На одном из представлений побывал поэт и драматург Яков Галицкий. Среди многочисленных мелодических импровизаций композитора и пианиста джаза Ежи Петерсбургского одна приглянулась ему, и тут же, во время концерта, он подтекстовал эту мелодию:

Таким было начало текста, с которым поэт познакомил композитора в тот вечер. А через несколько дней состоялась премьера песни. «Синий платочек» в сопровождении «Голубого джаза» спел Станислав Ляндау. Вскоре песню запели известные и популярные певцы и певицы, а двое из них — Изабелла Юрьева и Екатерина Юровская — даже успели записать «Синий платочек» в 1940 году на грампластинку.

Началась Великая Отечественная война. И появились песни-лозунги, песни-призывы, отразившие чувство всенародного гнева, стремление к борьбе. Но и со старыми произошли неожиданные метаморфозы, «мирные» довоенные песни стали первыми военными. Так случилось и с «Синим платочком». В солдатских окопах и землянках в короткие минуты отдыха пелся не только его прежний вариант. Рождались самые различные его переделки.

Тема расставания и разлуки нашла отражение и в концовке «Синего платочка», с которым выступала на фронте Лидия Русланова:

И все-таки самую широкую известность и распространение в годы войны получил, вне всякого сомнения, тот фронтовой вариант «Синего платочка», инициатором создания и первой исполнительницей которого стала замечательная певица Клавдия Шульженко. С голоса этой популярной исполнительницы «Синий платочек» обрел вторую жизнь.

Время рождения стихов этого фронтового варианта «Синего платочка» — 9 апреля 1942 года. Их автор — литсотрудник газеты «В решающий бой!» 54-й армии Волховского фронта лейтенант Михаил Максимов.

В 1976 году я побывал у него в Ленинграде.

— По заданию редакции, — рассказал мне Михаил Александрович, — приходилось бывать на различных участках нашего фронта, писать репортажи о боевых событиях. Когда к нам приехали Клавдия Шульженко и джаз-ансамбль Ленинградского ДКА имени С. М. Кирова, которым руководил Владимир Коралли, мне поручили написать отчет об их концертах.

Познакомились, разговорились. Узнав о том, что я пишу стихи, Клавдия Ивановна сразу же предложила написать новый текст на музыку довоенного «Синего платочка», чтоб в нем были слова, созвучные военному времени. И родились у меня строки про то, как «строчит пулеметчик за синий платочек, что был на плечах дорогих»…

— Я, конечно же, не мог тогда предположить, что «Синий платочек» с моим текстом «приживется» и ему будет уготована такая долгая жизнь, — вспоминал много лет спустя в разговоре со мной Михаил Александрович. — В ту пору считалось ведь, что на фронте нужны совсем другого рода стихи и песни — призывные, мобилизующие.

Помнится, редактор нашей газеты на мое предложение опубликовать эти стихи вместе с отчетом о концерте Шульженко тоном, не терпящим возражений, категорически заявил:

— Вы что, лейтенант? О каких «синих платочках» может идти сейчас разговор? Кругом — война, смерть, разрушения…

Об этом разговоре узнал наш ответственный секретарь, получивший новое назначение — редактором дивизионной газеты «За Родину!» — Саша Плющ.

— Давай, — говорит он мне на прощание, — твое «творение». Я его в своей газете напечатаю и тем отмечу вступление в новую должность. Авось не снимут…

Он первый эти стихи опубликовал. Больше я их никуда не посылал…

В ноябре 1942 года на экраны страны вышел фильм режиссера Юрия Слуцкого «Концерт — фронту». В нем прозвучал впервые максимовский вариант «Синего платочка» в исполнении Шульженко.

«Шли мы тогда опаленной донецкой землей и только одно видели — огромное кладбище городов и заводов, ни одна труба не дымила. Ни одного копра не было над шахтами, ни одной котельной не осталось на заводах. Горы изуродованного, искореженного мертвого и черного металла — вот что мы видели. И только с терриконов да шлаковых отвалов, как и прежде, поднималась к нам буро-рыжая пыль. Пыль былой добычи, былой трудовой славы.

У тебя на глазах блестели слезы, товарищ. Да и у меня тоже. Да, мы плакали и не скрывали своих солдатских слез. Но не пали духом, не опустили рук. Всем народом мы стали восстанавливать шахтерский край. Еще не остыла зола пепелища, а в ней уже копошились ребятишки-школьники и домохозяйки: разыскивали инструмент и бережно складывали в сторонку. Старики зашевелились на своих огородах, стали откапывать загодя припрятанные отбойные молотки, обушки и топоры и сносить на шахту. Они твердо знали, что шахта будет жить, должна жить!»

Это писал Борис Горбатов своему другу, рассказывая о том, что он увидел в освобожденном от немецких захватчиков Донбассе. Писатель — военный корреспондент — на время задержался в родном краю, объясняя товарищам: «Меня наметили послать на второй фронт. Туда, — показал на запад. — Но его там все еще нет. А здесь он уже есть: каждый забой становится местом сражения за жизнь нашей страны…»