Но…

— Я наберу тебя на неделе, когда у меня будет время.

— Алиса… — Март тяжело вздыхает. — Я могу приехать хоть сейчас.

— Сейчас я занята. И у меня уже расписан весь день по часам. Хороших тебе выходных, Андрей.

Я заканчиваю разговор, чтобы больше не дать ему сказать и слова.

Все это может очень плохо кончится.

Например, уверенностью Марта в том, что обо мне можно забывать, на меня можно не обращать внимания, меня можно держать где-то в конце списка своих забот и даже послать. А потом сказать «прости, был не прав» — и у нас снова будет мир и гармония.

Так не будет.

Никогда.

Ни с кем.

Потому что, как гласит интернет-мудрость: нужно уметь плевать на людей, которые плюют на вас первыми.

Это может показаться очень странным, но пара дней тишины без сообщений и звонков Алисы превращают мою жизнь в какой-то вакуум, где нет ничего, кроме работы и дороги.

Я начинаю понимать, что что-то идет не так, когда в очередной раз, не увидев на экране сообщения от Лисицы, злюсь и хочу убивать людей с особой жесткостью. Всех, вне зависимости от того, заслужили они это или нет. Просто потому, что у них, судя по движухе вокруг, есть и личная жизнь, и все в шоколаде.

А моя Динамщица на всю катушку отыгрывает свое прозвище.

Очень тяжело не написать ей что-нибудь, не вынудить на диалог.

Еще тяжелее — не позвонить.

Я перечитываю наши переписки, как долбаный наркоман, потому что мне вдруг до ломки и боли в висках не хватает ее милых сообщений с кучей влюбленных смайликов. Наших переписок, когда мы целыми днями могли обсуждать вообще все, что угодно, и мне было интересно!

Мне не хватает ее возни на кухне, когда возвращаюсь домой.

Даже елку убрать рука не поднимается, потому что ее наряжали мы с Алисой.

И когда в четверг вечером я вдруг понимаю, что контакт между нами оборвался уже на пять дней, мне вдруг становится очень хреново.

Потому что все это очень похоже на конец.

Бля, чем я думал, когда нес всю ту хуйню? Что было в моей голове?

Когда в четверг вечером все-таки нарушаю молчание и пишу, что могу забрать ее с работы, Алиса отвечает только около десяти: «Меня уже подвезли, но спасибо за предложение. Про ключи помню, извини, но вся неделя очень тяжелая. Следующая, надеюсь, будет свободнее».

В пятницу я решаю заехать за ней без предупреждения.

Просто дождаться, когда она освободиться, выйти, вручить огромный веник, который лежит на заднем сиденье, и сказать, что эта неделя без нее была очень хреновой.

Потому что это действительно так.

Но когда Алиса появляется на крыльце — после снегопадов Москву накрывает какой-то аномально теплый циклон и второй день идут дожди — замечаю, что она явно кого-то ждет.

Тянусь к дверце, чтобы выйти, но успеваю заметить, как ей навстречу идет какой-то здоровенный мужик с зонтом.

Где-то я его уже видел.

Со спины не узнать, особенно в темноте и за зонтом, но, когда они поворачиваются, я узнаю в этом амбале Марка Миллера — того самого, для которого готовил проект.

Чью руку пожимал, когда Алиса возила меня знакомиться с родителями.

Того самого, чьим успехом искренне восхищался.

Алиса садится к нему в машину.

И меня просто… укрывает.

Я даже не сразу понимаю, почему вместо того, чтобы мысленно поставить точку, завожу мотор и еду за машиной Миллера.