Фредрик недовольно посмотрел на меня, но промолчал.

— Куда мы идем? — поинтересовалась я, чтобы нарушить наступившую тишину.

— Куда-нибудь, — ответил он.

— Хороший ответ! — улыбнулась я.

— А если серьезно, нам нужно поговорить.

— О чем?

— О твоей первой охоте. — Его тон стал очень серьезным

«Ой, совсем забыла о ней! Я ведь попросила его научить меня убивать. Но я еще не готова… А он обо всем помнит!» — пронеслось в моей голове. Я кашлянула и сделала вид, будто не расслышала его последнюю фразу.

— Ты уже решила, кто будет твоей первой жертвой?

«Вот прицепился! Педант!» — пронеслось в моей голове.

— Одна вакансия на жертву у меня есть, — тихо ответила ему я.

Чем ближе Фредрик касался темы моего первого убийства, тем запутаннее становились мои мысли: я хотела сказать ему, что хотела бы отложить свою первую охоту, но Фредрик выглядел таким решительным, что я невольно шла у него на поводу.

— К этому нельзя относиться так наивно и легкомысленно, — недовольным тоном сказал Фредрик. — Миша, будь серьезна, когда дело касается охоты.

— Ну, прости, я совсем забыла об этом, — честно призналась я. — Моим вниманием полностью завладели праздники и волнения.

— Волнения точно были. Ужасными. — Он сильнее сжал мою ладонь.

Мне стало жаль его. Я поняла, что он имел в виду: то, что он рассказал мне о своих чувствах, совершенно мне ненужных.

— Я не об этих волнениях, — солгала я. — Думаешь, у меня и без тебя их не хватает?

— Я вообще мало чего о тебе знаю, — отозвался он. — Я знаю, что ты легкомысленна, забывчива, раздражительна, истерична и чересчур любишь смертных. Еще ты без ума от оленей на одежде и не выносишь сигаретного дыма.

— Но ты знаешь обо мне больше, чем я о тебе: ты — швед, холодный, спокойный, хладнокровный, педантичный, любитель сигарет, отлично играешь в шахматы… И ты … — Я задумалась, вспоминая, что еще о нем знаю. — И ты любишь дождь. Все.

— На мой взгляд, все эти качества ясно вырисовывают мой характер. Но я не думал о том, что я — педант.

— Еще какой! — подтвердила я. — Цепляешься ко мне со всякими пустяками!

— Охота — не пустяки, как и твое совместное проживание со смертной.

— Ты опять о Мэри? Может, хватит об этом? Не хочу с тобой ругаться, честно!

— Хорошо, вернемся к охоте.

«Ну и нудный же он! В такой день разговаривать об охоте!» — Меня охватывало раздражение.

Я честно пыталась сбить Фредрика с мысли своей болтовней, но он все равно вернулся к страшной теме, которую я не была готова обсуждать.

— Давай поговорим об этом завтра? — попросила я, надеясь, что он уступит мне.

— Нет, сейчас, — строго ответил Фредрик и посмотрел на меня.

— У тебя такие ледяные глаза, что мне страшно, когда ты так на меня смотришь. — Я сжалась под его пристальным взглядом.

— У меня всегда такой взгляд, — мрачно изрек он.

— Нет, только, когда ты злишься на меня.

— Я не злюсь, а просто немного раздражен: я пытаюсь поговорить с тобой на очень важную тему, а ты пытаешься сбить меня с толку. Это не может не раздражать.

Его холодный тон смутил меня: вот уже не ожидала, что при его любви ко мне он скажет подобное!

Опустив взгляд на свои сапоги, я нахмурилась и попыталась найти достойный ответ на его строгий, но, все же, справедливый упрек.

— Прошу тебя еще раз: будь серьезней, — уже менее холодным тоном сказал Фредрик.

— Ты отчитываешь меня, как ребенка! — с горьким упреком сказала я, не желая смотреть на него. — Мне это надоело! Если ты не можешь понять того, что я еще не готова к охоте, то никогда не поймешь меня! Я еще более человечна, чем ты думаешь, и, если это тебе не нравится, то не общайся со мной, но не пытайся меня переделать!

Какая пропасть разделяла нас! Конечно, ведь Фредрику было почти двести лет, а мне не было и двадцати! Он не понимал меня, а я не понимала его. Так зачем приносить друг другу боль и огорчения?

— Не поддавайся эмоциональному порыву, — спокойно сказал на это Фредрик.

— У меня хоть есть эмоции, а у тебя они отсутствуют вообще! — буркнула я.

— Мне жаль, что ты так думаешь, — мрачно отозвался он.

— Я хочу почувствовать от тебя хоть что-то: тепло, дружеское участие, расположение, уют… Но мне неуютно с тобой, когда ты разговариваешь со мной как с ребенком! Ты нарочно подчеркиваешь разницу между нами? Ты холодный, просто ледяной, неприступный айсберг! — Я отпустила его руку и засунула свою ладонь в карман пальто.

— Ошибаешься: я всегда разговариваю с тобой как с равной, и мне плевать на разницу в возрасте. Но на все свои вопросы я получаю от тебя детские ответы, вот, в чем проблема, — серьезно сказал Фредрик.

Я остановилась и повернулась к нему. Меня охватил гнев.

— Прекрасно! Здорово! Тогда зачем ты вообще со мной разговариваешь? Я даю только глупые, прямо-таки идиотские ответы! Кроме глупой болтовни от меня ничего не дождешься!

— Миша, успокойся…

— Не хочу я успокаиваться! Знаешь что? Мне обидно, но ты не хочешь понять этого!

— Незачем обижаться на правду.

Его равнодушное спокойствие просто бесило меня. Мои глаза наполнились слезами.

— Я не воспринимаю твои слезы как аргумент, — жестко произнес Фредрик, строго глядя на меня.

Эта фраза добила меня.

— А я и не пытаюсь тебя разжалобить! Я просто плачу! Это ты никогда не плачешь, потому что ты — мраморная колона в костеле! Ты такой же бесчувственный и мертвый, как она!

— Да, я никогда не плачу, но не потому, что я бесчувственный, а потому, что не вижу в слезах смысла. — Его голос был полон холода. — Но даже я плакал, представь себе, на войне, когда подстрелили собаку-почтальона нашего полка.

— Так что мне сделать, чтобы ты заплакал! Умереть? — вырвалось у меня.

Глаза Фредрика грозно блеснули.

— Ты не в своем уме. Ты вообще слышишь, что говоришь? — тихо, но очень мрачно спросил он.

Но я уже не могла остановиться: мне хотелось как можно сильнее ранить его.

— Не бойся, с этой минуты я не скажу ни одной глупости! Потому что с этой минуты я для тебя умерла! И мне не нужна твоя любовь! Подавись ею! А наша дружба — это сплошное дерьмо! — крикнула я, сняла с руки варежку и с силой кинула ее в Фредрика, но потом решила, что она ни в чем не виновата, подняла ее с земли и с вызовом посмотрела на Фредрика.

Но на его лице не дрогнул ни один мускул: он просто усмехнулся холодной насмешливой ухмылкой.

Мне стало так больно, как не было никогда, и я бросилась бежать от него, захлебываясь в слезах, хлынувших из моих глаз.

***

Ее слова лезвиями пронзали мою душу: никогда не думал, что она может быть такой жестокой. Миша так легко и с таким довольным лицом растоптала мою душу и мою любовь к ней! Растоптала даже нашу псевдо-дружбу. Мое прокуренное сердце наполнила такая горечь, что я невольно усмехнулся от этой душевной боли. Мне никогда не было так чертовски дерьмово. Мне казалось, что мир умер. Я чувствовал себя огромным китом, скованным маленьким аквариумом.

Миша бросила в меня варежкой, но я не дрогнул, а просто смотрел на нее, на ее действия, и не мог понять, зачем она все это делала. Что ей было нужно?

Она убежала, а я побрел по дороге. Я шел словно в тумане. Проходя мимо приюта, я встретил Мэри, болтающую с какой-то подружкой.

— Привет, Фредрик! Спасибо за подарки! Дети просто в восторге… — Она замолчала, когда я посмотрел на нее. — Что случилось? Вы поссорились? — удивилась она, даже приоткрыв рот.

— Передай Мише, что я никогда не побеспокою ее. Я учел все, что она сказала. Пусть не волнуется, я уезжаю из Оксфорда, — сказал я Мэри и пошел дальше.

— Как уезжаете? Но так нельзя! Вам нужно поговорить! — крикнула она мне вслед. — Я ведь всегда надеялась, что вы будете вместе!

«Спасибо, смертная девчонка, но это бесполезно» — мрачно подумал я.

Мне остро захотелось уехать из Оксфорда. Я подумал, что так Мише будет легче, — без меня, моей навязчивой любви и заботы. Она прямо сказала мне, не щадя моих чувств: «Мне не нужна твоя любовь, а наша дружба — это дерьмо». Да, дерьмо, как и моя жизнь.