Как-то он поведал и о своей сокровенной мечте: намерен написать не просто стихи, а песню Волховского фронта, взяв самый трагический участок: Мгу и Синявино. Откровенно сознался: еще не выстрадал эту песнь до конца.
На этот раз он пришел ко мне до крайности взволнованным.
— Знаешь, я, кажется, написал эту песню, — вполголоса сообщил он.
Но не стал читать сразу. Снял забрызганную торфянистой жижей плащ-палатку, стряхнул ее на улице, умылся и как будто просветлел. Чувствовалось, что Павел готовился к чтению своих стихов не как к ординарному событию, а как к чему-то очень важному и значительному. Взглянул на меня, спросил:
— Можно?
— Да, конечно! — нетерпеливо ответил я.
Он начал: медленно, внятно, подчеркивая интонацией то, что ему хотелось выделить особо.
Такое мог написать только человек, повидавший бои, прочувствовавший их всем своим существом. Ротный командир! Да кто, как не он, выносил все тяготы любого сражения! Он был первым в атаке, но он желал и того, чтобы первыми были и все его подчиненные. И часто мертвым падал на почерневший от разрывов снег — рядом с солдатами. Сколько же их было, безымянных и прославленных ротных, так много сделавших для Победы!
Строки эти были написаны Павлом Шубиным в сорок втором году. До того момента, когда «наши штыки» появятся «на высотах Синявина», пройдет целый год: ведь даже после прорыва блокады Ленинграда в январе 1943 года Синявинские высоты все еще находились у немцев, их освободили лишь летом того года, а Мгу — в январе 1944-го, при снятии блокады и полном вызволении города из беды. Но поэт верил, что это произойдет…
Что сказать поэту? Нужные слова не приходили в голову. Я обнял его как родного и близкого человека и с трудом проговорил:
— От души поздравляю, Павел, с новорожденной!
— Спасибо, — тоже с трудом ответил он.
В эти минуты я заметил, как его глаза, всегда такие радостные и веселые, заволокли слезы.
Певец блокадного Ленинграда
Кто внимательно следит за поэзией, связанной с трагической и героической обороной Ленинграда, безошибочно назовет автора этого выстраданного стихотворения. Да, конечно, это Юрий Воронов!
Творчество поэта-блокадника совершенно необычно: по нему, если поставить стихи в строгой последовательности, легко проследить военную биографию поэта, его жизнь, полную великих мук, тревог, но и законной гордости. И не случайно он просит не трогать память, такую для него дорогую и священную. А как это важно сейчас, когда делаются попытки принизить и омрачить нашу Великую Победу, перечеркнуть и замарать грязью подвиги миллионов: и бойцов на передовой, и мальчиков и девочек в блокадном городе на Неве, и страдальцев-тружеников в далеком тылу.
Много можно сказать об авторе: знаю я его давно. Нас роднит то, что и мне довелось в самое трудное время блокады находиться в ее ужаснейшем кольце, оборонять город в 41-м, прорывать осаду в 43-м и снимать полностью эту проклятую осаду в прекрасном январе 1944-го.
Читаешь эти строки, и встают в памяти трагические дни 41-го. Над нашими позициями тогда небо закрывали не тучи, а громады вражеских эскадрилий. Все содрогалось вокруг от их гула, и воздух казался рассеченным, подмятым этими темными, мрачными чудовищами. Не раз слышал я отчаянные слова, с болью вырывавшиеся из глубины души: «Пусть бы лучше на нас обрушил эти бомбы, проклятый, чем на Ленинград!» Все мы отчетливо понимали, какую беду, несчастье и горе может принести городу и его мужественным жителям каждая бомба…
А что же в эти минуты переживает 12-летний мальчонка?
Он — не равнодушный наблюдатель. Юра Воронов разбирает завалы, спасает обреченных на гибель людей, сбрасывает с крыш зажигалки. В те дни газета «Смена», тогда поднимавшая на щит славы героев и на их подвиге воспитывающая других, рассказала про один такой эпизод, поместив над текстом портрет мальчонки:
«При первых же звуках сирены Юра Воронов — пионер дружины № 56 — выбежал из квартиры. Он спешил в штаб. Наверное, там есть поручения, которые он, связист, должен немедленно выполнить.
Юра шел по двору. Над головой часто били зенитки. Вдруг раздался оглушительный грохот. Сильным толчком Юру отбросило в сторону, и он потерял сознание.
