— Не буду тебя благодарить и говорить «до встречи», — говорю сухо, когда мы через десять минут покидаем кабинку фуникулера. — Искренне надеюсь, что больше не увидимся.

Вместо ответа Благов поднимает руку и костяшками пальцев прикасается к моему лицу. От неожиданности я замираю. Пульс ускоряется раз в десять, щеки горят.

— Кровь хорошо циркулирует, — констатирует он. — А я думал, ты совсем окоченела и растеряла свое красноречие, раз не проронила ни слова с тех пор как мы сели в кабинку. Рад видеть, что твой острый язычок на месте.

Почему-то, мне очень хочется продлить ощущение его теплой руки на моей щеке, но я все же отталкиваю ее, чтобы не позволить себе всяких глупостей.

— Убери свою руку! — тяжело дыша, восклицаю я.

— И почему ты так отчаянно сопротивляешься нашей обоюдной симпатии? — спрашивает он с любопытством.

— Наглец! — говорю высокомерно. — Я здесь с парнем. Помнишь такого? Ты с ним ужинал вчера.

— Да ну! — его это известие, похоже, ничуть не смущает. — И где он сейчас?

— Не твое дело!

— Разве? — густые брови приподнимаются в деланном удивлении, когда он твердо произносит: — Я бы не оставил свою девчонку одну на горнолыжной трассе.

— Тогда где твоя вчерашняя пассия, моралист?

— Она не моя, — он делает ударение на последнем слове.

— Меня не касается, — бросаю я так громко, что семейная пара, проходящая мимо, оборачивается. Понижаю голос и выдыхаю: — Прощай!

Гордо вздергиваю подбородок и, отвернувшись от Благова, быстро иду к яркой вывеске с надписью «Прокат».

Румяный мужчина средних лет, который утром выдал нам с Ленкой лыжи, мрачнеет, едва замечает сломанный инвентарь на моем плече.

— Из меня получился никчемный лыжник, — вздыхаю я и поднимаю на него полные раскаяния глаза.

Видя мое расстройство, мужчина смягчается.

— Всякое бывает…

— Я заплачу вам за сломанные лыжи сверх залога, — говорю я и лезу в рюкзак, чтобы достать телефон для оплаты, и с ужасом вспоминаю, что он давно сел.

Да что за день такой сегодня?

— Извините, телефон сел, а у меня нет наличных, — говорю расстроено. — Можете подождать десять минут? Я схожу в отель за картой.

Мужчина хмурится, его рука с терминалом повисает в воздухе.

— Я заплачу, — слышу ненавистный голос. В следующую секунду Благов прикладывает свой телефон к терминалу, из которого через три секунды выползает чек.

Раз, два, три…

Говорят, если сосчитать до десяти, можно справится с приступом злости. Но даже если я сейчас досчитаю до ста, вряд ли смогу усмирить бешеную ярость, которую своим поступком будит во мне Благов.

В бессилии сжимаю кулаки. Ногти, довольно короткие, впиваются в ладони. Чувствую страшную потребность совершить физическое насилие над другим человеком. Но не драться же с ним в прокате, в самом деле.

Молча направляюсь к двери посылая в сторону Благова взгляд, который должен испепелить его. К сожалению, он только вызывает очередную ленивую улыбку на его лице.

— Что ты о себе возомнил? — накидываюсь на него, едва за нами закрывается дверь проката. — Мне не нужна твоя помощь! Не нужны твои деньги. Вообще ничего от тебя не нужно!

— Брось злиться, Мирослава, — говорит он сухо. — Это такая мелочь.

Для него — может быть. Для меня это совсем не мелочь. Я не хочу быть обязана этому человеку ничем. И все же все сильнее увязаю в своих долгах ему.

— Выпьешь со мной сегодня вечером? — его вопрос звучит почти предсказуемо. Вот она — моя расплата.

— Сколько раз повторять, что я здесь с парнем? — высокомерно говорю я.

— Ты слишком молода и красива, чтобы проводить время одна, пока твой парень занят другими делами, — жестко говорит он.

— А ты лезешь не в свое дело.

— Никто еще не обвинял меня в этом.

— Просто тебе попадаются одни лицемеры.

— Да нет, — протягивает он. — Это ты лжешь, стараясь скрыть свои истинные чувства за агрессией.

Смотрю на него как бык на красную тряпку. Сердце молотит в груди, ноздри раздуваются, руки чешутся от желания вонзить ногти в его надменное лицо. С досадой думаю, что Благов всякий раз умудряется оборачивать против меня мои собственные слова, а я ничего не могу с этим сделать. Как бы здорово было оказаться сейчас подальше от этого несносного человека. Например, на Барбадосе. Говорят, отличный остров и, главное, в тысячах километров отсюда.

— Мне надоел этот беспредметный разговор, — говорю я, пытаясь вернуть утраченное равновесие. — Оставь меня в покое, Бла..

Я застываю, понимая, что впервые едва не назвала его по фамилии. Не хочу я этого — не хочу, чтобы меня с ним связывала даже такая банальность, как фамилия. Он для меня — пустое место. Без имени, без фамилии. Предпочитаю, чтобы так было и дальше.

— Меня Даниил зовут, — широко улыбается Благов, с явным интересом наблюдая за моими душевными терзаниями. — Для тебя — Даня.

Лежу на мягком ковре в нашем с Сашкой Люксе и невидящим взглядом смотрю в потолок. Хорошее настроение, с которым я проснулась всего несколько часов назад, кажется событием, удаленным от меня на сто тысяч лет. Каждая клеточка тела звенит от напряжения, в душе борются гнев, обида и раздражение, но больше всего меня пугает загадочное тепло, которое разливается в груди каждый раз, когда я воспоминаю синие глаза Даниила Благова.

— Я не кролик! — бормочу в пустоту и с силой опускаю кулак на пол. Аутотренинг не помогает. Костяшки пальцев ноют, но эта физическая боль на несколько мгновений отвлекает меня от прокручивания в голове утренних событий о которых я должна забыть.

И я забуду.

Больше никаких долгов — десять минут назад я передала портье конверт для Благова с наличными, сумма которых с лихвой покрывает его затраты на поломанные лыжи. И на этом я ставлю в наших отношениях жирную точку.

Чтобы чем-то занять себя, встаю на ноги и иду к бару. Пачка сока и печенье — вот и весь мой нехитрый улов. Сажусь на пол в позу лотоса и тоскливо смотрю на еду. Несмотря на то, что я пропустила обед, в горло ничего не лезет.

Да что за фигня со мной происходит?

Прячу лицо в ладонях и глубоко дышу, как учили меня на трех занятиях йоги, которые я успела посетить до того, как решила, что медитации не для меня.

В этот момент входная дверь открывается, и на пороге я вижу Сашку. Он заходит в номер, гремя горнолыжными ботинками, прислоняет к стене свой продвинутый Burton, на ходу снимает шлем и тянется к застежке куртки.

— Малыш, что случилось? — спрашивает он, тяжело дыша.

— Телефон сел, — говорю я извиняющимся тоном. — Пришлось спускаться вниз, чтобы зарядить его и написать, что я уже тут.

— Я не мог до тебя дозвониться. Лена сказала, что ты без объяснения причин написала, что не сможешь подняться к ней на пик. До того, как я получил от тебя сообщение «Я в номере», мое воображение успело нарисовать жуткие картины, — в голосе Сашки слышится неподдельное беспокойство. — Не пугай меня так больше.

Он скидывает ботинки и непромокаемые штаны и опускается на пол рядом со мной. Его лицо доброе и родное, в нем нет ни единой незнакомой мне черточки, а в глазах плещутся забота и волнение. Это становится последней каплей в череде сегодняшних событий, и я чувствую, как глаза наполняются слезами.

— Шшш… — шепчет он, беря мое лицо в ладони и заглядывая в глаза. — Ну что такое, расскажи мне.

— Эти каникулы совсем не такие, как я себе представляла, — едва слышно бормочу я. — Мы тут почти сутки, а времени вдвоем почти не проводим. Мне не хватает тебя.

Сашка сгребает меня в охапку, вместе со мной на руках поднимается на ноги, идет к кровати и, присаживаясь, устраивает меня у себя на коленях.

— Ты права, — его голос тихий, спокойный, лекарством льющийся на мои раздраженные нервы. — Извини, что оставил тебя одну этим утром. Мне так хотелось катнуть, что я не подумал… Я такой дурак, Мира.

— Ты не дурак, — говорю я, легонько целуя его в щеку. — Я понимаю.