— А давай! Пока наши жёнушки по магазину ходят и нас не видят. Девушка, налейте нам два по двести водочки, и огурчиков солёных парочку, — ответил Джарвис, сделав характерный жест пальцами.

Вот ведь фермеры — не признают тары меньше стакана, что тогда, что сейчас, и без разницы, что здесь не Земля, и один из них американец, а другой — вовсе турианец. Собеседники чокнулись, выдохнули, выпили и захрустели огурцами.

Как же я в первом классе, в самом начале, спалилась… как Штирлиц в анекдоте. Нас две недели тестировали на психологическую предрасположенность. Здесь это насущная необходимость — при том объёме знаний, которые нужно запихнуть в голову ученикам, пусть и с помощью мнемографа, учить широко нет возможности. Чтобы определить направление для обучения, детей тестируют на предрасположенность к тому или иному складу ума. Здесь не станут пичкать точными науками явного гуманитария, или изводить технаря чтением разной художественной литературы. Так что я, как все, писала тесты, причём старательно, вдумчиво. Написала все, и после проверки ко мне подкатила классная. Улыбнулась и спросила, мол, не хочу ли я ей чего-нибудь рассказать. Я глаза большие сделала…

— Вы вообще о чём?

Она и говорит:

— Жень, ты прекрасно написала тесты, пожалуй, лучше всех в классе… Но есть очень большая странность, рассказать?

Я покивала. От азари просто тянуло любопытством пополам с каким-то странным, будто бы отстраненным, научным интересом. Так мой папаня Дакар смотрит на сканы моих тканей после очередного изменения.

— Так вот, сейчас я сижу — и вижу перед собой ребёнка, семилетнюю девочку-человека. Однако, согласно тестам, — она постучала пальцем по экрану датапада, — передо мной сидит не девочка и совсем не ребёнок, а взрослый мужчина-землянин! Что скажешь?

— А что вы хотите от меня услышать, Риэн? — моё сердце, бухнув, провалилось куда-то вниз.

— То есть, у тебя нет объяснения?

— Нет.

— Ты что-то скрываешь, Женька — какую-то тайну, что-то такое невероятное, удивительное! Как жаль, что «объятья вечности» запрещено проводить с детьми, очень хочу посмотреть на твой открытый разум!

Я закрылась средним эмощитом, придавила нарастающую панику и ответила.

— Увиденное вас не обрадует, учитель! — проскрипела я слегка севшим голосом. Риэн вздрогнула и уставилась на меня, как кролик на удава. — Есть тайны, которые могут убить сами по себе, способные так отравить жизнь, что она станет хуже смерти, и смерть станет избавлением от муки знания и ожидания. Вы всё ещё хотите прикоснуться к тайне?

Риэн сглотнула и прошептала.

— Ты Видящая, Женька?

— Если это важно, то да.

— Богиня! Как я не догадалась! Это объясняет многое, но не всё. Но… Богиня! Нет, я не хочу этого знать. Ты права! — Риэн вскочила и бросилась к двери, нажала на голограмму и, не дожидаясь, когда дверь откроется до конца, выскочила.

Я вышла к доске-экрану, она стояла выключенная, тёмная. Взяла мелок с полочки и нарисовала птичью клетку — большую, во всю доску. Потом села на парту, поставила на стол ноги и обхватила их руками. Этот мир — клетка, в которой я, как зверушка в виварии. Но зверушка, обязанная спасти зверинец и всех его обитателей. Местные видят меня насквозь, и только каким-то чудом я до сих пор на свободе, а не в каком-нибудь закрытом центре у достославного «Цербера». Джеки Нод вон похитили и держали, как зверя в клетке, больше десяти лет… суки! Доберусь когда-нибудь до Призрака — убью нахер козла, и рука не дрогнет!

Час, наверное, так сидела, пока меня Наин не нашла. Забежала в класс, увидела меня, сидящую без движения, обняла, прижалась крепко.

— Ты чего, Женька, всё в порядке?

— В порядке, Наин, только сеструха у тебя ненормальная — так тесты говорят.

— Забей на эту мутатень, Женька, пошли домой. Там Джинни заждалась уже.

На следующий день классная делала вид, что ничего не произошло — как обычно, вела занятия, раздавая нам разные задачи и контролируя ход их выполнения. Лишь в конце учебного дня попросила меня задержаться. Дождавшись, когда все уйдут, подошла, села рядом и взяла мои ладони в свои.

— Женечка, я подправила результаты тестов, чтобы они были в пределах нормы. И, пожалуйста… если тебе понадобится помощь, только скажи, помогу, чем смогу. Ты знаешь, я вхожу в совет колонии, как твой отец, как Дакар и Рэйан, как многие уважаемые разумные, и, чем смогу — всегда помогу и прикрою тебя.

Она встала, отошла к доске и тихим голосом спросила:

— Там, впереди, всё так плохо?

— Хуже, чем вы можете себе представить в самом страшном кошмаре.

— Скажи, у нас есть надежда? Там есть просвет?

— Есть. Надежда всегда есть. Главное — верить, что справимся, и бороться.

— Значит, надо принять меры. Я подниму вопрос на совете. Раз есть угроза — надо постараться её убрать… или уменьшить потери. Больше ничего не говори, иди домой, Женя.

Жара становится невыносимой, и Наин предлагает уйти к заводи — искупаться, может, ракокрабов наловить, если с рыбой такой облом. Сворачиваемся и топаем к заводи, а я тем временем вспоминаю разговор двухлетней давности с дедом — я тогда валялась дома, на кровати, тихо скуля от сводящей боли в мышцах. Рядом сидела Наин и гладила меня по голове, заливая всё вокруг искренним сочувствием и жалостью. За прошедшие пять лет боль — мой постоянный спутник. Как говорит папа Дакар: «Твое тело гибче, быстрее, легче и сильнее, чем у обычного человека, причём уже очень заметно, и боль — расплата за такие возможности. Терпи, доченька — к семнадцати годам это должно пройти». К этому времени у девочек-людей заканчивается период интенсивного роста и созревания. Ох, обрадовал папка, прям обнадёжил…

Дед зашёл ко мне в комнату. Сел на край кровати и спросил:

— Скажи мне, Женька, куда ты гонишь? Зачем тебе всё это? Это связано с твоими снами? Ты что-то видела там? Ответь мне, пожалуйста — я хочу понять причину такой одержимости, внучка.

— Я не скажу тебе, деда, это знание ничего не изменит — только отравит тебе жизнь. Тебе, бабушке, родителям, всем вам.

— Мы в состоянии что-то изменить?

— Нет, деда, от нас ничего не зависит.

— Всё равно что-то можно сделать. Скажи, что?

— Тренируй нас, деда, как только можешь — а мы будем тренироваться изо всех сил. Это всё, что мы можем сделать. Ничего, кроме этого, нам не по силам.

— Завтра с утра на перекрёстке, обе. Начинаем заниматься — я составлю для вас обеих график занятий, договорюсь с Танрисом. Будем учить вас серьёзно, согласны? — мы кивнули. — Женька, больше никакой самодеятельности — ты будешь точно соблюдать мои рекомендации, так же, как рекомендации отца и Рэйан. Согласна?

— Да, деда.

А потом начался Ад. И продолжается до сих пор. Бег, ножевой бой, стрельба из всех видов оружия, кроме тяжёлых снайперских винтовок, борьба без оружия и биотический полигон. Таэль учит меня взламывать всякие электронные системы, вести правильный ассоциативный поиск по экстранету, взламывать системы защиты данных и замки. Бабуля — работать с разумными, правильно вести разговор, незаметно выуживая из говорящего нужную информацию, учит риторике и умению влиять на собеседника.

Я только внесла некоторые коррективы, помня, что в игре мой оригинал не умела ни петь, ни плясать. В прошлой жизни я умела играть на гитаре и на саксе, плюс незаконченное музыкальное образование. Но, как говорится, это когда было… и танцевать я там тоже не умела. Записалась на кружок бальных танцев к нашей Свете. И исполнила мечту прошлой жизни — научилась играть на пианино. Наин и Джина последовали за мной, только Джинни играет на скрипке, а сестра — на катторе, это такой турианский аккордеон, с кучей маленьких кнопок под когти, звучит, прямо как обычный. Хотя Наин и на пианино играть научилась.

С танцами у меня так и не пошло. Танцевать Света меня научила — только вот делаю я это механически, на автомате. «Нет в тебе, Женька, искорки настоящей танцовщицы — танцуешь ты вроде и красиво, но без души, слишком механически и холодно», — сказала она мне. Ну и ладно, танцую же… с ножом, правда, танцевать лучше получается — мастер Толият доволен, даже хвалит иногда.