Основываясь на этих фактах, немецкая печать в течение последних пяти-шести лет призывает немецкие правительства принять принудительные меры в отношении Дании. Факты сами по себе, конечно, убедительные. Но немецкая печать — та печать, которой было разрешено существовать в течение реакционного периода после 1849 г., — воспользовалась шлезвиг-гольштейнским вопросом лишь как средством завоевания популярности. Конечно, было очень легко разражаться благородным негодованием против датчан, если это разрешали немецкие правительства — те правительства, которые у себя дома старались перещеголять Данию в мелочной тирании. Война против Дании стала популярным лозунгом, когда разразилась Крымская война. Требование войны против Дании раздалось снова, когда Луи-Наполеон вступил в австрийские владения Италии. Теперь-то, наконец, они полностью добьются своего. Столпы «новой эры» в Пруссии[134], до сих пор относившиеся столь сдержанно к призывам либеральной печати, в данном случае выступают в полном согласии с последней. Новый прусский король заявляет всему миру, что он должен добиться урегулирования этой старой тяжбы; дряхлое Франкфуртское собрание пускает в ход всю свою громоздкую машину ради спасения германской национальности. И что же, либеральная пресса торжествует? Нисколько! Либеральная печать теперь, когда наступил решительный час, отрекаясь от своих слов, кричит: осторожно! — уверяет, что у Германии нет флота, с помощью которого она могла бы бороться против флота морской державы, и — особенно в Пруссии — проявляет все признаки трусости. То, что несколько месяцев тому назад представлялось неотложным патриотическим долгом, вдруг изображается теперь как австрийская интрига, в которую Пруссия-де не должна впутываться.

Что неожиданный энтузиазм немецких правительств по отношению к шлезвиг-гольштейнскому вопросу менее всего является искренним — это, конечно, не подлежит сомнению. Как пишет датская газета «Dagbladet»[135]:

«Мы все знаем, что один из старых приемов немецких правительств заключается в том, чтобы вытаскивать шлезвиг-гольштейнский вопрос всякий раз, когда они чувствуют нужду в некоторой популярности, и прикрывать свои собственные многочисленные грехи, возбуждая фанатизм против Дании».

Так, несомненно, обстояло дело в Саксонии, и до известной степени то же самое происходит теперь в Пруссии. Но в Пруссии неожиданное выдвижение этого вопроса, очевидно, означает вместе с тем союз с Австрией. Прусское правительство видит, как Австрия распадается изнутри, в то время как извне ей угрожает война с Италией. Конечно, не в интересах прусского правительства видеть Австрию уничтоженной. В то же время итальянская война, по отношению к которой Луи-Наполеон недолго будет оставаться безучастным зрителем, на этот раз вряд ли окончится, не затронув территории Германского союза, а в этом случае Пруссия обязана будет вмешаться. Затем война с Францией на Рейне несомненно будет сопровождаться войной с Данией на Эйдере, и так как прусское правительство не может допустить, чтобы Австрия была разбита, зачем ждать, пока Австрия будет опять побеждена? Почему не вмешаться в шлезвиг-голыптейнский конфликт и не заинтересовать тем самым в войне всю Северную Германию, которая не стала бы сражаться в защиту Венеции? Если таков ход мыслей прусского правительства, то он довольно логичен, но он был столь же логичен и в 1859 г., еще до того как Австрия была ослаблена поражениями при Мадженте и Сольферино и внутренними потрясениями. Почему же Пруссия в то время не поступила соответственным образом?

Нельзя с уверенностью сказать, что эта большая война произойдет ближайшей весной. Но если эта война произойдет, то, хотя ни одна из сторон не заслуживает никакой симпатии, в результате все равно произойдет революция, какая бы из сторон ни потерпела поражение. Если будет побежден Луи-Наполеон, его престол несомненно рухнет; если же потерпят поражение прусский король и австрийский император, то им придется отступить перед немецкой революцией.

Написано Ф. Энгельсом в конце января 1861 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 6178, 12 февраля 1861 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

ФРАНЦУЗСКИЕ ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ[136]

По данным «Almanach de Gotha»[137], являющегося наиболее авторитетным источником из всех, какие только можно найти по данному вопросу, во французской армии на 1860–1861 годы установлены следующие штаты военного времени:

1. Пехота: гвардия — двенадцать гренадерских батальонов, шестнадцать батальонов вольтижеров, два батальона зуавов, один батальон стрелков, — всего тридцать один батальон. Линейные войска — сто три полка, по четыре батальона в каждом, — всего четыреста двенадцать батальонов; три полка зуавов, два полка иностранного легиона, три полка тюркосов (или туземных алжирских стрелков), по три батальона в каждом, всего двадцать четыре батальона; стрелков — двадцать батальонов; зефиров или легких африканских (дисциплинарных) батальонов — три; pompiers (пожарных) города Парижа — один батальон.

Всего четыреста девяносто один батальон, или в военноевремя 515 037 чел.

2. Кавалерия: гвардия — шесть полков, или тридцать семь эскадронов; линейные войска— пятьдесят восемь полков, или триста пятьдесят восемь эскадронов, — всего триста девяносто пять эскадронов 100 221 »

3. Артиллерия: двадцать два полка — двести двадцать семь батарей (в том числе сто сорок шесть шестиорудийных батарей —

876 орудий — составляют полевую артиллерию) 66 007»

4. Инженерные войска 15 443»

5. Тыловая служба: санитарные войска, интендантство 24 561»

6. Жандармерия 24 172»

7. Штабы, инвалиды, военные школы и пр 17 324»

Итого 762 765 чел.

Таковы штаты военного времени. Штаты мирного времени следующие:

Пехота 255 248 чел.

Кавалерия 61 023»

Артиллерия 39 023»

Инженерные войска 7 467»

Тыловая служба и т. д 11 489»

Жандармы, инвалиды и т. п 41 496»

Всего 415 746 чел.

В январе 1859 г., незадолго до начала Итальянской войны, в «Constitutionnel» было опубликовано официальное положение о французской армии, согласно которому штаты военного времени составляли 568000 человек, а штаты мирного времени — 433000 человек. Каким же образом оказалось возможным на протяжении двух лет увеличить штаты военного времени на 200000 человек при фактическом сокращении штатов мирного времени?

Ежегодный контингент пригодных к несению военной службы молодых людей, которым может располагать армия, равняется, как и прежде, примерно 160000 человек. Из них при Луи-Филиппе фактически призывалось от 40000 до 60000 человек, что считалось достаточным для того, чтобы поддерживать состав армии на прежнем уровне, несмотря на потери в Алжире. Позже призывалось 80000 и даже 100000 человек и более. Империя, которая означала мир[138], потребляла в 2 раза больше пушечного мяса, чем в нем нуждались конституционная монархия или республика. Срок службы установлен в 7 лет, но даже если предположить, что за последнее время призывалось ежегодно 100000 человек (что превышает среднюю цифру), это составило бы за 7 лет только 700000 человек. А если исключить отсюда потери, понесенные в походах и по другим причинам, то едва ли останется и 600000 человек. Откуда же взялись остальные 163000 человек?

Ответ на эти два вопроса содержится в последних декретах французского императора. Перед Итальянской войной полки, формировавшиеся до тех пор из трех батальонов, по восемь рот в каждом, стали формироваться из четырех батальонов, по шести рот в каждом. Таким образом, простым перераспределением двадцати четырех рот внутри полка было получено четыре батальона вместо трех. Численность батальона имеет свой максимум. Если в нем свыше 1000 человек, то он становится слишком многочисленным для того, чтобы им мог управлять голосом один человек, и слишком громоздким для того, чтобы им можно было быстро маневрировать. Численность же роты можно изменять в значительно большей степени: будет ли в роте 100 или 250 человек, — это зависит от выбора, а не определяется необходимостью. Создание указанным выше путем четвертых батальонов с тем же числом офицеров и унтер-офицеров дало возможность, как только были найдены люди, увеличить полк до 4000 вместо 3000 человек. Во время войны полки формировались в составе трех боевых батальонов, четвертый же батальон образовывал запасную часть — депо. Таким образом, в этих четвертых батальонах ста линейных полков было найдено средство для того, чтобы зачислить в состав армии на 100000 человек больше, чем могло проходить службу при том же составе кадров. После войны четвертые батальоны были расформированы, но недавно их снова восстановили. Дополнительно сформировано еще три пехотных полка (101-й, 102-й и 103-й), что дало возможность включить в состав армии еще 17000 человек. Эти новые формирования составляют 112000 человек, а 51000 человек, которых недостает при подсчете, возможно, являются той цифрой, на которую вследствие прежних потерь армия в январе 1859 г. уменьшилась по сравнению с ее полным штатным составом военного времени. Это показывает, что в настоящее время в одной только французской пехоте имеются кадры, достаточные для того, чтобы организовать громадное число людей, о которых мы говорили выше, не прибегая к новым формированиям. Но откуда взять людей для пополнения этих кадров личным составом?