«Измена, заговор» — оттащили в каталажку.

Начальник стражи говорит:

«Утром тебя казнят, как государственного преступника».

Вот тут мне стало страшно. Всю ночь мерил камеру, плакал, стонал, каялся во всех грехах, уже совершенных и будущих. А утром явился декан, переговорил со стражниками, те во всем разобрались, отпустили. Я потом неделю нужник чистил и каждое ведро дерьма благословлял, радовался чудесному избавлению, — парень замолчал.

Гном долго хохотал, вытирая выступившие слезы.

— Гоблины они злопамятные и не такое могли написать, — Грызмук передвинулся ближе к парню:

«Тебе повезло, могли по-настоящему повесить за измену, вернешься в столицу не забудь отблагодарить своего наставника, ты ему должен за сохранение дурной головы».

— Я не думал об этом, а теперь понимаю, действительно должен. А ты когда-нибудь боялся? «Так, как у меня спрашивал?» — спросил Арнет.

— Друг мой, бояться и испытывать страх, это разные понятия. Боялся я всегда, и сейчас боюсь, не только за себя, это нормально, заставляет думать. А страх, он деструктивен, часто заставляет совершать необдуманные поступки. Я могу рассказать одну небольшую историю, поднимется ветер, короткая задержка нам на руку, грязь просохнет.

— Согласен, не хочется собирать по дороге лужи, — Арнет уселся удобнее, приготовился слушать.

— Впервые с Пустошью я познакомился много лет назад. Дорога из Подгорного королевства в Восточные эмираты идет по самой границе. Мы с Трабиэлем прибились к каравану, который шел за шелками, побрякушками и сластями, которыми славятся те земли. Нам удалось заполучить редкий артефакт, за который один князек, возомнивший себя владыкой мира, готов был заплатить золотом и каменьями. А деньги как известно имеют свойство быстро заканчиваться. Мы тогда были на мели, а сделка решала все проблемы. Был там один охранник, орк, здоровый и задиристый. Не нравились мы ему. В один из вечеров караван стал лагерем. Стоянка расположилась на открытой местности, все немного расслабились, до эмиратов оставался один переход. Охранники позволили себе небольшой праздник, позвали нас, я не когда ни отказываюсь от хорошей пьянки, а друг отказался. Сначала сидели скромно, пиво, разговоры. Потом тот самый орк принес бутыль с крепким пойлом и дело пошло. Песни, пляски, задушевные беседы, все стали лучшими друзьями.

— Видел я в Пятине как у тебя праздники заканчиваются, — Арнет усмехнулся, — весело, с подбитой рожей.

— Всякое бывает, примирительно сказал гном, — здесь все закончилось по-другому. Я очнулся утром, голова раскалывается, попробовал пошевелить руками, не вышло, ног вообще не чувствовал. Продрал глаза, вокруг холмы, пожухлая, выгоревшая трава, низкое, серое небо, в стороне клубиться стена тумана.

«Пустошь!» — пришла в голову мысль. Руки и ноги крепко стянуты путами, рядом лежат вчерашние собутыльники в таком же скверном положении, больные и обездвиженные.

«Вот попали!»— только успел подумать, как рядом нарисовалась ухмыляющаяся рожа давешнего орка, не одного, с товарищами.

— Коротышка, ты самый крепкий оказался, на торги в эмиратах тоже первый пойдешь, — они гнусно загоготали, — жаль дружок твой свинтюриться успел, а то бы мы конкурс устроили.

«Работорговцы, совсем все кисло от них не сбежишь, хорошо Трабиэль на свободе, повезло мне, есть шанс на побег, нужно подождать» — мысли ползли как черепаха по углям.

— Это тоже в зачет пойдет, — орк показал темно-синюю статуэтку с двумя золотыми ободками, — Может расскажешь, что за змеюка с ногами, которую ты так тщательно прятал? Нет? Ладно, сам все узнаю.

Я скрипнул зубами этот урод нашел артефакт. Растолкали караванщиков, освободили ноги, руки связали длинной веревкой, грязно ругаясь и пиная погнали вперед.

До города шли два дня. Избитые, потные, грязные, входили в ворота едва переставляя ноги. Стражники в высоких шишкастых шлемах, обмотанных белой шелковой тканью, довольно посмеивались, собирая плату с орков. Их клепаные безрукавки на голое тело и синие шаровары, заправленные в расписные загнутые сапоги, вызвали бы смех, но нам смеяться не хотелось.

Разместили в кривом покосившемся сарае. Кроме нас в нем ютились еще с десяток изнуренных, оборванных людей. Два десятка разумных в тесном помещении, то еще удовольствие: вонь, клопы, постоянное чувство жажды. Старожилы рассказали, что торгов ждать два дня. Поместились едва, едва. Пришлось договариваться спать по очереди. Вечером орки принесли кувшин с водой, один на всех и две зачерствелых лепешки. Воды досталось по глотку, лепешки не перепало вовсе. Я ждал ночи, надеясь, что Трабиэль не забудет о плененном друге. Ночь прошла, а эльфа не было. Стали закрадываться сомнения, жив ли он вообще, но я гнал эти мысли. Еще день и ночь. Уверенность крепла, мой друг мертв. Утром нас начали выводить на торги.

На пыльной площади стоял помост, вокруг покупатели, зеваки, разноцветные одежды, гомонящая толпа. В первых рядах стояли важные, закутанные во все белое бедуины. Орки начали выводить на помост пленников и представлять их покупателям. Шум усилился за каждого раба разгорелись баталии, видимо не часто орки приводили сюда караваны. Меня оставили напоследок, орки решили сорвать большой куш. Я подумал, что порядочный гном никогда не станет рабом. Когда меня вывели на помост, поднялся страшный рев, покупатели чуть не передрались, предлагая оркам звенящие мешочки. Работорговцы потирали руки.

Меня купил важный толстый господин, одетый в белый балахон, подпоясанный ремнем змеиной кожи. Когда он передал золото за покупку и ему вручили веревку, которой я был привязан, пришло время действовать. Разогнался, запрыгнул на нового хозяина, накинул конец веревки ему на шею, начал душить. Конечно, ничего у меня не получилось, но добивался я другого, удар сабли вскользь распорол мне спину. Я упал, меня начали избивать, — гном задрал жилетку, показал Арнету белый застарелый шрам, наискось пересекающий заросшую рыжими волосами спину.

— Эта отметка оставлена тебе на память тем орком? — спросил молодой человек Грызмука.

— Ты догадлив, именно он наградил меня этим украшением, — гном опустил жилет.

— Что было дальше? — заинтересованно спросил парень.

— А дальше все просто, орки запинали ногами, я потерял сознание. Как водиться, очнулся утром, глубокая яма, выложена диким камнем, вверху решетка из толстых узловатых стеблей. Холодно и сыро.

В яме я просидел долгий, полный мучений месяц. Сначала крепился, потом на что-то надеялся, потом молил богов о смерти. Но мучители не давали мне умереть, немного воды и крохи еды, которые меня заставляли съедать, продолжали поддерживать тело. Меня били каждый день, но даже это разнообразило моё существование. А вот когда меня оставили одного, перестали приходить, начался кошмар! Я ничего не видел, ни слышал, моё существо поглотил страх. Он сковывал тело, меня покинули желания. Я испытывал дикое чувство страха, при дуновении ветра, при виде маленького паучка, случайно забредшего в мою тюрьму, а услышанные наверху шаги приводили меня в ужас, а потом я умер, — Грызмук тихо выдохнул последнее слово.

— Как умер? — глаза Арнета стали огромные, он с непониманием смотрел на товарища.

— В тот момент, когда глаза закрылись, дыхание остановилось, ко мне откинув решетку, спустился мой драгоценный друг, он нашёл меня. Как он меня выхаживал, рассказывать не буду, на это потребовался месяц.

— Но где он был все это время? — парень непонимающе смотрел на гнома.

— Избежав орчьих лап, Трабиэль попал в плен к кочевникам, рабов у них нет, только работники с правом выкупа. Его забрали с собой в пустыню. Там он провел месяц. Сначала на него сбегались смотреть как на диковинку, эльфов здесь раньше не встречали, потом привыкли, приставили к двугорбым животным помогать погонщикам. Ему повезло у вождя заболел сын, шаман ничего сделать не смог, парень умирал. У Трабиэля получилось определить болезнь, найти травы для лечения. После чуда, вождь объявил Трабиэля другом племени, предоставил полную свободу.