Моя жизнь закончилась: с тех пор, как я увидела Фредрика с другой женщиной, я не жила и лишь постоянно думала о нем и о том, что он очень изменился и стал холодным, чужим… Он так круто изменил свое отношение ко мне!

Так разрушилась моя жизнь. В девятнадцать лет.

«Ненавижу эти чувства! Ненавижу тебя, Фредрик! Зачем ты появился в моей жизни? — кричала в мыслях я. — А все из-за Седрика Моргана: это он посоветовал мне поступить в проклятый Оксфорд! Я приехала сюда и навсегда разрушила свою жизнь!»

Чтобы хоть как-то отвлечься от своих страданий, я дочитала Шатобриана, и его размышления в очередной раз привели меня к идее пойти на заседание кружка богословия. На первом же занятии я так втянулась в спор, что просто забыла о том, кто я есть, забыла о том, что я — вампир. Я настолько втянулась в мир людей, что стала причислять себя к ним, а потом с горечью вспоминать, что я была всего лишь убийцей, паразитирующей на человеческом обществе, как и все вампиры. Мне было больно осознавать то, что я не была человеком.

В первый раз я посетила кружок богословия в тот же день, когда закончила читать «Гений христианства». Кружок собирался почти каждый день, в шесть часов вечера и всегда в полном составе. Мое посещение сильно удивило его членов: наверно, они подумали: «Что эта блондинка здесь забыла? У нас ведутся только серьезные дебаты!», потому что парни насмешливо переглянулись, а девушки спрятали улыбки. Благодаря такому «радушному» приему, я чувствовала себя неловко. Мне было даже неприятно: я пыталась слушать и анализировать речи других, следить за дискуссией, но, когда меня спросили, верю ли я в Бога, я совсем растерялась.

Все присутствующие уставились на меня.

— Мне кажется, что, если существует система… Любая система, значит, есть и тот, кто ее создал, кто наблюдает за ней, регулирует ее и следит за тем, чтобы она не сбилась, — ответила я, сильно сжав ладонями свою мантию.

— Интересная мысль, — отозвался на это профессор богословия — руководитель кружка. — Но ваши взгляды немного расплывчаты.

— Я считаю, что Вселенная, Солнечная система и жизнь на Земле — это искусственно созданные системы, потому что такое грандиозное явление нельзя создать без плана. И за этими системами нужен присмотр руководителя, который вовремя устранит в ней любые неполадки. Я думаю, что есть великий вселенский разум, который создал все это, ведь ничего не создается само по себе, из воздуха. И этот разум — это и есть Бог, но все называют его по-разному, — попыталась объяснить я свою мысль.

— То есть, по-вашему, сначала была идея? — спросил меня профессор.

— Конечно, ведь это логично: когда вы задумываете что-то сделать, создать, нарисовать и даже просто написать роботу, прежде всего у вас появляется идея, затем вы тщательно продумываете ее, чтобы она была идеальна, а уже потом создаете материю и само тело. Нельзя создать систему, не предусмотрев малейшей ее детали. Это только в наше время художники могут написать картину, а уже потом придумать, что хотели ею сказать, и какая мысль в ней заложена. Но разве это искусство? Извините, я не могу передать словами то, что думаю. Я плохой оратор.

— Браво, мисс Мрочек, браво, — похвалил меня профессор.

И вдруг вся группа зааплодировала мне.

Я смутилась и смущенно улыбнулась.

— Так вы верите в Бога! А ваши родители? — спросил меня профессор.

— Они католики, — ответила я.

— А вы относите себя к определенной церкви?

— Нет, но, думаю, мои взгляды близки к протестантизму.

— У вас оригинальные мысли, Миша. Не теряйтесь. Мы всегда вам рады.

После этого занятия я стала постоянным членом кружка.

Но, кроме этого плюса, в моей жизни появился огромный минус, точнее, заноза: мажор Роб. Он не давал мне прохода: поджидал меня у дверей колледжа, у моего велосипеда, и часто цеплял на него записочки типа: «У тебя такая красивая… улыбка, что я просто схожу с ума от нее» или «Приходи сегодня в парк, в семь вечера, и я покажу тебе все прелести жизни. Ты ведь еще девственница? Надеюсь». Все эти записки были с негодованием мною сорваны, скомканы и выброшены в ближайший мусорный бак. Мажор лез ко мне, несмотря на то, что я разговаривала с ним очень грубо, чтобы у него не было желания болтать со мной и говорить пошлости. Но это его не останавливало. Этот прилизанный слизняк терроризировал меня, и это причиняло мне огромные неудобства. Каждый день, приезжая в колледж, я боялась его появления, именно боялась, потому что его настойчивое внимание пугало меня и отравляло мою жизнь. Но прекратить этот кошмар я не могла, не знала, как это сделать. Конечно, я собиралась убить этого нахала еще месяц назад, но не стала учиться охотиться: Фредрик уехал, и некому было учить меня убивать. Уехал… Да я просто выгнала его из Оксфорда! Нельзя сваливать вину на Фредрика: я не убила мажора Роба не потому, что не знала, как это делается. Я не убила его потому, что мысли об убийстве человека приводили меня в ужас. Да, этот паразит мешал мне жить, но избавиться от него путем физического устранения я банально не могла: это было бы слишком жестоко. И бесчеловечно.

Однажды Элли передала мне записку, в которой мажор Роб приглашал меня на свидание, с припиской, что в конце вечера мы можем поразвлечься в его собственном доме.

«Как он меня достал!» — со злостью подумала я, нервно комкая записку.

— Вот идиот! — вырвалось у меня вслух. Я выбросила записку в мусорник.

— Опять Роберт? — усмехнулась Элли. — Да он взял тебя в настоящую осаду!

— Черт бы его побрал! Он думает, что я завизжу от счастья? «Надо же, меня пригласил на свидание сам Роберт! О-хо-хо!», — покривлялась я. — У меня уже нет сил терпеть этого идиота!

— Не обращай внимания: он поймет, что ему ничего не светит, и отстанет.

— Нет, Элли, именно такие подонки и считают себя самыми классными парнями! Как Гастон из «Красавицы и Чудовища»! И, если девушка отказывает ему, он думает, что она просто сохнет по его драгоценной особе!

Мы пошли в гардероб забирать наши пальто.

— Кстати, я помню, ты гуляла с одним красавцем, — вдруг сказала Элли.

Я вздрогнула. Моя душа наполнилась горечью.

— С Фредриком? — прошептала я.

— Не знаю, тебе виднее. Такой красивый! Я видела вас вместе пару раз. А куда он делся?

— Уехал, — коротко ответила я, надеясь, что после этого Элли замолчит о нем.

— Куда?

— В Лондон.

«Нет, она не унимается!» — раздраженно подумала я.

— А почему он…

— Элли, давай не будем? Не хочу о нем разговаривать! — перебила ее я. Она удивленно посмотрела на меня, и мне стало стыдно за свою нервную вспышку. — Он уехал от меня, вот что.

— Понятно.

Мы замолчали, и мне стало так неловко, что я захотела поскорее сбежать домой.

— Ладно, я пойду: мне срочно нужно в приют, — сказала я, забирая свое пальто.

— Ну, тогда удачи. Ты ведь помнишь, что завтра прилетает этот, как его… Манусон? — напомнила мне Элли.

— Магнуссон, — поправила ее я. — До завтра!

Этот Магнуссон был известным в Швеции психологом и завтра должен был читать нам лекцию.

«Меня окружают одни шведы! Как назло!» — подумала я, едва услышав о его приезде. И хотя это был всего лишь второй представитель Швеции, которого я должна была увидеть за всю свою жизнь, мне казалось, что все шведы сговорились против меня: я знала, что когда я буду сидеть на лекции Фредрика Магнуссона, то буду думать о другом Фредрике, который теперь был недосягаем для меня.

«Может, не идти завтра в колледж? Вместо этого я могу провести день в приюте. Или можно позвонить маме, и она пришлет за мной самолет. Могу же я на пару деньков улететь в Варшаву или в Прагу. Не выгонят же меня Морганы! — всерьез задумалась я. — Но они такие странные: на дворе — двадцать первый век, а они до сих пор живут в своем огромном каменном замке. А еще, хотелось бы узнать, нашелся ли Седрик. Нет, это было бы слабостью. Нет, Миша, ты не будешь убегать из Оксфорда только из-за того, что завтра приезжает шведский психолог!»