Он стоит на прежнем месте, сложив на груди руки, и нисколько не смущаясь, даже не пытаясь скрыть свою заинтересованность, с мрачным выражением на лице и кривой улыбкой сверлит меня взглядом.

Я судорожно сглатываю. Отворачиваюсь. Я больше не вижу выражение его глаз. Но почему-то знаю, что он снова бросает мне вызов.

Вслед за самой длинной и пьяной ночью в году приходит эмоциональное похмелье. Мое длится уже три дня.

Сейчас вечер. Я в одиночестве лежу на кровати в нашем с Сашей номере и смотрю на темный кусочек неба за окном. По щеке катится одинокая слеза, которую я быстро промокаю уголком одеяла. Чувствую себя одинокой и растерянной — каникулы мечты стали в тягость, но я продолжаю делать вид, что все в порядке. Не хочу, чтобы родители переживали, если я вернусь раньше запланированного. До отъезда домой остается чуть больше суток — такой отрезок времени я в состоянии выдержать.

Я не хочу думать, но не могу прервать поток воспоминания о трех днях, прошедших с новогодней вечеринки. Их можно описать одним словом — тоска. Вместе с тем, как из круга своего общения Саша вычеркнул всех, кто имел какое-то отношение к Благову, включая Костю и Лену, наш отдых стал напоминать пародию. Из него исчезли не только коллективные развлечения — казалось, что исчезли и мы сами. В последние дни мы менее всего походили на беззаботную пару, которая въехала в отель неделю назад. Мы с Сашей стали вежливыми и отстраненными попутчиками. Мы не ругались, не спорили и не кричали друг на друга, мы вообще почти постоянно молчали, но было ясно — это наша первая серьезная ссора, которая стала испытанием для обоих.

Последний более или менее содержательный разговор между нами случился сразу после того, как мы поднялись в номер ранним утром первого января. Его подробности вспыхивают в моей голове так ясно, словно это происходит в настоящее время.

— Саш, давай поговорим, — предлагаю я тихо, едва за нами закрывается входная дверь.

— Мира, у меня голова болит, — устало отвечает он. — Мы можем перенести все это на завтра?

— Я… — его явное нежелание обсуждать со мной случившееся приводит меня в смятение, но я все же шепчу: — Давай дам тебе Нурофен.

— Мне не нужен Нурофен, — грубо обрывает меня Сашка. — Перестань разыгрывать из себя Мать Терезу.

Ошарашенная этой отповедью, я замираю посреди комнаты, не зная, что делать дальше. Мне хочется подойти и обнять своего парня, сделать все, чтобы вновь почувствовать спокойствие и уверенность, которые он всегда в меня вселял. Но меня останавливает чувство вины и новое незнакомое выражение на его лице. Что это? Неприязнь? Разочарование? Презрение? Может быть, все вместе?

Я понимаю, что этот разговор нельзя откладывать на завтра. С каждой минутой трещина между нами становится все глубже, и только в моих силах прекратить дальнейшее разрушение. Мне сложно подобрать слова, я робею под тяжелым взглядом Саши, но помню, как мама говорила, что в критической ситуации нет ничего лучше правды.

— Саш, я и Благов… — я вздыхаю, подбирая нужные слова. — Это совсем не то, что тебе показалось.

— А что мне показалось? — спрашивает он предельно спокойно, но, заглянув ему в глаза, я вижу в них бушующую ярость. — Он хотел поцеловать тебя, и я что-то не заметил, чтобы ты была против. Все правильно?

— Да, то есть, нет! — я окончательно теряюсь. — Саш, послушай…

— Это беспредметный разговор, Мира. То, что этот парень положил на тебя глаз, для меня давно не секрет, — говорит он с холодной усмешкой. — Ты красивая и очаровательная — мало кто устоит. Чего я никак не ожидал — это того, с какой легкостью ты поддашься ему.

— Я хочу объяснить тебе…

— А что тут объяснять? К счастью, я успел вовремя, — его взгляд прожигает меня насквозь, а саркастический тон отзывается в душе мучительной болью. — Или нет?

— Саш, не говори со мной так, — прошу тихо, в попытке сдержать слезы.

— Как? — его тон жесткий и язвительный.

— Словно я преступница. Это не так. Между нами ничего не было. Да, он проявлял интерес, но я не шла у него на поводу, честное слово. Я не знаю, как так случилось…

— Я скажу тебе, как это получилось! — перебивает он холодно. — Этот смазливый пижон с сомнительной репутацией вскружил тебе голову, и ты тут же забыла обо мне и…

— Это неправда! — выкрикиваю я.

— Неправда? — переспрашивает он, скептически приподнимая брови. — Я не слепой.

— Я никогда не забывала о тебе, — шепчу я, часто моргая, чтобы не дать слезам пролиться.

Саша быстро сокращает расстояние, разделяющее нас, и хватает за плечи.

— Не лги мне, Мира, — шипит он. — И не думай, что я не видел выражения твоих глаз за мгновение до того, как вырвал тебя из его объятий! Ты хотела его!

Я отчаянно мотаю головой.

— Ты знаешь, что это правда! — напирает он. — Пока меня не было…

— Тебя не было! — теперь моя очередь перебивать. — Вот именно. Тебя не было. Что такого важного можно было обсуждать с отчимом за две минуты до нового года? Это было важнее, чем то, что я как дура в одиночестве жду тебя под елкой?

— Это не имеет отношения к разговору, — говорит он и, выпустив меня из стальной хватки, ерошит пальцами волосы.

— Почему, Саш? Почему не имеет? Объясни мне.

Несколько секунд он молчит, а потом спокойно говорит:

— Есть шанс, что до окончания сезона я уеду в Штаты. Команда из Колорадо заинтересована.

Этого я никак не ожидаю и сначала даже не понимаю, о чем он.

— Штаты? — переспрашиваю я. В голове вихрем проносятся мысли о том, что он уедет играть в Америку и нас будет разделять океан.

— Это еще не точно.

— А как же мы? — спрашиваю я.

— Мы обсудим это когда или если возникнет такая необходимость. Сейчас я вовсе не уверен, что ты будешь скучать.

— Саш, — шепчу я, протягивая руку, чтобы коснутся его лица. — Не говори так.

— Я всегда считал, что могу доверять тебе, Мира, — говорит он уже спокойнее, так что я различаю в его голосе ноту горечи.

Его слова камнем ложатся мне на сердце. Подтекст последней фразы очевиден — больше он мне не доверяет.

Я мечтаю переубедить его. Сказать, что он не прав в отношении меня и Благова. Что все совсем не так, как он подумал. Но я не могу. Я больше не знаю, что хорошо, а что плохо. Я не могу понять, где правда, а где игра воображения. Я запуталась.

— Я не хотела, чтобы все получилось так, — говорю я.

— Я знаю, — отвечает Саша. — Я знаю.

Это его «знаю», окончательно добивает меня. Я оказываюсь на грани истерики, не могу оставаться равнодушной.

— Саш, я обещаю, что больше не увижусь с ним, — срываюсь с места и обхватываю его за талию. — Все будет по старому. Только ты и я.

— Сейчас не нужно ничего обещать. Иди спать, Мира, — Саша высвобождается из моих объятий и отворачивается.

Он скрывается в ванной, а я стою и смотрю в закрытую дверь. Слезы, наконец, прорывают плотину моей сдержанности. Я ощущаю, как они тонкими ручейками стекают по щекам и капают на шелк платья, оставляя на нем мокрые пятна.

После этого разговора в наши отношения пришло что-то новое. Что-то чего не было никогда: сдержанность, скованность, холодная учтивость. Я начала думать, что лучшее для нас — вернуться в Москву и попытаться начать все заново. Несколько раз я порывалась сказать об этом Саше, но так и не смогла.

Несмотря на то, что мы много времени проводили вдвоем, наше общение было сведено к минимуму. Мы вместе ели, пару раз катались в горах. Все остальное время Саша сидел возле телевизора или тыкал телефон.

Благова я избегала. Избегала всеми силами. Тогда в новогоднюю ночь, между нами упали разделительные барьеры, а я так и не смогла построить новые. Поэтому, встречаться с ним было непозволительно. Я не могла позволить ему и себе испортить свою жизнь еще больше. Но главное — испортить жизнь другого родного мне человека.

Я приняла правила игры и не пыталась вытянуть Сашу на прогулку, в клуб или спа. Мимо ресепшена я пробегала не глядя по сторонам, опасаясь наткнуться на волнующий взгляд синих глаз, как это было в день приезда. Но один раз за завтраком мне все же не удалось избежать встречи.