Я боялась, что Фредрик будет названивать мне или забрасывать меня сообщениями, но, к счастью, этого не случилось. Мне было странно знать о том, что он любит меня. Но главное было то, что мне не была неприятна его любовь. Нет, нет! Я просто не хотела, чтобы он любил меня, потому что я не любила его. В последнее время я чувствовала к нему непонятную симпатию, но и только. Я хватала его за руки, шутила с ним и даже села ему на колени, но это было баловство и ничего для меня не значило. Но для Фредрика значило. Он любит меня, а я отнеслась к нему как к игрушке.

Мне было стыдно за свое поведение: мне нужно было выслушать его и спокойно объяснить, что я никогда не смогу ответить ему взаимностью, и мы решили бы, стоит ли нам общаться дальше. Вместо этого я закатила истерику, оскорбила его и спряталась в Варшаве, как маленькая девочка в шкафу.

Но вскоре эти мысли стали мне невыносимы. Мне нужно было отвлечься. Встав с дивана, я подошла к Мартину, который в это время украшал елку: пока я была дома, то решила воспользоваться шансом и узнать, почему моя семья была так категорически настроена против Фредрика.

— Мартин, отвези меня на рождественскую ярмарку, — попросила я брата.

— Прямо сейчас? — удивился он. — Еще очень рано, и не все палатки расставлены. Лучше помоги мне нарядить елку.

— Нет, поедем на ярмарку! Или я буду ныть тебе на ухо целый день, — настойчиво сказала я и, схватив брата за руку, потащила его вон из гостиной.

Он со смехом пошел со мной.

— Какая поспешность! Тебе так не терпится что-то купить? — рассмеялся Мартин.

— Да, у меня рождественская лихорадка, — отозвалась я.

Мы спустились в гараж, сели в машину и уже через минуту ехали на ярмарку, располагавшуюся в центре города.

— Послушай, я хочу кое-что узнать и надеюсь, что ты честно ответишь на мой вопрос, — сказала я Мартину, как только мы отъехали достаточно далеко от дома.

— Вот оно что! А я-то думал, тебе хотелось пообщаться с братом, маленькая лисичка! — Брат весело рассмеялся: видимо, у него было чудесное настроение.

— А как по-другому я вытащила бы тебя из дома?

— Ладно, задавай свой вопрос.

— Ты точно ответишь? — обрадовалась я.

— Обещаю. Ну, валяй.

— Почему мне запретили общаться с Фредриком Харальдсоном? — прямо спросила я.

— С Фредриком? — Мартин сильно удивился, а потом нахмурился: плохой знак!

— Да, с ним, — подтвердила я.

— Фред — замечательный парень, и я сам не понимаю решение отца, — ответил Мартин.

Я была поражена: это сказал Мартин? А я ведь думала, что все мои ненавидят бедного Фредрика!

— Замечательный? — переспросила я.

— Да. Мы с ним не так хорошо знакомы, но могу сказать точно: он хороший паренек, просто у него тяжелая судьба.

— Тогда почему мне запретили с ним общаться?

Ведь если он — хороший парень, значит, это просто бред!

— Не знаю. — Мартин опять нахмурился. — А ты, как я понял, уже сама с ним пообщалась?

— Да, и он показался мне порядочным, — осторожно ответила я. — Точнее, я не увидела в нем ничего плохого или того, из-за чего мне не нужно было бы с ним даже разговаривать.

— Так вы уже знакомы?

— Да, но совсем немного. Так я могу общаться с ним?

— Можешь. Он кажется отчужденным и хладнокровным как дракон Комодо, но он надежный. Вампиров, надежней его, я не знаю.

«Какие приятные слова!» — Я даже улыбнулась от этой приятной новости.

— Как вы с ним познакомились? — с усмешкой спросил Мартин.

— Он сбил меня машиной, когда я ехала на велосипеде из колледжа.

— Хотел бы на это посмотреть! — Брат весело рассмеялся. — Бух! Крики! Ругань! Истерика! Да?

— Тебе смешно? А мне было не очень! — Я стукнула его по руке.

— Велосипед сильно пострадал?

— Нет, но заднее колесо погнулось. Я накричала на него, а он назвал меня истеричкой и даже не извинился.

— Ого, а я не знал, что велосипеды умеют разговаривать! Я бы тоже назвал тебя истеричкой, ведь знаю, что истерики — твой конек.

— Какой ты противный! — Я обиженно сложила руки на груди.

— Точно, невероятно противный! — весело отозвался на это Мартин.

— Так ты считаешь, что Фредрик надежный?

— Да.

— А почему папа так не считает?

— Кто его знает. Ну что, принцесса, приехали.

Мартин припарковал машину на платной стоянке, я вышла из машины, а он остался: было слишком солнечно, чтобы брат мог сопровождать меня.

Быстро пробежавшись по ярмарке, я купила рождественские игрушки, и, когда уже возвращалась к машине, мне на глаза попался ярко-синий галстук с белыми горизонтальными полосками. Не знаю почему, но я сразу вспомнила о Фредрике — ведь он был таким же странным и холодным. Я решила сделать Фредрику подарок и купила этот галстук, и мне даже завернули его в праздничную упаковку.

Пусть мне было неловко от его признания, но я не могла отказаться от Фредрика и хотела сделать ему подарок на Рождество и хоть немного загладить перед ним свою грубость.

Пришло Рождество, но я была так подавлена, что даже этот светлый, самый любимый мой праздник не отвлек меня от мучительных мыслей. Я пошла на рождественскую службу в костел (родители даже удивились этому), но и там не нашла покоя: мне не хватало Фредрика, который всегда сидел рядом со мной. Слева от меня. Я так привыкла к этому.

«Почему мне так плохо? Почему я страдаю оттого, что он любит меня? — удивлялась я своему странному состоянию. — Я не могу забыть об этом и сделать вид, будто мне все равно, что мне наплевать на его любовь. Как было бы здорово, если бы он не любил меня, а мы были бы просто хорошими друзьями. Нужно поговорить с ним и все выяснить. Может, написать ему? Нет, ведь я сильно оскорбила его: он признался мне в своих чувствах, а я бросила их под ноги и растоптала. После этого он не захочет даже разговаривать со мной, он ведь такой гордый… Но нужно это сделать и как можно скорее. Я все ему объясню, и, может, мы останемся друзьями. Это невыносимо! Эти мысли о Фредрике убивают меня!»

Я никогда не страдала так, как сейчас, представляя Фредрика, его признание, его поцелуй… И его болезненную усмешку, когда я крикнула ему в лицо о том, что мне нужна его любовь. Мне ужасно хотелось полететь в Оксфорд и излечить его от боли, извиниться перед ним, но мне было страшно.

«Наверно, сейчас он курит в своем кабинете. А может, и нет, — он ведь бросил курить. Ради меня» — Я улыбнулась от этой мысли: Фредрик так любит меня, что отказался от излюбленной привычки. Все-таки, это приятно. Но он любит меня, и это плохо. И хуже всего, что он не сможет меня разлюбить, а когда я, не дай Бог, влюблюсь сама и не в него… Как он будет страдать! Как Брэндон Грейсон…

И я не вытерпела: двадцать седьмого декабря я улетела в Оксфорд. Моя семья удивилась моему решению, но удерживать не стала.

Прилетев в Лондон, я села на ближайший автобус до Оксфорда и к вечеру была там. В городе я поймала такси, доехала домой, вышла из машины и… Услышала громкие стоны. Четкие стоны занимающихся любовью людей. В моем доме. Раньше я слышала подобное только в фильмах, а тут такое… Я была ошеломлена: это были стоны Мэри… И, наверно, Эндрю!

«Значит, она не поехала в Лондон! Вместо этого она пригласила Эндрю! А я, как дура, стою на пороге!» — Я растерялась и не знала, что делать: зайти в дом я не могла, мне было неловко нарушать любовное уединение парочки. Да и сидеть в соседней комнате и слушать их стоны, было бы извращением. Поэтому я побрела по улице. Хорошо, что у меня не было с собой сумок, а только моя маленькая сумочка с мелкими подарками из Польши.

Было уже около одиннадцати часов вечера, а я все еще бродила по городу, объятая чувством безысходности и чувствуя себя потерянной, лишней, бездомной,

***

С тех пор, как Миша улетела в Польшу, я выходил из дома только на охоту. Я закрыл все шторы, заперся в кабинете и курил почти без остановки. Не знаю, сколько пачек я выкурил: может, двадцать, а может, и больше. У меня не было особого желания курить, но сигареты были символом моей прежней свободной жизни — жизни, в которой не было Миши. А с тех пор, как в Оксфорде появилась эта юная вампирша, я пропал, упал в пропасть, совершив головокружительное падение, а Миша собственными ручками закопала эту бездонную могилу.