На минуту оба замолчали.

– Так вы думаете, он не будет уничтожать нас, как это делает Братство на Западе?

– Я не могу сказать за него или взять на себя ответственность утешительного прогноза. В любой момент любой из зараженных может потерять контроль над собой, нарушить какие-то внушенные ему Псарасом установки и начать разносить инфекцию направо и налево. Я считаю, что картина мира зараженных формируется заново. Я видел, как сталкеры-одиночки, годами не признававшие никакого авторитета над собой, становились просто элементами Братства. Узнавали своих друзей, но не признавали ничьих доводов к осознанию своего положения, кроме внушенных им установок. Даже умирая от голода, они призывали сталкеров перейти на их сторону. Действие вируса на мозг крайне мощное, он подавляет все остальные инстинкты, включая инстинкты самосохранения. Единственная цель вируса – найти нового носителя и расширить ареал своего обитания, для этого он использует память и возможности носителя, позволяя ему самому определять, как лучше заражать людей, либо заражающий определяет роль зараженного в его системе. Все служит одной цели. Суть всех вирусов одинакова. Все, что они видят перед собой, – это лишь новые возможности для существования, поэтому рано или поздно в Москве вспыхнет эпидемия.

– Я вас понял, Трофим Аристархович, – негромко сказал Владимир. – Стоит ли нам повторно вести переговоры с Псарасом или уничтожить его при первой возможности? Ведь он все-таки сдерживает развитие колонии, обезглавив его, мы рискуем тем, что размножение зомби станет бесконтрольным.

– Вы должны знать, что оно рано или поздно станет бесконтрольным. Я профильный некробиолог. Я работаю с вирусами, активирующимися при характерных некробиотических изменениях в организме. При жизни человека это не влияет на его поведение. Вирус постепенно заменяет клетки начального тела носителя своими. Он берет на себя часть функций организма, встраиваясь и запоминая последовательность срабатывания нервных импульсов, поскольку становится этим организмом, но при этом он не влияет на сознание. Даже после смерти он не позволит мозгу разрушиться и будет пользоваться воспоминаниями, умениями, инстинктами, сохраняя дееспособность оболочки. Он не позволить телу убить себя и его голодом или влезть в аномалию. Если кто-то будет покушаться на тело, он будет защищаться теми способами, которые сохранились прежде всего в моторной памяти носителя. Этим и отличается некровирус от разработанного штамма в подземной шестой лаборатории. Вирус из подземной лаборатории берет управление живым организмом на себя полностью. Этот вирус может паразитировать только на живом организме, кроме того, его возможности к внедиапазонной частотной синхронизации на порядке мощнее, чем у некротических объектов третьей категории. Третья категория колонии в настоящий момент самая развитая из стабильных колоний в Зоне. Конечно, были зафиксированы и четвертые категории, но они довольно неустойчивы, поскольку…

– Трофим Аристархович, – мягко перебил его Владимир, – я понимаю вашу профильную увлеченность этими самыми зомби, но давайте вернемся к нашим баранам. У нас очень мало времени.

– Да-да… Я просто… Да, конечно. Что вы хотите еще услышать? – пришел в себя Трофим.

– Итак, подытожьте для всех нас, пожалуйста. Мы уже поняли, что вспышки не избежать, но какая философия или психология у носителей этой заразы, у этого, как его называют сталкеры, гнуса. Ведь у каждого живого существа есть своя модель поведения. Что мы можем ожидать в первую очередь? Какая политика у этого вируса?

Трофим растерянно моргнул и едва заметно пожал плечами.

– У вируса не может быть политики. Это всего лишь цепочка ДНК, РНК со своими в настоящий момент не разгаданными механизмами заменять собой генетический код клеток хозяина, в основе которого лежат сверхвысокие, внедиапазонные частоты электромагнитной природы. У вируса не может быть политики. Мы все для него лишь незаселенные территории, которые будут служить ему либо питанием, либо почвой для размножения. Не надо считать, что человек, зараженный этим вирусом, будет иметь собственные желания, и пытаться разглядеть человека в оболочке, он всего лишь ищет возможность выполнить поставленную ему задачу – распространение генома и исключение конкурентов в пищевой и репродуктивной среде.

– М-да… – протянул «продавец». – Выходит, война до последнего человека?

– До последнего живого микроорганизма, – поправил его ученый. – Вы знаете, что происхождение вирусов до сих пор не выяснено?

– Да, мне про это говорили ваши коллеги, – было видно, что Владимиру не по себе от проведенного разговора. Очень сложно смириться с тем, что ты являешься не более чем «незаселенной территорией».

– Очень может быть, что вирус – это конечная эволюция предыдущих биоценозов в планетарном масштабе. Он появился еще до того, как возникли первые одноклеточные. Возможно, он уже неоднократно уничтожал все живое до нас, – сказал некробиолог, и от его взгляда Владимиру стало не по себе. – Мы просто выкопали его каким-то образом, возродили в пробирке… Дали ему мишень, помогли эволюционировать… – некробиолог сокрушенно вздохнул.

Несколько секунд «продавец» смотрел на ученого. Серые волосы на его голове привстали дыбом, воротник светло-голубой рубашки будто подпрыгнул на напряженных плечах, руки, до этого просто лежавшие ладонью друг в друге, сжались до побеления, лицо стало неподвижным, словно каменным.

– Ты знаешь, Док, – внезапно перешел на «ты» Владимир. – Я уже лет десять не был в Зоне, но сейчас, клянусь, я почувствовал ее позади тебя.

Он нервно расстегнул, практически сорвал верхние пуговицы с рубахи, вскочил и подошел к выдвижным ящикам стола. Он заметно побледнел, и, казалось, тихая истерика била его изнутри. Трофим видел подобное. Это следы Зоны, однажды заглянувшая в душу, она навсегда внушила ему страх. Такие сталкеры не могут находиться в ее пределах, не свихнувшись или бессознательно не покончив с собой в аномалии. Владимир громко звякнул стаканом о бутылку, доставая их из ящика. Резко, с хрустом сорвал крышку и трясущейся рукой налил до краев. Не поворачиваясь к Трофиму, негромко выдохнув, он в несколько глотков жадно осушил стакан, словно это была просто вода.

– Как тебя кличут, сталкер? – негромко спросил Трофим.

Владимир вздрогнул, словно его застали врасплох. Голова вжалась в плечи, словно на него навели оружие.

– Моль.

– Я знал одного сталкера по кличке Моль, – усмехнулся Трофим совпадению. – Тот Моль – напарник Якоря.

– Ходит в старом комбинезоне «Сева» ранней модификации? – спросил его «продавец».

– Да. Как ты узнал?

– Это мой комбинезон. Я его продал мужичку, чтобы собрать денег на выход из Зоны. Комбинезон счастливым был, всегда меня из всех неприятностей вытаскивал, я так тому мужичку и сказал… Его, видать, за меня после и приняли из-за комбинезона. Вот еще на одну «моль» стало больше, – улыбнулся Владимир и только сейчас повернулся к Трофиму лицом.

Теперь Трофим видел, что это был далеко не парень, это действительно был сталкер, отмеченный Зоной, печать которой, как пулевое ранение, нельзя ни стереть, ни замазать, ни залечить окончательно. И тот, кто уже получил подобную печать, всегда увидит ее на другом. Несмотря на этот элегантный серый в полоску костюм, светлую рубаху и лакированные туфли, если закрыть глаза, легко можно было представить его среди серого тумана Зоны, с влажным холодком ужаса и едва слышной дикой пляской легконогих слепых собак, проносящихся мимо схоронившегося от преследования сталкера.

– Еще стакан есть? – спросил некробиолог.

Через короткое время, когда душевное равновесие «продавца» восстановилось, Владимир и Трофим продолжили работу. Теперь они разместились напротив экрана, где Владимир включил запись. В хорошо освещенном помещении сидел тощий нагой парень, весь исчерченный коричневыми линиями вен, с воткнутыми прямо в грудную клетку электродами, провода от которых уходили за камеру, на голове была шапочка, снимающая показатели активности участков коры головного мозга, в руки и ноги были вставлены капельницы с непомерно толстыми иглами, в которые и из которых постоянно шел раствор.