Чтобы устроиться поудобнее, я ерзаю на его коленях, но останавливаюсь, когда крепкая ладонь ложится на мое бедро.

— Перестань, — его голос звучит хрипло. — Я ведь не железный.

Я замираю. Даже дышать перестаю.

— Прости, я… Я не подумала, — пытаюсь слезть с его колен, но он не позволяет. Теперь обе его ладони лежат на моих бедрах, а грудь упирается в мою спину.

— Успокойся, — шепчет он мне прямо в ухо, а потом я чувствую, как его зубы прикусывают мочку.

Минут через двадцать или тридцать в непроглядной темноте я начинаю различать очертания новой станции. Вскоре Даниил ставит меня на ноги и поднимается сам, а потом помогает мне выйти из кабинки.

Уже привычным жестом он берет меня за руку, а у меня в груди вновь разливается тепло. Я не понимаю, как и почему это все кажется таким правильным.

— Ох, — из моей груди вырывается восторженный вздох, когда я оглядываюсь по сторонам. — Где мы?

— На крыше мира, Мирослава, разве не видишь? — Даниил смотрит на меня с еще незнакомой мне мальчишеской улыбкой на прекрасном лице, и я не могу сдержаться, чтобы не улыбнуться в ответ.

Нет, мы не на Розе Плато и не на Розе Пик. Это новое незнакомое мне место. Кроме сервисной будки здесь нет построек, нет огней. Вокруг только голубоватый в ночи снег и пушистые деревья с мохнатыми лапами.

Заметив, что я замешкалась, Даниил тянет меня к краю деревянного помоста. От открывшейся мне красоты у меня перехватывает дыхание.

Вокруг ни души и так высоко, что редкие ватные облака проплывают далеко под нами, укрывая от взглядов часть светящейся золотыми огнями Розы Долины. Высоко над нами висит бледно-желтый диск луны, а вокруг нее рассыпались миллионы звезд — я в жизни не видела столько на небе!

— Нереально, — я почти онемела от восторга, и мой голос звучит очень тихо и очень низко.

— Знал, что тебе понравится.

Это банально, но здесь, на сервисной смотровой площадке, оторванной от реального мира на тысячу метров, у меня впервые возникает ощущение, что мы с Даниилом остались единственными людьми на земле. Одни. Наедине друг с другом, и только природа наш свидетель. И небо только для нас. И этот искрящийся свежестью воздух. И даже луна светит только нам. И еще тишина. Полная. Абсолютная. Бескомпромиссная. Звенящая в своей безмолвности. Ее не нарушает ничто, разве что громкий стук наших сердец.

— Слышишь? — шепчу благоговейно.

— Я ничего не слышу.

Я смеюсь и раскидываю руки в стороны.

— Вот именно! Ничего! — поворачиваюсь к нему с улыбкой от уха до уха. — Словно мы одни на свете.

Он улыбается мне в ответ, а я не могу оторвать от него глаз — он такой красивый, мужественный и он подарил мне эту ночь. И даже мысль о том, что сегодня мое сердце пополнит коллекцию сердец, побежденных Даниилом Благовым, не внушает мне страха.

Не знаю, понимает ли он, но его решение привезти меня сюда было самым правильным из всего, что он мог придумать. Полное ощущение оторванности от мира, эфемерная нереальность происходящего — это был выход для меня справится с этой ночью. Это был выход для нас обоих.

Закрываю глаза и поднимаю лицо к небу, уходящему в бескрайний космос. Мороз кусает кожу, но мне все равно. Я чувствую себя так свободно, так раскованно — не могу удержаться и начинаю кружится.

Со стороны я, должно быть, выгляжу забавно: в огромной лыжной куртке с чужого плеча, в кроссовках из которых до середины икр торчат шерстяные носки, неуклюжая и несуразная. Но под его взглядом я чувствую себя красавицей.

Внезапно меня ведет в сторону, и я теряю ориентацию в пространстве. Небо опрокидывается на землю, к горлу подкатывает ком.

— Полегче, — ощущаю спасительные объятия Даниила. Одна его рука ложится мне на затылок, другая на спину, крепко прижимая к крепкому мужскому телу. — Не увлекайся. Здесь очень высоко и давление низкое.

Я поднимаю голову и смотрю на него. В глазах слегка двоится, в голове — абсолютная невесомость. Но я знаю, что никогда не чувствовала себя лучше, чем в этот момент.

— Спасибо, — шепчу я. — Спасибо за это.

— Пожалуйста, — в его голосе слышится веселье.

Внезапно я чувствую смущение от своей детской выходки и отвожу глаза.

— Голова больше не кружится? — спрашивает Даниил.

Я не спешу отвечать, поэтому он ловит мой подбородок большим и указательным пальцами и приподнимает его так, что мне приходится прямо встретить его взгляд. Ощущаю, как кровь приливает к щекам. В диалоге возникает пауза, но я уже не чувствую себя неловко.

Может все дело в звездах? В этой пьяной ночи? В этом вкусном воздухе, пахнущем свежестью? Не знаю. Я прислушиваюсь к своим ощущениям и чувствую потребность быть честной.

— Рядом с тобой она кружится постоянно, и это не зависит от высоты, — мой голос звучит сипло от эмоций.

Разряды в атмосфере, будто невидимые вспышки молнии, щелкают вокруг нас.

Его глаза вспыхивают от примитивного желания, и в следующее мгновение Даниил подхватывает меня под руки и кружится вместе со мной.

Я смеюсь. Слышу, что он смеется тоже. Окружающее нас безмолвие разбивается на миллионы осколков чистой радости.

Не хочу возвращаться. Не хочу.

Как ребенок закрываю глаза и тыкаюсь носом в серебристую куртку Даниила, надеясь, что все решится само собой, но кабина фуникулера стремительно несется вниз к станции «Реальность».

Всю ночь я гнала от себя мысли о том, что будет дальше, а теперь они обступают меня со всех сторон. Я боюсь того, что случится, когда мы вернемся в отель, и тот факт, что с момента, как мы сели в кабину, мой спутник не произнес ни слова, только усиливает мою тревогу.

Какое-то время я пытаюсь придумать безопасную тему, чтобы самостоятельно завести разговор, но в голову ничего не приходит. О чем говорить, когда столько всего нужно сказать, но, в то же время, слова вроде бы лишние? Вдруг они раньше времени разобьют это украденное счастье? Поставят под сомнение все, во что я верила всю сознательную жизнь?

Отстраняюсь от Даниила и заглядываю ему в лицо. Он ловит мой взгляд и удерживает, уголки его губ слегка приподнимаются, немного сглаживая мрачное выражение на лице, но он так ничего и не произносит. Лишь крепче сжимает мое плечо и прижимает теснее, впечатывая мое тело в свой бок и сталкивая наши бедра.

Я никогда не была хорошим психологом, но мне кажется, что в этот момент он думает примерно о том же, о чем думаю я. Борьба утомляла, но и развлекала тоже, обоюдная ревность терзала душу, но и тешила самолюбие. За резкими словами и иронией можно было спрятать истинные чувства. Если всего этого не будет, не выдадим ли мы друг другу чего-то сокровенного, такого, что все испортит, сделает нас уязвимыми?

Впервые с тех пор, как в баре я покорно вложила руку в его ладонь меня охватывает неуверенность. Что я для него? Развлечение? Награда? Глупый ребенок, спешащий обжечься? Или такая же тайна, как и он для меня?

Гоню от себя эти мысли. Знаю, что разумного объяснения тому, что происходит между нами, сейчас не даст никто. Да это и не нужно. Я не глупая и прекрасно понимаю, что для нас с Даниилом не существует завтра. Есть только эта ночь. Она только наша. Только моя.

Когда мы выходим на улицу, оставив позади канатную станцию, мое волнение достигает апогея. Нервно тереблю кольцо на пальце — подарок родителей на восемнадцатилетие — и не представляю, что делать дальше.

— Во сколько ты уезжаешь? — первым нарушает молчание Даниил. Его голос звучит глухо и напряженно, а в его глубине я различаю ноты, которых прежде никогда не слышала.

— В 7.30, — тихо отвечаю я, прямо встречая тяжелый взгляд. — К сожалению, уже ничего не поделать.

На мрачном лице сложно что-то прочесть, но я изучаю его, потому что не знаю, когда мне еще предоставится такая возможность. Вижу морщинку на переносице, потому что Даниил хмурит брови, напряженную линию нижней челюсти, крепко сжатые губы. Он дико красивый, и у меня щимит сердце от одной мысли о том, что я больше его не увижу.