— Вчера ты поймала мой взгляд и сразу отвернулась к Ковальчуку и его пошлому букету, словно вы единое целое. Ты знала, что я смотрю на тебя и сделала это специально, — обвиняюще говорит он.

Кровь бросается мне в лицо. Да, я видела, что он смотрит на меня, но к Саше я повернулась, чтобы попрощаться. Как он смеет упрекать меня в этом?

— Мне не было дела до того, что ты смотришь! — говорю, вздернув подбородок. — Ты совершенно чужой мне человек.

— Ты — моя жена, — напоминает он, вызывающе глядя мне в глаза. — Ты по своей воле пошла со мной в ЗАГС и поставила свою подпись в журнале регистраций браков. У меня есть документ, подтверждающий это.

— А сейчас по своей же воле я хочу развестись.

— Этого не будет.

— Как ты собираешься мне помешать?

— Пересказать тебе наш разговор заново? — отвечает он вопросом на вопрос.

Больше всего мне хочется соваться с места и расцарапать его невозмутимое надменное лицо, но я заставляю себя сдержаться.

— Ни один здравомыслящий человек не отдаст тебе даже малую долю в компании отца, — говорю я.

— Скорее всего, ты права, — соглашается он, пожимая плечами, словно ему это совершенно безразлично. — Хочешь проверить это в суде?

Я закрываю глаза, чтобы медленно сосчитать до десяти.

Он блефует. Он, черт возьми, должен блефовать! Но понимаю, что после всего, что было, я просто не могу рисковать и так подставить отца, дядю Игоря, бабушку и дедушку, у которых тоже есть равные доли в семейной компании.

Вместе с этим осознанием я вдруг чувствую страшную усталость — вчера я почти не спала, а сегодня весь день не могла найти себе места. И сейчас была просто не в состоянии продолжать этот глупый спор. Когда я шла сюда, я ожидала чего угодно, но только не этого. К таким притязаниям Даниила Благова я оказалась совершенно не готова и сейчас мне нужно было успокоиться и перегруппировать свои силы. Если для этого нужно уступить ему прямо сейчас, что ж я это сделаю.

— Мне нужно вернуться домой и собрать вещи, — на этот раз я говорю спокойно, стараясь дать ему понять, что его угрозы совершенно не действуют на меня. — Я приеду завтра.

— Все, что тебе может понадобиться в это время, есть в этой квартире, — возражает Даниил. — Все твои вещи, за которыми ты так и не соизволила вернуться. Завтра выходной, поэтому я отвезу тебя сам и ты возьмешь из своей квартиры то, что тебе необходимо.

— Ты знаешь про мою квартиру? — спрашиваю я, чувствуя как чуть успокоившееся сердце, начинает биться в ускоренном ритме.

Все это время мне казалось, что я нашла себе убежище, из которого меня никому не достать. Но если Даниил все это время знал, где я, что помешало ему прийти раньше? Почему все это происходит именно сейчас?

— Про квартиру, работу, про то, что в понедельник у тебя экзамен по литературе, — пока он перечисляет все это, его блестящие синие глаза пристально смотрят на меня, не мигая.

— Это месть, да? — спрашиваю я. — Лично мне или моей семье?

— Не драматизируй, Мира, — его губы кривятся в усмешке. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Учись отвечать за свои слова и поступки.

Он вдруг быстро сокращает расстояние между нами и резко хватает меня за подбородок, не слишком мягким движением приподнимая мое лицо, чтобы наши глаза встретились.

— И, будь добра, не воспринимай свое возвращение в мою жизнь, как вынужденную жертву, — его пальцы врезаются в кожу, и я чувствую, как мгновенно откликается на это прикосновение мое тело — кровь бурлит, сердце бухает, а кожа покрывается мурашками. — Жертвы мне не нужны. Никогда в жизни я не держал у себя девушек силой и не укладывал их силой а постель, и вряд ли ты, моя жена, станешь исключением из этого правила.

Я задыхаюсь от его наглости, но мою гневную ответную тираду, которую я собираюсь начать, обрывает звонок его телефона.

Даниил отпускает меня, смотрит на экран, слегка хмурится.

— Сегодня можешь занять свободную комнату рядом с основной спальней, — бросает он, а потом отворачивается к окну и начинает разговор с невидимым мне собеседником.

В этот миг я чувствую полную беспомощность, словно на меня мчится грузовик, а я не могу двинуться с места, чтобы ему помешать.

Я встаю с дивана и направляюсь в гостевую спальню просто потому, что сейчас я не могу оставаться рядом с Даниилом.

Я закрываю за собой дверь и растеряно опускаюсь на край кровати.

Господи, где был мой разум все это время, и как я могла допустить такое?

Несмотря на то, что морально я пребываю в полном раздрае, засыпаю, едва моя голова касается подушки. Зато просыпаюсь рано и долго маюсь, уставившись в светлеющий кусочек неба за окном, не понимая, что мне делать дальше.

Можно, конечно, рассказать все папе — наверняка он найдет для меня хорошего адвоката по бракоразводным делам и в своей типичной манере отца-спасителя не скажет мне ни слова упрека. Но внутри меня все переворачивается, когда я представляю себе такое развитие событий — ну, не заслужил отец разбираться еще и с последствиями моей скоропалительной женитьбы.

Переворачиваюсь на бок и крепко обнимаю подушку, словно она может придать мне силы для предстоящей борьбы. В том, что это будет именно борьба, после вчерашнего вечера я даже не сомневаюсь, очень уж наглядно Даниил продемонстрировал свои намерения.

Снова переворачиваюсь на спину, на этот раз выискивая дефекты на идеально гладком белом потолке.

Ах, если бы я только понимала его мотивы.

Он ведь предал меня. С самого начала вел двойную жизнь. Так зачем сейчас ему понадобилась эта игра в семью? Все это не имеет никакого смысла.

Вновь проигрываю в голове вчерашний разговор, пытаясь уловить в нем что-то, что упускала до этого момента. Но понимаю лишь то, что по непонятной мне причине Даниил злится на меня, поэтому и ведет себя так иррационально. Все, что мне и ему нужно — это выключить эмоции и объясниться.

Когда часы показывают восемь, я встаю, иду в душ и, собравшись, полная решимости выхожу из укрытия гостевой спальни.

По квартире гуляет аромат жареного бекона и свежей выпечки, а из кухни доносится приглушенный звук телевизора.

Переступаю порог и замираю в нерешительности. Даниил сидит на высоком барном стуле и прямо со сковородки уплетает яичницу. Рядом с ним стоит чайник со свежезаваренным чаем, а по ТВ идет сводка новостей зарубежного канала.

— Садись, — кивком головы он указывает на место напротив и, спрыгнув со своего стула, босыми ногами шлепает к плите.

Послушно прохожу на кухню и забираюсь на стул. Даниил пододвигает чайник и ставит передо мной чистую чашку. Пока я наполняю ее чаем, на плетеной салфетке появляется тарелка со свежими тостами, авокадо, сыром и ломтиками лосося.

— Я не голодна, — произношу сдержанно.

— Глупости не говори, — осаждает он. — Ты не ужинала.

Молча пью чай, украдкой разглядывая его. Он выглядит бодрым, свежим, не таким напряженным, как вчера. В отличие от меня, он явно выспался — энергия из него так и прет.

Я вяло беру тост, и когда тянусь за салфеткой, кончиками своих пальцами задеваю мужскую руку. Кожа загорается от этого мимолетного прикосновения, становится чувствительной. Непроизвольно дергаюсь, быстро одергивая руку, но ощущение жжения никуда не уходит — оно полыхает во мне, заставляя быстрее бежать кровь по венам и биться сердце.

Да что со мной творится?

Кусаю тост и медленно жую, осторожно поднимая взгляд от тарелки. По тому, как из под полуопущенных ресниц сверкают синевой глаза Даниила, я понимаю, что от него не укрылась моя примитивная реакция на его близость, но к счастью, он оставляет этот эпизод без комментариев.

— Тянуть не будем, — вместо этого говорит он, заканчивая с завтраком и откидываясь на спинку стула. — На квартиру поедем сразу, как поешь. Соберешь все, что тебе нужно.

— Я поговорить с тобой хотела, — начинаю спокойно, хотя внутри меня все напряжено от волнения.