Воспитатель на руках унесла меня в класс, обозвав попутно старшеклассников «безмозглыми варренами». Они потом приходили извиняться за недостойное разумных поведение, всей толпой. Ведь в школе культивировался турианский метод выяснения отношений: есть претензии — добро пожаловать в спортзал на ринг, там и выясняй, а не устраивай безобразную массовую драку в школе. И ведь прекрасно работало со всеми видами разумных учеников школы. И люди, и азари, и турианцы, и батарианцы, и дреллы — все находили такой способ решения претензий вполне уместным, если, конечно, словесные аргументы закончились.
Так что, закрылась я средним щитом — и у меня получилось. Лёгкий и удобный карабин, с низкой отдачей и хорошей 2-х кратной оптикой, позволял мне выбивать 95 из 100, на 150-ти метровой дистанции, и попадать по «мукликам» с четырехсот метров. У Наин тоже всё получалось хорошо. Наша художница пока не блещет, да и ладно, у неё других достоинств полно. Она охотиться не любит, ей очень зверюшек жалко, аж до слёз. Дед её не заставляет, наоборот — учит подмечать разные тонкости в природе, видеть нюансы с её художественным восприятием. Она видит такие детали, которые мы даже не замечаем. Джина в деда просто влюбилась, и старый адмирал ответил маленькой батарианке взаимностью, называет её, как и нас, внучкой и откликается, когда она называет его дедом. Натолы просто в шоке от поведения строгого адмирала! А мне и радость — я чувствую, как Артур просто помолодел внутри, каким весёлым огнём горят его глаза. Заядлый охотник и рыбак, он получил на Мендуаре огромную вотчину для реализации своей страсти. И пусть на равнинах не поохотишься, но охота в предгорьях, на снуфлов и мукликов, вполне достаточна для удовлетворения хобби. Вспоминается произошедший недавно разговор между ним и бабушкой, на котором они решили остаться у нас, на постоянной основе.
— Арчи, скажи мне, ты с таким жаром участвуешь в местной жизни… ты что, домой не собираешься?
— Скажи мне, Лив… вот скажи, что нас ждёт на Земле?
— Ну… у нас там дом. В котором мы прожили много лет и в котором выросли наши дети.
— Оливия, но он пуст! В нем нет даже кота. А здесь у нас всё! Все наши здесь, все, кого мы любим, здесь, даже Стивен бывает у ребят чаще, чем у нас. Так что мы забыли на Земле? Тоску? Одиночество? Что?! Оливия, ты посмотри на себя! Ты как будто сбросила двадцать лет, расцвела, ты вся светишься! Зачем нам отсюда уезжать? У нас на Земле не осталось даже друзей!
— А как же наш дом? Там, на Земле… что же будет с ним?
— А что дом? Это всего лишь груда камней, без жильцов он бесполезен. Наймём компанию, пусть следят, у тебя ведь там даже цветов нет, Лив!
— Так что, остаёмся?
— Да, Лив, я за то, чтобы остаться! Ты со мной согласна?
— Старый ты дурак! Конечно, согласна! Только, Артур, где мы будем жить?
— Лив, наших накоплений хватит купить тут целый город, не то, что небольшой дом напротив.
— Артур, но там нет дома!
— Значит, поставим!
С тех пор напротив нашего дома стоит дом деда и бабушки. И дед, со всем жаром, занимается его обустройством, привлекая нас всех помаленьку. Джина и я рисуем картины, которые дед развешивает по стенам. Наин вышивает маленькие подушечки, которые дед разложил по диванам и креслам. Парни натаскали из предгорий живых многолетних цветов, и бабушка рассадила их в горшках, расставив по подоконникам. Каади и мама съездили в Гагарин, и там, в лавочке у одной азари, купили очень красивые шторы. Бабуля, в компании с Рэй, обустроила клумбы, и теперь у неё цветник не хуже, чем у нашего доктора.
Моя душа просто поёт! Если есть счастье — то вот оно, вокруг меня, я могу его потрогать руками!
Мы лежим в траве, на склоне. На расстоянии примерно шестисот метров от нас — холм мукликов, я отрабатываю стрельбу на большие дистанции. Карабин переделан, установлены восьмикратный оптический прицел, со встроенным баллистическим вычислителем, и небольшие съёмные сошки. Но сейчас вычислитель отключён, и я учусь стрелять самостоятельно. Слева лежит дед, у него в руках монокулярный дальномер. Справа — Наин, у неё в руках армейский бинокль. Сзади, метрах в трёх, сидит Джина, и у неё в руках что? Правильно, альбом! Холм в оптику виден, как на ладони, и он пока пуст — муклики увидели нас на склоне и попрятались. Однако вот один показался, встал на задние лапки, ушки торчком, оглянулся, и по холмам полетело: «Кли-кли-мукли, кли-кли-мукли». Зверёк при этом забавно вздрагивал всем телом.
— Женька, спокойно. Дистанция: полтысячи тридцать. Ветер: пять, встречный. Перепад: двенадцать вниз, — забубнил деда.
Я спокойна, средний щит подавил эмоции. Выставляю риски на прицеле, вот зверёк в перекрестье, и я отчётливо поняла: промажу, 530 метров — это почти предельная дистанция для карабина. Чёрт, чёрт, чёрт! Щит сползает, по спине ползут мурашки. Что же делать?! А если… Ставлю полный щит, эмоции отключились, картинка замедлилась, стрекот псевдокузнечиков превратился в заунывный скрежет, слышится шорох карандаша по пайперолу, тяжёлое дыхание Наин и голос деда, как будто из трубы, низкий-низкий.
— В-в-е-е-т-т-е-е-р-р: т-т-р-р-и-и, б-б-о-о-к-к-о-о-в-в-о-о-й-й в-в-с-с-т-т-р-р-е-е-ч-ч-н-н-ы-ы-й-й, с-с-п-п-р-р-а-а-в-в-а-а.
Я навожу прицел, муклик стоит, медленно поворачиваются ушки, перекрестье чуть левее и выше. Словами не передать моё состояние — голова как вычислитель, уравнения решаются сами по себе, стоит лишь обратить внимание на ту или иную задачу. Тяну скобу — ТДАУМ-м-м! — приклад толкает в плечо, вижу, как летит пуля, попадает муклику в шею, чуть ниже головы, пробивает насквозь, выбрасывая красноватое облачко на выходе. Зверёк падает, задние лапки подёргиваются. Своих эмоций ноль, лишь рядом чувствуется радость деда и сестры. Прикрываю глаза, снимаю щит. Ох-х! Пошёл откат!.. Хочется скакать и прыгать, орать и дурачится! Невероятным усилием удерживаю себя на месте. Наин от избытка чувств кусает меня за шею и горячо шепчет в ухо: — Ну какая же ты молодец!
Голос деда: — Умничка, Женька! — а в чувствах любовь и гордость.
Меняемся местами с Наин: сестрёнка ложится на моё место и приникает к прицелу, а я беру в руки бинокль. Этот армейский бинокль — хорошая штука: удобный, в корпусе из мягкого пластика, не бьющийся, со встроенным дальномером, а также датчиками ветра, влажности и температуры. Он одновременно дневной и ночной, ещё и тепловизор в придачу.
— Наин, девочка моя, дыхание! Контроль дыхания, вдох и выдох, вдох и выдох! Умничка! Представь, что ты — куст остролиста. Стоишь тут, листьями шуршишь — ты спокойна и невозмутима, — медленно говорит дед. — Тебе нет дела до мукликов, пусть себе бегают.
Под речитатив деда Наин успокоилась, в её чувствах засквозила безмятежность.
— Дистанция: полтысячи сорок. Ветер: два, боковой встречный, слева. Перепад: одиннадцать вниз.
Слышен стрекот роликов прицела. Наин спокойна, дыхание ровное. Смотрю в бинокль — недалеко от лежащего торчит ещё один муклик, тревожно оглядывается и, вздрагивая, тянет: «Кли-кли-мукли, кли-кли-мукли!». Тишина, тихий свист ветра в траве, даже Джина сидит, не рисует. ДАММ! Я вздрагиваю. Муклика отбрасывает назад, он пару раз вздрагивает и затихает.
— А-а-а-а, я попала, попала! — кричит Наин. Вскакиваем, обнимаемся, смеёмся, кричим и прыгаем одновременно.
— Ай, молодец! Ай, красавица! — смеясь, кричит дед. — Идите сюда, охотницы вы мои, отрада дедова! — и обнимает нас обеих.
Джина смотрит на нас, в чувствах лёгкая зависть и, почему-то, сожаление. Дед оборачивается, смотрит на неё, улыбается, отпускает нас и садится рядом с ней. Обнимает и тихо говорит: — Охотиться можно научить. Да, это долго и муторно, но из любого можно сделать охотника! А так рисовать, как ты, внученька, научить нельзя. Так что ты дороже любого охотника во стократ!
Джина прижалась к боку деда и смотрит на него с любовью и обожанием.
— А вы, сороки, чего ждёте? Сейчас снуфл явится — вы только попрощаетесь с добычей! Ну-ка, шасть за подстреленным!
