Принесла и говорит своей дочке:

- Изжарь мне на обед этого рыбака. Вытряхнула баба Яга мешок на пол, а там одни только камни...

Разозлилась баба Яга, как закричит на всю хату:

- Я тебе покажу, как меня обманывать! Побежала она опять на берег озера и давай звать Пилипку:

- Пилипка-сынок, выходи на бережок, съешь пирожок!

Услыхал это Пилипка:

- Нет,- говорит, - ты не моя мать, а ведьма, баба Яга: я тебя знаю! У моей мамы голос потоньше.

Как ни звала баба Яга, а Пилипка ее не послушался.

“Ладно, - подумала баба Яга, - сделаю я себе голос потоньше”.

Побежала она к кузнецу и говорит:

- Кузнец, кузнец, наточи мне язык, чтобы был потоньше.

- Ладно,- говорит кузнец,- наточу. Клади на наковальню.

Положила баба Яга свой длинный язык на наковальню.

Взял кузнец молот и начал клепать язык. Выклепал так, что он совсем тонким сделался.

Побежала баба Яга к озеру и кличет Пилипку тоненьким голоском:

- Пилипка-сынок, выходи на бережок, съешь пирожок!

Услыхал Пилипка и подумал, что это мать его кличет. Подплыл он к берегу, а баба Яга цап его да в мешок!

- Теперь ты меня не обманешь! - радуется баба Яга.

И, не отдыхая, принесла она его прямо домой. Вытряхнула из мешка и говорит дочке:

- Вот он, обманщик! Топи печь, изжарь его. Чтоб был к обеду готов.

Сказала, а сама куда-то ушла. Растопила дочка печь, принесла лопату и говорит Пилипке:

- Ложись на лопату, я тебя в печь посажу. Лег Пилипка и поднял ноги вверх.

- Не так! - кричит ведьмина дочка.- Этак я тебя в печь не всажу.

Пилипка свесил ноги вниз.

- Не так! - опять кричит ведьмина дочка.

- А как же? - спрашивает Пилипка.- Покажи сама.

- Глупый ты! - выругала его ведьмина дочка.- Вот как надо. Смотри.

Легла она сама на лопату, протянулась. А Пилипка за лопату да в печь! И заслонкой ее прикрыл и покрепче ведьминой ступой прижал, чтоб не выскочила из горячей печи.

Только он выбежал из хаты, видит - идет баба Яга.

Прыгнул Пилипка на высокий густой явор и спрятался в ветках.

Вошла баба Яга в хату, понюхала - жареным пахнет. Достала из печи жаркое, наелась мяса, кости на двор выбросила и начала на них покатываться, приговаривая:

- Поваляюсь, покатаюсь, Пилипкиного мясца наевшись, крови напившись.

А Пилипка в ответ ей с явора:

- Поваляйся, покатайся, дочкиного мясца наевшись, дочкиной крови напившись.

Услыхала это ведьма, так и почернела от злости.

Побежала к явору и давай его зубами подгрызать. Грызла-грызла, зубы поломала, а крепкий явор стоит, как стоял.

Побежала тогда баба Яга к кузнецу:

- Кузнец, кузнец, выкуй мне стальной топор, а не то я твоих детей съем.

Испугался кузнец, выковал ей топор. Прибежала баба Яга к явору, стала его рубить.

А Пилипка говорит:

- Не в явор, а в камень! А ведьма свое:

- Не в камень, а в явор! А Пилипка свое:

- Не в явор, а в камень!

Тут топор как стукнется о камень - весь выщербился.

Взвыла от злости ведьма, схватила топор и побежала к кузнецу точить.

Видит Пилипка - начал явор покачиваться. Подрубила его ведьма. Надо спасаться, пока не поздно.

Летит стадо гусей. Пилипка к ним:

- Гуси, гуси, сбросьте мне по перышку! Я с вами к отцу-матери полечу, там вам заплачу. Гуси сбросили ему по перышку. Сделал Пилипка из этих перьев только полкрыла. Летит вторая стая гусей. Пилипка просит:

- Гуси, гуси, сбросьте мне по перышку! Я с вами к отцу-матери полечу, там вам заплачу...

И вторая стая сбросила ему по перышку.

Потом прилетела третья и четвертая. И все гуси сбросили Пилипке по перышку.

Сделал себе Пилипка крылья и полетел вслед за гусями.

Прибежала ведьма от кузнеца, рубит явор, так щепки и летят.

Рубила, рубила, а явор - бух! - упал на ведьму и задушил ее.

А Пилипка прилетел с гусями домой. Обрадовались отец с матерью, что Пилипка вернулся, усадили его за стол, начали потчевать.

А гусям дали овса. Вот и сказка вся.

Белорусская сказка

ПИСЬМО

«Здравствуй, Ваня, дорогой мой друг!

Шлёт привет тебе из Антарктиды пингвин Михильсон. Пишу и мысленно лью слезы! В этот раз я не смогу приехать к тебе в гости на твои зимние каникулы. В этот раз у меня нет денег на билеты, потому что все свои деньги я потратил на приобретение бананов для моей племянницы. Ты еще не знаешь! У моей сестры Алёны родилась дочь! Она родилась и сразу сказала: «Хочу бананы!» Откуда она узнала о бананах, нам неизвестно, но купить пришлось (не каждый же день рождаются племянницы).

И вот я совсем без денег! И рыдаю уже не мысленно, а взаправду! Ваня, ты должен меня понять и простить!

Погода у нас хорошая. Вот.

Твой Михильсон-Залётный»

Я дочитал письмо и чуть не расплакался. Мой друг, который уже несколько лет приезжает ко мне в гости каждую зиму, в этот раз не приедет!

Я пошёл к папе и дал ему письмо. Папа прочел и сказал:

– Да-а…

Понятно. Папе трудно говорить, ведь он, как и я, и моя мама, очень любит пингвина.

– Ну… кгхм, – папа прокашлялся. – Ну, ты не расстраивайся!.. Что-нибудь придумаем!

Не расстраивайся! Легко сказать! Я ждал друга с таким нетерпением!

Настроение мое, конечно, упало и с грохотом разбилось. Осколки разлетелись по всему дому. Ничего не оставалось делать, как лечь на диван и смотреть в потолок.

Так я пролежал целый день, пытаясь поднять настроение, но всех осколков было уже не собрать! Когда в комнате потемнело и в окно стали видны звёзды и луна, я всё-таки уснул… Папа что-нибудь придумает…

ПАПА МЕНЯ РАДУЕТ. ВСТРЕЧА.

Утром, во время завтрака, папа сказал:

– Вот что, Ваня, я всю ночь не спал. Думал. И решил, что мы можем отправить тебя на каникулы в Антарктиду. Не всё ж Михильсону сюда ездить, деньги тратить! Поговори с Кочерябовым, может, он составит тебе компанию.

Я так обрадовался, что и сказать-то ничего не смог, просто закричал, что есть силы. Папа зажал ладонями уши, а когда увидел, что я закрыл рот, произнёс:

– Звони Кочерябову.

Сашка Кочерябов – мой друг и одноклассник. Он хороший парень, он тоже любит пингвина. Вообще-то с большей радостью он бы поехал в Америку! Он всё время читает книжки про индейцев, но и в Антарктиду съездить наверняка не откажется.

Я позвонил ему и всё рассказал: и про письмо, и про то, что придумал папа. Сашка сказал, что согласен и сейчас же пойдет собираться. Я тоже пошёл собирать всё необходимое для поездки. Вечером мама принесла два детских билета до Антарктиды. Мама не хотела, чтобы я ехал один, но папа её убедил. Он сказал, что парень я уже большой, и еду я не один, а с Кочерябовым. А там мы попадем в хорошие руки, то есть в крылья, то есть к Михильсону!

Мама всё равно переживала. Чтобы скрыть свое волнение, она пошла на кухню и стала печь разные сладкие штучки нам с Кочерябовым в дорогу.

Когда я проснулся на следующий день, то увидел, что штучек у меня целых две сумки. А когда я встретился с Кочерябовым, то выяснилось, что и его мама так за него переживала, что напекла ему целый рюкзак разных пирожных и пирогов.

В аэропорту мы попрощались с родителями и, когда объявили посадку, сели в самолёт. Кроме нас в самолёте летела научная экспедиция из семи человек. Больше лететь в Антарктиду желающих не нашлось.

Всю дорогу мы глядели в окошки и ели то, что нам напекли. А в Африке, на мысе Доброй Надежды, мы пересели на вертолёт, потому что самолёт не может приземлиться в стране вечных льдов: он будет скользить по льду, пока не проскользит всю Антарктиду и не свалится в океан. А вертолёт спокойненько себе сядет на какой-нибудь ледышке – и всё. Он ведь с вертикальным взлётом! И посадкой.

Так он и сделал. Когда мы вышли из вертолёта (Кочерябов тут же упал), нас встретил Михильсон. Он радовался до слёз. Я тоже всплакнул, а Кочерябов упал снова!