Что-то отвлекает меня от Даниила. Поднимаю глаза, сканирую зал ресторана в поисках источника беспокойства и натыкаюсь на высокую фигуру в сером костюме у самого входа.

Внутри все холодеет.

О, Господи.

Сердце в груди немеет, прежде чем начинает биться так сильно, что я слышу его раскатистое эхо в ушах.

В дверях ресторана стоит отец в окружении нескольких мужчин в деловых костюмах и смотрит прямо на меня.

На меня. И на Даню.

Я много раз проигрывала в голове сцены того, как я расскажу папе про свои отношения с сыном Петра Благова. Но даже в самых страшных из них, это не происходило так, как происходит сейчас.

Нас с отцом разделяют два десятка метров, но мне не составляет труда прочесть на его лице ярость, неверие и даже отвращение.

Его глаза, устремленные на меня, прожигают насквозь, прямая линия рта выдает внутреннее напряжение, а тело, подобранное, словно он приготовился к прыжку, навевает мысли о хищнике, который приготовился растерзать свою добычу.

Я дергаюсь, чтобы встать и побежать к нему, умоляя о прощении, но меня останавливает взволнованный голос Дани:

— Эй, ты в порядке?

— Папа, — хриплю я. — Папа здесь.

Даня поворачивает голову и смотрит туда же, куда и я. Считанные секунды отец переводит взгляд с меня на моего спутника и обратно, отмечая наши соединенные на столе руки. Я инстинктивно отодвигаюсь, прячу ладони под стол, но это не имеет никакого значения — папа бросает что-то своим спутникам, резко разворачивается и выходит из ресторана. Я же чувствую себя так, словно меня ударили.

С грохотом отодвигаю стул и бегу следом. Тороплюсь, но недостаточно, потому что, когда я выхожу на улицу, джип отца уже срывается с парковочного места.

Судорожно хватаю ртом воздух, чувствуя как в глазах закипают слезы. Беру телефон и набираю знакомый номер. Гудки длятся вечность, и я начинаю думать, что он так и не снимет трубку, когда вдруг слышу резкий голос:

— Жду тебя дома, — и отбой.

Я никогда не думала, что время может лететь так быстро. Несмотря на то, что с одной стороны мне хочется, наконец, покончить с неизвестностью, с каждой секундой, проведенной в дороге домой, паника внутри лишь усиливается, и ощущение такое, словно стою в очереди на казнь.

— Ты уверена, что не хочешь сделать это вместе? — спрашивает Даня, останавливая свой автомобиль возле моего дома.

На его лице лежит тень беспокойства, брови нахмурены, рот крепко сжат, а мне не хочется, чтобы из-за меня он переживал.

— Уверена, — делаю слабую попытку улыбнуться. — Это только моя… Моя битва.

— Почему это должно быть битвой? Мира, мы живем в двадцать первом веке, твой отец поймет, — с уверенностью, которую я бы с удовольствием у него позаимствовала, говорит он.

— Я позвоню тебе, — отвожу глаза и цепляюсь за ручку дверцы, чтобы уйти раньше, чем окончательно расклеюсь. — Спасибо, что подвез.

Собираюсь выйти, но Даня не позволяет: сжимает мою ладонь, вынуждая взглянуть ему в глаза. Когда я это делаю, он мгновение удерживает мой взгляд, а потом тянет к себе.

Поцелуй выходит коротким, но крепким и многозначительным. Им Даня словно напоминает мне о своей роли в моей жизни.

— Если это битва, пожалуйста, не забывай, за что ты сражаешься, — просит он, прежде чем выпустить из своего захвата мою руку.

Пока я иду к дому, эти слова то и дело вспыхивают в голове. Я чувствую в себе силы противостоять отцу, но внутри все дрожит, и футболка под курткой, кажется, влажная от нервной испарины.

Я справлюсь. Знаю. Нужно просто объяснить папе, что я чувствую. И он поймет. Он всегда меня понимал.

Заправив упавшую на лицо прядь волос, глубоко вдыхаю и выдыхаю, прежде чем потянуть на себя ручку входной двери.

Дом встречает меня тишиной. Бросаю взгляд на часы в прихожей, понимая, что мама с Андрюшей в это время обычно на прогулке. Хорошо. Лучше, если этот разговор пройдет без свидетелей.

Отца я нахожу в кабинете. Он стоит возле окна вполоборота к двери. В руках у него стакан с виски, галстук спущен, а верхние пуговицы рубашки расстегнуты, словно ему нечем дышать.

Интересно, он видел, что меня привез Даня?

Мнусь у двери, не решаясь первой начать разговор. И отец не торопится. Рассматривает меня с непроницаемым лицом, словно я букашка для изучения, наколотая на булавку.

— Как долго? — наконец, бросает он.

От его тона по позвоночнику бежит холодок страха, но я даже не пытаюсь делать вид, что не понимаю о чем он.

— Мы встретились в Сочи, — говорю тихо. — И потом на юбилее сенатора, на который я тебя сопровождала.

— Три месяца? — изумленно выдыхает он. — Три чертовых месяца, Мирослава?

Я киваю.

— Из-за него ты с Сашей рассталась? — спрашивает отец, напряженно хмуря брови, словно пытается в голове сложить картинку пазла.

Вновь киваю. Теперь для меня нет пути к отступлению. Осталась только правда, которую я так долго вынашивала в себе.

— Я люблю его.

— Неужели ты не понимаешь, что он использует тебя!?

— Ты считаешь, что меня не за что любить?

— Он Благов! О какой любви ты говоришь? — взрывается он. — Эта семейка пойдет на все, чтобы уничтожить нас.

— Даня не такой, — настаиваю я, воинственно поднимая подбородок.

— Даня? — повторяет отец неприязненно, словно пробует дорогое мне имя на вкус. — Значит, Даня. Твой Даня замешан в попытках своего отца переманить всех наших крупных клиентов.

— Он не работает с отцом, — возражаю я. — Если бы ты только дал ему… Нам шанс. Я бы познакомила вас, пап. Он…

— Меня не надо с ним знакомить, я прекрасно его знаю! — перебивает он. — Скорее всего, даже лучше, чем ты сама. Лично видел его на проекте в Питере в прошлом месяце.

— Это было лишь однажды, — убежденно говорю я, вспоминая тот единственный раз в самом начале наших отношений, когда Даниил летал в Питер. — Он не имеет никакого отношения к этому проекту. Он не станет…

— Наивная дурочка! — бросает отец, с грохотом ставя недопитый бокал на стол.

— Он бы не стал мне лгать, — упрямо говорю я, бесстрашно встречая его мрачный взгляд.

В наступившей тишине хлопок входной двери раздается оглушительно громко. Через открытую дверь кабинета до нас доносится нежный воркующий голос:

— Посмотри-ка, сынок, твой папа и сестричка решили навестить нас днем.

Стоит маме с Андрюшей на руках зайти в кабинет, отец бросает на нее испытывающий взгляд:

— Ты знала об этом?

Она непонимающе переводит глаза с меня на папу и обратно.

— Мама не знала, — вмешиваюсь я. — Никто не знал.

— О чем я не знала? — напряженно спрашивает мама, очевидно, улавливая гнетущую атмосферу в комнате.

— О том, что наша дочь за нашими спинами играет в любовь с младшим Благовым! — яростно рычит отец.

От злобных интонаций в его голосе Андрюша начинает хныкать.

— Следи за своим тоном, — осаждает его мама. — Мира?

Взгляд мамы, который она переводит на меня, почти ласковый. В нем нет осуждения, только немой вопрос.

— Да, я два месяца встречаюсь с Даниилом Благовым, — отвечаю воинственно.

— Это тот мальчик, которого мы видели на приеме летом? — спрашивает она, явно напрягая память.

— Да, это тот самый «мальчик», — язвительно цедит отец. — Вскружил ей голову.

— Он любит меня, — говорю твердо. — Я люблю его. И у нас отношения.

— Через мой труп ты будешь встречаться с кем-то из этой семьи, — от зловещего тона, которым он произносит эти слова, мой желудок сводит судорогой.

— Мы, пап, не в средние века живем, — говорю я, вспоминая слова Дани, которые он сказал мне на прощание. — Мне не нужно твое благословение. Я правда сожалею, что ты узнал обо всем таким образом. Я много раз хотела рассказать, но не смогла, так как знала, как ты к этому отнесешься. Но Даню я не брошу.

— Это мы еще посмотрим! — говорит он, и его губы сжимаются в тонкую линию.

— С тобой сейчас бессмысленно разговаривать, — говорю смиренно. — Я пойду в свою комнату.