— Что? — тихо спросила Миша.

— Он заполнит весь океан, и все вокруг, и он сам погибнет, — мрачно закончил я свою мысль.

— Какие интересные метафоры ты употребляешь, — усмехнулась Миша.

— Я люблю метафоры.

— Но люди не виноваты в том, что родились планктоном. Они тоже хотят жить. Посмотри на этих студентов: они почти мои ровесники — они и так скоро умрут, а мы еще и укорачиваем их и без того короткую и трудную жизнь. — Миша поморщилась.

— Каждый играет ту роль, которая ему отведена. Мы не выбираем, кем родиться.

— Но мне жаль людей: они так беспечны, — вздохнула она.

— Убивай в себе эту жалость, — жестко сказал я.

— Ты говоришь, как Мария!

— Твоя сестра полностью права. Слушай ее советы.

— И твои, конечно, тоже! — с сарказмом сказала Миша.

— Было бы неплохо: тогда ты поняла бы, насколько ущербно человеческое общество.

— Не понимаю, зачем ты говоришь мне все это? — нахмурилась Миша.

— Потому что я беспокоюсь о тебе, — ответил я.

— Это лишнее! Ты привел меня сюда, чтобы читать нравоучения?

— Нет, просто хотел пообщаться с тобой.

— И поэтому выводишь меня из себя! — недовольно воскликнула девушка.

— Успокойся и опусти плечо, — холодно сказал я.

— Может, хватит постоянно говорить об этом?

— Я буду говорить тебе это до тех пор, пока ты не начнешь следить за собой: во всех сферах.

Миша промолчала и скрестила руки на груди.

В это время на площади началось выступление местной рок-группы. Смертные поддерживали ее криками и визгом.

— Посмотри на этих смертных: они боготворят нас, хотят быть нами. Они считают, что это весело и очень легко, хотя большинство из них боятся даже вида крови, не говоря уже о том, чтобы убить кого-то. Эти люди — просто паяцы, клоуны. К чему я веду? — ответил я на удивленный взгляд Миши. — К сожалению, не только они не до конца усвоили свою роль, но и ты, Миша. Ты играешь в человека, и мне страшно видеть, как глубоко ты втянулась в эту роль.

— Почему? — прошептала она, не отводя от меня беспокойного взгляда.

— Потому что ты еще ни разу не убивала, и тебе только предстоит попробовать убийство человека на вкус. И его свежую кровь, прямо из вен.

— Это несложно. Конечно, мне странно думать о том, что я буду убивать людей… Но я буду убивать их, потому что это — моя сущность! Но… Они мне нравятся, понимаешь?

— Вот видишь, ты противоречишь сама себе: ты знаешь, что должна убивать их, но при этом жалеешь. Для людей жалость — это ценность, но для нас — порок, слабость. Если ты будешь жалеть смертных, то никогда не смиришься с тем, что тебе нужно будет убивать их.

— Я скоро начну охотиться и готова к этому, — твердо сказала на это Миша.

— Давно пора. Когда? — Я мало поверил ее словам.

— С января.

— Отлично. Кто будет учить тебя?

— Я сама научусь, — спокойно ответила она.

Ее слова и самоуверенный вид рассмешили меня.

— Искусству убийства нельзя научиться самому. Это — сложная наука. Тебе обязательно нужен учитель, — сказал я ей, когда унял смех.

— Но у меня здесь никого нет, — тихо сказала Миша.

— Здесь у тебя есть я.

Она недоуменно посмотрела на меня.

— Ты? Да ладно, ты?

— Повторишь?

— Зачем тебе это?

— Хочу помочь тебе, только и всего. — Но я врал: на самом деле, я чувствовал к Мише странную симпатию. Сильную, мучительную симпатию.

— От тебя воняет сигаретами, — сказала она и отвернулась.

«Как ловко ушла от темы» — усмехнулся я.

— Конечно, я же курю, — усмехнулся я.

— Мне неприятно, что ты куришь.

Ее слова задели меня.

— А мне неприятно сидеть рядом с тобой, — сказал на это я.

Миша тут же метнула на меня взгляд.

— Почему? — нахмурилась она.

— Потому что ты выглядишь как проститутка.

Я думал, что Миша ответит мне дерзостью, но, к моему величайшему удивлению, ее глаза наполнились слезами, и она расплакалась. Ее реакция застала меня врасплох.

— Миша! — Я прикоснулся к ее плечу, но она ударила меня по руке.

— Зачем ты так обижаешь меня? — сквозь слезы спросила она.

— Я всего лишь сказал правду и не понимаю, к чему тут плакать, — совершенно честно ответил я, но мне было неловко оттого, что я довел ее до слез.

— Я не проститутка! — Миша с обидой посмотрела на меня, но тут же отвернулась: тушь грязными потоками текла по ее щекам.

— Черт, не хотел обидеть тебя. — Я повернул ее лицо к себе, а она в это время пыталась стереть ладонью свою ярко-красную помаду, размазывая ее вокруг губ. Притянув Мишу к себе, я обнял ее. — Тише, не нужно плакать. Нашла причину для слез, — с улыбкой сказал я.

Миша попыталась оттолкнуть меня, но я удерживал ее в своих объятьях. Она вцепилась пальцами в мой смокинг.

— Ты назвал меня проституткой! — приглушенно сказала Миша, уткнувшись лицом в мое плечо. — А это не очень лестно, знаешь ли! Грубиян! Чурбан бесчувственный!

— Нет, я сказал, что ты похожа на проститутку, — поправил я Мишу, гладя ее волосы.

— Это одно и то же!

— Нет, и ты прекрасно это знаешь, маленькая истеричка.

***

Меня охватила такая злость на Фредрика, что мне захотелось поколотить его красивую холодную физиономию. Но он обнял меня, и я изумилась его поступку.

«Что он делает?» — пронеслось у меня в голове, когда я почувствовала на себе его руки: одну он положил на мою спину и прижал меня к себе, а второй гладил мои волосы. Я уткнулась в его плечо и продолжала всхлипывать от обиды.

Да, я действительно была одета и накрашена чрезвычайно ярко, но считала, что похожа на женщину-вамп, а не на проститутку! Какие у него стереотипы! А он еще говорит, что это я наивная!

— У тебя есть влажные салфетки? — спросила я: мне нужно было убрать с лица грязь, потому что я никоим образом не обманывалась по поводу своего теперешнего вида.

— Нет, откуда? — Кажется, Фредрик улыбнулся. — Я схожу к твоей подружке. Будь здесь.

Фредрик отпустил меня и ушел, а я стала думать о том, что, черт побери, происходит? С ним и со мной? Но он вернулся очень скоро: я даже не успела решить, обижаться мне на него или нет.

— У Мэри в сумке целая вселенная, — сказал он, протягивая мне пачку салфеток.

Фредрик вновь сел рядом со мной, а я взяла сразу несколько салфеток и принялась усердно очищать свое лицо от потекшей косметики.

— Ну, как? — спросила я, посмотрев на Фредрика.

Он насмешливо улыбнулся.

— Дай салфетки, — ответил он.

Я передала ему упаковку, он взял несколько салфеток и стал осторожно водить ими по моему лицу и, хоть он был в перчатках, мне стоило многих усилий не вздрагивать, когда он прикасался к моей коже.

«Что это? Почему я веду себя как нервная дурочка? Он всего лишь помогает мне очистить лицо от макияжа!» — недовольно подумала я.

Когда Фредрик завершил свою работу, я открыла глаза и увидела его улыбающееся лицо.

— Что здесь смешного? — вырвалось у меня.

— Без косметики тебе намного лучше, — серьезно сказал Фредрик. — Никогда больше не приводи себя в такой жалкий вид.

— А ты брось курить, — съязвила я, желая задеть его. — Между прочим, я совсем не шутила, когда сказала, что от тебя воняет сигаретами, и мне это неприятно.

Фредрик промолчал и вдруг протянул руку к моим волосам, но я уклонила от нее голову.

— Что ты делаешь? — жутко смутившись, возмутилась я.

— Если я скажу, что такие прически носили в Викторианскую эпоху только проститутки, ты снова заплачешь?

— Откуда ты знаешь, что они носили такие прически?

— Видел таких женщин собственными глазами, и не раз. Именно поэтому я сказал, что твой сегодняшний образ напоминает мне одну из них, — спокойно объяснил Фредрик.

«Ах, вот в чем дело! И как я могла забыть о том, что он жил в то время и много чего повидал!» — подумала я.

— Интересно узнать, почему ты видел их? Пользовался их услугами? — с сарказмом спросила я.