2 сентября 1945 года представители японского правительства вынуждены были подписать акт о безоговорочной капитуляции.

Вторая мировая война закончилась.

Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин издал приказ, в котором объявил благодарность всем войскам, участвовавшим в разгроме вооруженных сил милитаристской Японии. Москва от имени Родины салютовала доблестным воинам двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из трехсот двадцати четырех орудий.

На боевых знаменах полков и дивизий Советской Армии и кораблей Военно-Морского Флота засияли ордена и почетные наименования Хинганских, Харбинских, Мукденских, Порт-Артурских, Амурских. Была учреждена медаль «За победу над Японией». 92 воина-дальневосточника были удостоены звания Героя Советского Союза, в том числе шесть человек были удостоены звания дважды Героя Советского Союза. Одиннадцать воинов-дальневосточников повторили подвиг Александра Матросова.

Победа Советских Вооруженных Сил на Дальнем Востоке явилась ударом не только по японскому империализму, но и по всей международной реакции. Были созданы благоприятные условия для успешной борьбы народов Китая и Кореи за свою свободу и независимость, для нового мощного подъема национально-освободительного движения во всей Азии. В скором времени образовалась Демократическая республика Вьетнам.

К началу войны с Японией наша восточная армия пополнилась частями, прибывшими из разгромленной Германии. Важное значение, тем не менее, придавалось войскам, находившимся в Забайкалье и на Дальнем Востоке, которые участвовали в остром противостоянии 1941–1945 годов. Забайкальцы и дальневосточники хорошо знали сильные и слабые стороны противника, а также местные условия. Среди них находился и наш полк. Он был коренным забайкальским, егерским. И выглядел несколько экзотически: первая батарея имела вороных лошадей, вторая — гнедых, третья — рыжих, четвертая — саврасых, пятая — серых, шестая — белых.

Вечерами, когда мы рысью возвращались со стрельб или учений, шли побатарейно и пели: «Конь вороной, с походным вьюком, чего ты ржешь, кого ты ждешь…», смотреть на нас высыпали все взрослые и особенно дети небольших бурятских деревушек.

Полк формировался здесь же, среди голых каменистых сопок, в неимоверно трудные для страны октябрьские дни 1942 года. Изнемогал Сталинград, значительная часть Кавказа была захвачена фашистами, не хватало специальных горных и егерских частей. Их начали усиленно формировать. И в морозные вьюжные дни ноября сорок второго года у маленькой станции Ага родилась одна из них.

Пока мы «обустраивались», немецко-фашистских захватчиков на Кавказе разгромили.

Наша часть казалась несколько странной для окрестного населения еще и потому, что на спины маленьких лохматых, подаренных нам монгольскими аратами лошадей молоденькие солдаты в полушубках и валенках пытались — на первых порах безуспешно — пристроить седла с совершенно нелепыми, на неопытный взгляд, штырями, винтами и застежками. Но именно на них крепились стволы и плиты крупнокалиберных минометов, лотки с боеприпасами. Полк наш числился в резерве главного командования и назывался горно-вьючным минометным.

На первых порах с седлами не получалось. Степные вольнолюбцы, увидя металлические конструкции, шарахались. Их приходилось держать вчетвером, впятером, для того чтобы набросить на спину гремящее металлом устройство. Да и чего еще можно было ожидать от лошади, только вчера беспечно носившейся в табуне по необозримым просторам Монголии.

Но седло еще, как говорится, полбеды. Лошади не хотели питаться овсом, пить воду из корыта. Они привыкли пользоваться подножным кормом, природными водными источниками и снегом. А ковка?! Тот, кто хотя бы чуть-чуть знаком с этим немудрящим делом, знает, что даже обычную крестьянскую лошадь подковать нелегко.

У монголов кони никогда не подковывались. А в армии есть порядок, устав — тягловая сила должна быть на добротных металлических подковах. И вот связанного по всем четырем ногам степняка приходилось вдесятером буквально втаскивать в станок.

Это все о трудностях. Но были у монгольских лошадей и неоспоримые преимущества, которые проявились потом в тяжелом маньчжурском походе. Когда 9 августа 1945 года наш полк одним из первых перешел границу с Японией, темпы наступления были столь высоки, что даже расседлывать лошадей не удавалось. В первые три дня к тому же не было воды. Представители других лошадиных пород не вынесли столь тяжких испытаний — пали или были оставлены в степи из-за полного истощения. А монгольские скакуны, хотя и похудели, тем не менее выдержали все невзгоды.

Автор этих строк подтверждает это, так как проехал в августе и сентябре 1945 года верхом на монгольской лошади по дорогам и без дорог в Северо-Восточном Китае около полутора тысяч километров. Конечно, были мы лишь маленькой частицей общих сил, но знали, что пройдем и перевезем свои минометы там, где не пройти обычной артиллерийской части.

Наш Забайкальский фронт, которым командовал маршал Р. Я. Малиновский, наступал двумя большими колоннами.

На своем участке фронта, через реку Аргунь, которая являлась тогда государственной границей, наша четвертая батарея переправлялась первой, еще до наведения понтонного моста. Мы, разведчики, прыгнули в теплую, казалось, дымящуюся на рассвете воду. Едва миновав фарватер, с высоко поднятыми автоматами вплавь и вброд бросились на ту сторону, где пролегал Вал Чингисхана. Закрепились на берегу.

Наши смежники, те, что шли из Монголии, тоже наступали успешно.

Но были и жертвы. Командующий артиллерией 17-й гвардейской стрелковой дивизии П. Ф. Васильев с первых часов наступления находился в передовых отрядах. Вышел из самоходки и стал рассматривать в бинокль ближние подступы. В это время из кукурузы выскочили два смертника-«камикадзе» и ножами смертельно ранили офицера. Экипаж самоходки уничтожил не только их, но и группу диверсантов, поддерживавших смертников. Днем позже был тяжело ранен диверсантами, засевшими в дорожной водосточной трубе, старший врач одного из полков капитан Лютых…

Наши части, особенно тыловые, сильно растянулись, и борьбе с диверсантами придавалось особое значение. Были взяты в плен многочисленные отряды противника, находившиеся в засадах, уничтожены многие смертники.

Пытаясь найти более удобный путь для проезда полка, часа в два ночи 10 августа я повернул в темный туннель железнодорожного моста. Лошадь захрапела и поднялась на дыбы. Я достал фонарик, включил, и мурашки поползли по спине. В неестественных позах лежали наши пехотинцы. Открытые страшные раны зияли на их телах. Это были совсем молодые парни. Вероятно, погибло целое боевое охранение. Тяжело и жутко было смотреть на своих мертвых сверстников. Мы постояли над ними, сняв фуражки, потом прикрыли тела шинелями и послали донесение в похоронную команду.

Через два дня мы подошли к Хайлару. В те дни здесь находился полевой штаб Квантунской армии. В линзах стереотрубы пылал огромный костер. Горели в основном лесные склоны гор, за ними-то и скрывался Хайларский укрепленный район. Сам город растянулся на много километров в глубокой впадине. Здесь жили лавочники и ремесленники, чиновники, да еще офицеры и солдаты «великого государства» Маньчжоу-Го.

Танки прошли по долине, держа путь на Хинган. А пехота блокировала многотысячный гарнизон Хайлара. Японцы, засевшие в многоярусных дотах в пяти скальных районах, соединенных подземными ходами, продолжали сопротивляться.

Под утро всю нашу полковую разведку собрали в глубокой лощине. Командир полка тоже был с нами. Дело предстояло весьма серьезное — требовалось узнать, какие из целой шеренги дотов, видневшихся в серой дымке, еще не оставлены японцами, действуют. Мы отлично знали, что это такое. На лошадях или спешившись надо было двигаться прямо на доты. Притом идти не прячась, не маскируясь, а наоборот, как можно больше привлекая к себе внимание, чтобы заставить противника открыть огонь и тем самым засечь его огневые средства.