Джон Шепард (Станция Арктур в это же время)

— Вадик ну сколько ещё идти? Ты меня в какой-то медвежий угол завёл! — Говорит он другу.

— Да не волнуйся ты, Ванька, всё нормально будет. Тут такой классный клуб, с живой музыкой и приличной публикой. — Отвечает Вадик, продолжая вести Ивана лабиринтом переходов. — О вот и он! — И указывает на двери над которыми горит вывеска «Десантник и Докер».

— Хм, только тут что-то тихо? И народу у входа нет? — Задумчиво говорит друг, подходя ко входу в клуб.

Вплотную у дверей разглядели табличку «Обслуживание мероприятия, клуб закрыт, приносим извинения».

— Ну бли-ин! Столько протопали и всё напрасно, черт!

Но двери открылись и из клуба вышли двое десантников, парни закурили и стали выпускать дым в вентиляционную решётку, около которой красовалась надпись: «Место для курения».

— Парни, а что происходит? — Спрашивает Вадик десантников.

— У нас часть команды на другой корабль переводят, вот народ и делает отвальную. Так что клуб наш до ночи. — Отвечает один из десантников.

— Да ты чего, Серёга, сейчас же Лиса петь будет, а как классно она поёт?! Так что давай ребят проведём, они же свои, флотские пусть мичмана послушают. — Говорит второй.

Десантники переглянулись и посмотрели на Ивана и Вадика. — Это кто интересно там петь собрался с таким позывным? — Думает Ваня. — Уж не Шепард ли?

— Ну что, господа офицеры, пойдёте в клуб?

— А Лиса это случайно не Джейн Шепард? — Спрашивает Иван.

Десантник Серёга, улыбнулся. — А то, именно она. А что товарищ лейтенант флота, уже слышал, как она поёт?

— Слышал, только давно.

— Ну вот и ещё разочек послушаете, идёмте. — И Парни всей компанией зашли в клуб, после чего двери закрылись.

И вот Иван вновь слушает как поёт Джейн, её песни все так же печальны. Большая команда корабля, затаив дыхание, слушает своего старшего мичмана. Вот одна из песен закончилась, а парень все не мог отвести взгляд от девушки. Шепард повернула голову и посмотрела прямо на Джона, улыбнулась и снова стала смотреть на симпатичную азари сидящую в зале. Инструмент запел под её пальцами и девушка запела вслед за ним. Эту песню как и все остальные Джон нигде и никогда не слышал, но похоже её не слышали и другие.

Es ist schön, wenn du mich anlächelst

Ich kann fühlen, wie dein Herz bei mir schlägt

Hör nicht auf, für dein Leben zu kämpfen

Ich halte dich und geb dich niemals auf

Alles hat seine Zeit, mein Herz

Alles wird gut, du musst nach vorne schauen

Alles hat seine Zeit, mein Herz

Manchmal hilft es, an seine Träume zu glauben[74]

Песня закончилась и девушка повернулась к бармену, тот подошел и они о чём-то пошептались. После, бармен сходил и принёс Джейн гитару. Та подстроила её, потекла мелодия и девушка запела на русском.

В окнах гаснет свет,

как будто навсегда,

уходит из под ног,

чужая планета.

Полцарства за билет,

оплачено сполна,

из тысячи дорог,

я выбираю эту.

И ей подпевают все остальные. Мужчины и женщины самозабвенно поют. Мужчины и женщины прошедшие ад планетарных операций. Поют будто бы про себя, хотя так оно и есть. Поёт гитара и весь зал выводит вслед за ней.

Держаться за воздух,

за острые звёзды,

огромного неба,

коснуться рукой.

Держаться за воздух,

за острые звёзды,

и там над землёй,

дышать им с тобой.[75]

Песня закончилась, некоторое время люди молчали, а потом кто-то сказал: — Джейни! Давай нашу! — Шепард улыбнулась и гитара снова запела, но вместе с гитарой запел весь зал.

So close no matter how far

Couldn't be much more from the heart

Forever trusting who we are

And nothing else matters

Never opened myself this way

Life is ours, we live it our way

All these words I don't just say

And nothing else matters[76]

— Боже, что я здесь забыл? Мы с Вадимом тут явно лишние, чужие. Эти люди провожают товарищей и возможно больше никогда не увидят тех, с кем много раз ходили вместе в бой. — Думал парень. Пламя пожара необъявленной войны пожирало корабли и экипажи, будто сухие дрова. Но, здесь и сейчас все эти люди были вместе. Здесь и сейчас они один экипаж. Гитара в руках девушки выла и плакала. Зал пел вслед за солисткой. Но, песня закончилась и люди дружно похлопали друг другу.

— А сейчас я спою песню своей подруге, с которой мы расстаёмся. — Говорит Джейн. — Ниилина, эта песня для тебя, моя Рыбка. — Говорит она, глядя на азари. Потек медленный перебор струн.

Побледневшие листья окна.

Зарастают прозрачной водой.

У воды нет ни смерти, ни дна.

Я прощаюсь с тобой.

Горсть тепла после долгой зимы

Донесем. Пять минут до утра.

Доживем. Наше море вины

Поглощает время-дыра.

Это все, что останется после меня,

Это все, что возьму я с собой.[77]

— Идем отсюда Вань! — Говорит Вадик. — Мы здесь сегодня лишние.

— Пошли брат, тут слишком много боли и печали. — Ответил Иван и офицеры вышли из клуба.

Женька (Земля, Гамбург 25 августа 2377 г.)

Большой тихий дом в Гамбурге. Ночь тишина и покой; где-то внизу сидят хозяева и ведут беседу. Сильвианн больше не пария у своего отца, а любимая доченька, гордость и надежда. Ну ещё бы, с таким иконостасом на груди и за пять лет от рядового до шеф-унтера. Это надо суметь.

На потолке колышутся тени от деревьев, сильный ветер качает кроны, а уличные фонари создают причудливую игру тени и света. Вспоминается большой костёр в посёлке масаев на Масаи Ситтар, куда мы прилетели по программе придуманной Сильв. Программе навестить всех родственников у кого они есть. Только вот у Макса и Иесуа больно далеко они жили. Так что бросили монетку к кому поедем. Выпало к масаю и пока летели, прошли адаптацию.

Бесконечная степь, и такие же бесконечные стада на ней. И масаи, всадники на огромных, двух с половиной метровых в холке, великолепных конях. Белые гривы коней, белые волосы масаев. Снежно белые шкуры коров и овец. Встретили нас как близких родственников, как своих. И мы приняли этих людей, таких открытых, честных, добрых, той настоящей добротой. Забытой уже мной в круговерти жизни в англосаксонском мире. Отец Иесуа, смотрящий на сына с нескрываемой гордостью. Другие вожди, смотрящие на него с нескрываемой завистью. И мы четверо, как оттеняющая бриллиант оправа.

Как на меня смотрел один из парней, думала не удержится, украдёт нафиг и увезёт в степи, на своём гигантском красавце коне. Огромные кошки, ходящие среди людей, дети и котята вошкающиеся в траве или на циновках, в домах напоминающих юрты, но с масс-генераторами и системами связи.

Суровый мир, суровые разумные. Кроме людей ещё и большущая диаспора батарианцев, принявших традиции масаев. Я спросила отца Дроу про это. Он и ответил, что планета большая, места полно, живите с нами, как мы и никто не будет против. Жаль, что не может быть совместного потомства, а то народы бы слились. И так, совместные семьи здесь уже не редкость. Только дети в них или приёмные, или искусственного оплодотворения. Но это не делает их менее желанными. Может быть ещё и это явилось причиной атак Гегемонии на Альянс. Олигархия трещала по швам. Население массово разбегалось, и нет чтобы изменить отношение к своим, четырёхглазые обвинили во всём людей. Неделю мы пробыли у масаев, неделю жили их жизнью и укладом. Слушали истории и сказки, рассказывали свои. Даже сдружилась с одним из котов, полутораметровым в холке красавцем Хаоноро, который взял надо мной шефство и везде сопровождал. Эх какой мужчина, с мягкой и шелковистой шерстью и почти не пахнет, лишь лёгкий аромат степных трав. Местные коты те ещё чистюли. Это уже не звери, разум ещё слаб, они как дети, но уже разумные, уже понимающие, что к чему. Недаром масаи признали их равными. И сами люди, высокие, сильные, наш Дроу на общем фоне не сильно выделялся. Мужчины больше двух метров и женщины от метра семидесяти пяти до метра девяносто пяти. Но это не делало их менее красивыми. Хорошо хоть масаи отказались от привычки брить головы женщинам и, как сказал Иесуа — от женского обрезания. Правда эта традиция жила долго и умерла только под напором образованности. Весь народ просто удивительно знающий, несколько языков вообще норма, были индивидуумы свободно говорившие на двух десятках языков. И три четыре специальности в загашнике, от ветеринара, что обязательно для всех, до строителя и инженера силовых машин.