Вторая часть разыгрываемого Расселом фарса заключалась в том, что он вывел на сцену в качестве претендента на мексиканский королевский престол австрийского эрцгерцога Максимилиана, любимчика Англии и Франции.
24 января, примерно за десять дней до открытия парламента, лорд Каули пишет лорду Расселу, что об эрцгерцоге говорят не только парижские кумушки, но что и офицеры, отправляющиеся в Мексику с подкреплениями, уверяют, будто целью их экспедиции является возведение эрцгерцога Максимилиана на мексиканский престол. Каули счел необходимым запросить Тувенеля по этому деликатному вопросу. Тувенель ответил ему, что соответствующие переговоры с австрийским правительством были начаты по инициативе не французского правительства, а мексиканских эмиссаров, «приехавших для этой цели и уже отбывших в Вену».
Вы ожидаете, что ничего не подозревавший Джон Рассел, который всего пять дней тому назад в своей депеше в Мадрид пространно говорил об условиях соглашения и даже позднее, в тронной речи от 6 февраля, провозгласил «удовлетворение» за несправедливости, причиненные европейским подданным, единственной причиной и целью интервенции, — вы ожидаете, что он, наконец, выйдет из себя и будет волноваться и бушевать по поводу тех неслыханных проделок, которыми отплатили ему за его добродушную доверчивость. Ничего подобного! Добряк Рассел знакомится со сплетнями, сообщенными ему Каули 26 января, а на следующий день поспешно садится и пишет депешу, в которой предлагает свое содействие кандидатуре эрцгерцога Максимилиана на мексиканский престол.
Он уведомляет сэра Ч. Уайка, своего представителя в Мексике, что французские и испанские отряды «немедленно» двинутся на столицу Мексики; что, «по слухам», эрцгерцог Максимилиан является кумиром мексиканского народа и что, если это действительно так, «то в содержании соглашения не имеется ничего, препятствующего его восшествию на мексиканский престол».
В этих дипломатических откровениях замечательны два обстоятельства: во-первых, то, что Испанию одурачили, и, во-вторых, что Расселу даже и в голову не приходит, что он не может вести войну с Мексикой без предварительного объявления войны и что он может войти в коалицию с иностранными державами для ведения этой войны только на основе определенного договора, обязательного для всех заинтересованных сторон. Таковы эти люди, которые в течение двух месяцев надоедали нам своей лицемерной болтовней о святости строгих норм международного права и о своем уважении к ним!
Написано К. Марксом 15 февраля 1862 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 6530, 10 марта 1862 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
К. МАРКС
АМЕРИКАНСКИЕ ДЕЛА
Президент Линкольн никогда не отваживается сделать шаг вперед, прежде чем создавшееся положение и всеобщее требование общественного мнения не сделают невозможным дальнейшее промедление. Но стоит «old Abe» [ «старине Эйбу» (Аврааму Линкольну). Ред.] однажды убедиться, что такой поворотный момент наступил, как он поражает и друзей и врагов какой-нибудь неожиданной, по возможности бесшумно проведенной операцией. Так, совсем недавно он самым незаметным образом предпринял неожиданный шаг, который полгода назад, возможно, стоил бы ему президентского кресла, а еще несколькими месяцами раньше вызвал бы бурю дебатов. Мы имеем в виду устранение Мак-Клеллана с поста commander in chief [главнокомандующего. Ред.] всеми армиями Союза. Прежде всего, Линкольн заменяет военного министра Камерона энергичным и бесцеремонным юристом г-ном Эдвином Стантоном. Стантон тотчас же разослал генералам Бьюллу, Галлеку, Батлеру, Шерману и другим командующим военных округов и начальникам экспедиционных отрядов распоряжение о том, что впредь все приказы, как предназначенные для общего сведения, так и секретные, они будут получать непосредственно от военного министерства, и, с своей стороны, должны представлять свои доклады непосредственно военному министерству. Наконец, Линкольн отдал несколько приказов, подписав их присвоенным ему по конституции званием «Commander in chief of the Army and Navy» [ «главнокомандующего армией и флотом». Ред.]. Таким «бесшумным» способом у «молодого Наполеона»[289] было отнято верховное командование всеми армиями и оставлено лишь командование армией на Потомаке, хотя за ним и был сохранен титул «commander in chief». Переход верховного командования к президенту Линкольну удачно ознаменовался успехами в Кентукки, Теннесси и на Атлантическом побережье.
Пост commander in chief, который до сих пор занимал Мак-Клеллан, унаследован Соединенными Штатами от Англии и приблизительно соответствует званию grand connetable [великого коннетабля. Ред.] в старой французской армии. Во время Крымской войны даже Англия убедилась в нецелесообразности этого устаревшего института. Поэтому был достигнут компромисс, в результате которого часть прежних прерогатив commander in chief была передана военному министерству.
Мы еще не располагаем необходимым материалом для суждения о фабианской тактике[290] Мак-Клеллана на Потомаке. Однако не подлежит никакому сомнению, что его влияние действовало подобно тормозу на ведение войны в целом. О Мак-Клеллане можно сказать то же самое, что Маколей говорит об Эссексе:
«Военные ошибки Эссекса вытекали главным образом из его политической нерешительности. Он был честен, но отнюдь не был горячо предан делу парламента, и наряду с серьезным поражением он ничего так не боялся, как решительной победы»[291].
Мак-Клеллан, подобно большинству кадровых офицеров, получивших образование в Уэст-Пойнте[292], благодаря esprit de corps [кастовому духу. Ред.] более или менее тесно связан со своими старыми товарищами во вражеском лагере. Все они одинаково ревниво относятся к выскочкам из числа «штатских». Война, по их мнению, должна вестись чисто профессиональным образом, иметь своей неизменной целью восстановление Союза на его старой основе, и поэтому она, прежде всего, должна быть свободной от принципиальных и революционных тенденций. Прекрасный взгляд на войну, которая по сути дела является войной принципов! Первые генералы английского парламента совершали такую же ошибку.
«Но», — говорит Кромвель в своем обращении к «охвостью» Долгого парламента 4 июля 1653 г., — «как все изменилось, лишь только во главе встали люди, исповедующие a principle of godliness and religion!»[293] [принципы благочестия и религии. Ред.].
Вашингтонская газета «Star»[294], специальный орган Мак-Клеллана, в одном из своих последних номеров заявляет:
«Целью всех военных комбинаций генерала Мак-Клеллана является восстановление Союза в совершенно таком же виде, в каком он существовал до начала мятежа».
Неудивительно поэтому, если на Потомаке, на глазах у главнокомандующего, армия использовалась для ловли рабов! Совсем недавно Мак-Клеллан особым приказом прогнал из лагеря семейство музыкантов Катчинсонов за то, что они распевали… песни против рабства.
Помимо этих «антитенденциозных» демонстраций, Мак-Клеллан брал под свою высокую защиту предателей в армии Союза. Так, например, он продвинул на более высокий пост Мейнарда, хотя Мейнард, как это видно из документов, опубликованных следственной комиссией палаты представителей, действовал в качестве агента сецессионистов. Мак-Клеллану удалось спасти от военного суда и большей частью предотвратить даже снятие с должности всех военных изменников, начиная от генерала Паттерсона, предательство которого явилось причиной поражения под Манассасом, и кончая генералом Стоном, который осуществил поражение при Болс-Блаффе по прямому сговору с неприятелем. Следственная комиссия конгресса раскрыла самые поразительные факты в этом отношении. Линкольн решил доказать путем энергичных действий, что с переходом к нему верховного командования пробил час изменников в генеральских эполетах и наступил поворот в военной политике. По его приказу генерал Стон был 10 февраля в два часа ночи арестован прямо в постели и доставлен в форт Лафайетт. Несколькими часами позже появился приказ об его аресте за подписью Стантона; в нем сообщалось, что арестованный обвиняется в государственной измене и предается военному суду. Арест Стопа и предание его суду состоялись без предварительного уведомления генерала Мак-Клеллана.