Он посмотрел в моё лицо с заметным удивлением.

— Вы это понимаете? Такой юный… Но теперь я меньше опасаюсь, что вы входите в круг тех аристократических суфражисток.

И он уверен, мелькнула мысль, что я примкнул к их обществу суфражисток из-за их высокородности, мечтаю втереться в общество повыше, чем сейчас доступно нищему баронету.

Я помолчал было, но не получится ли, что я действительно стараюсь втереться в высшее общество через женщин, это отвратительно, а когда начнутся всякие слухи в Академии, а потом и просочатся в высший свет…

— Ваше сиятельство, — сказал я серьёзно, — вы не поверите, но меня в самом деле ни в малейшей мере не интересует социальный статус моих спутниц по рейду в Щель Дьявола. И я не стараюсь сблизиться, об этом вам могла упомянуть ваша дочь

Он чуть усмехнулся.

— Ещё как упомянула! Но, прошу вас, продолжайте.

— Мне важны сами Щели Дьявола, — сказал я. — И скажу вам то, о чем вы и сами догадаетесь… Да, я хожу туда чаще всего один. Потому, когда иду с ними, они под надежной защитой, так как там был раньше и всё проверил, почистил, разгреб песочек и даже подложил соломки.

Он посмотрел на меня с живейшим интересом.

— Вы интересный молодой человек… А зачем тогда вам эти суфражистки?

— Всё проще, — ответил я. — Я жил в такой глуши, что ничего не слышал о магии. Ну, кроме бабских сказок о ведьмах, бабе-яге, кощее… А когда здесь столкнулся, моё природное недоверие не позволяет эти необъяснимые явления называть магией, ибо магия — нечто сказочное, мечта детишек, которым не хочется ни учиться, ни работать, а хочется всё получить на халяву, или как говорят в Петербурге, задурно. Я иду с ними в Щель Дьявола, помогаю бить зверей и стараюсь понять, что из себя представляет то, что называется в простом народе магией. Для меня это важнее, чем все эти княжны и графини.

Он покачал головой.

— Ишь, в простом народе… Магией зовут все, от Императора до простого землепашца. Но я у дочери выяснял другое. Но пока не получил ответ… Хотя вижу, вы человек рассудочный. Одно то, как строите фразы говорит о том, что сгоряча у вас не бывает ни единого шага. Девушки за вами, как за каменной стеной. Но… зачем вам их общество? Что вы хотите получить? Простите, что интересуюсь вот так в лоб.

Я учтиво поклонился.

— В мире началась научно-техническая революция, но пока её мало кто замечает. А она изменит мир… и женское движение в особенности.

Он чуть приподнял одну бровь.

— Научно-техническая?.. Интересное словосочетание…

— Изобретение парового двигателя, — сказал я, — постройка сети железных дорог, что покроет Россию… И весь мир. Их ещё нет, но уже строятся, они будут!.. Разработка шахт, рудников, постройка металлургических заводов… да наши отцы-прадеды ахнули бы и не поверили, что такое возможно. Но, ваше сиятельство, это потребует людей другого склада. Аристократия окажется неспособна справиться с этим новым миром… придут простолюдины… не в одиночных экземплярах, как пока что, а в массе, и женщины во всём станут наравне с мужчинами, что вообще-то, если честно, справедливо.

Он взглянул на меня задумчиво.

— Из этих соображений и поддерживаете суфражизм?

Я ответил, чуть понизив голос:

— Он полностью придуман мужчинами, им же лучше и дальше управлять этим движением. Понятно, чтобы помочь женщинам в их справедливой борьбе.

Он смотрел на меня задумчиво и внимательно.

— Вижу, вас хорошо учили с детства. А я, уж простите, представлял вас в образе ловеласа, падкого до женщин… Единственное, что видел хорошего, что вы, когда ситуация становится опасной, отбрасываете всякую игру в суфражизм и берете управление отрядом и его защиту на себя. Сюзи мне уже успела пожаловаться.

Я на всякий случай промолчал, к тому же к нам медленно и грациозно подходит Сюзанна. С нею пара подруг и тот рослый мужлан в гусарской форме полковника, весь в широких и блистающих золотом бранденбургерах, эполеты почти вдвое крупнее, кант шире, а золотая бахрома гуще и длиннее.

Аксельбанты такого типа положены только офицерам Генерального штаба, в походных условиях и быту заменяется аксельбантом коричневого цвета, но этот могучий дурак предпочитает всё, что поярче, словно сорока.

— О чем шепчетесь? — проговорила Сюзанна таким щебечущим голоском, что я на миг увидел на её месте Иоланту, — нам тоже интересно!

Дроссельмейер улыбнулся, произнес светским голосом:

— Да мы уже всё обговорили, пойду-ка к старикам, а вы тут пообщайтесь.

И ушел, быстрый и легкий, как юноша, Сюзанна вперила в меня требовательный взгляд.

— Вадбольский, признайтесь, на что подбивали моего папу?.. Кстати, это мои подруги, графини Виктория и Раймонда….

Она не успела назвать имя этого толстого молодящегося франта, тот заявил жирным голосом, обращаясь к Виктории и полностью игнорируя меня:

— Наша Сюзанна слишком добра, но скоро этому положим конец. В этот дом допуск будет только лицам благородного происхождения!

Я хотел напомнить, что я баронет, но осадил себя, хватит оправдываться, никому себя не навязываю, кто со мной хочет общаться, вэлкам, остальные пусть идут тёмным и глубоким лесом навприсядку с барабаном на шее солнцу и ветру навстречу.

Подруги именинницы поморщились при такой беспардонной речи, но благовоспитанно смолчали, зато Сюзанна сказала горячо:

— Арчи, перестаньте! Это мой друг по Академии, я его пригласила лично!

Ничего себе «Арчи», мелькнуло у меня. Да этому Арчибальду лет сорок! Хотя да, у мужчин принято жениться именно в таком возрасте. Берут молодых дурочек, используют как кур-наседок для выведения многочисленного потомства.

Этот Арчи продолжал давить меня тяжёлым взглядом.

— И вообще, что здесь делают сосунки из Академии?

Сюзанна вскрикнула:

— Арчи, перестаньте!

— Но Сюзи…

Она топнула ножкой.

— Я сама выбираю кого приглашать, а кого нет!

Он сказал мощным голосом:

— Дорогая, скоро только я буду выбирать, кого приглашать в наш дом.

Девушки вдохнули, бросили на меня сочувствующие взгляды. Сюзанна возразила гневно:

— Но вы ещё не муж!

— Но мы обручены…

Она замотала головой из стороны в сторону так отчаянно, что из прически вырвались на свободу пара тщательно уложенных локонов.

— Всё равно! Это не даёт вам право распоряжаться мною уже сейчас!

Эх ты, мелькнула мысль, а ещё суфражистка. Сейчас распоряжаться тобой нельзя, а после венца можно, так надо, так принято. Покорная воле отца, потом мужа… а сама что?

Я кашлянул и сказал кротко:

— Думаю, барышня вправе сама выбирать с кем общаться, с кем нет, кого приглашать в дом…

Он повернулся ко мне всем корпусом, громадный, массивный, крупное лицо налилось дурной кровью,

— Молчи, щенок! Пока я тебя не вышвырнул!

Злость начала подниматься во мне, но я придавил её и заметил кротко:

— Вышвырнуть меня может только хозяин дома.

Он прорычал:

— Мне не понадобится дожидаться свадьбы, чтобы выбросить тебя отсюда!

Я ответил чуть громче:

— Попробуй, скотина. Ты не воин, а тыловая крыса, за версту видно. И чин полковника получил, протирая штаны в генеральских штабах столицы. Воины не цепляют на себя все цветные перья, какие летят мимо!

В стороне, где беседуют родители подруг Сюзанны, её отец повернулся и взглянул на меня с интересом. Дескать, я-то знаю где и как этот хлыщ получал звания, а вот как такое узнал ты, юный курсант Академии, любопытно, зато Сюзанна расцвела в улыбке, хотя во взгляде я видел нарастающую тревогу.

Этот Арчи так раздулся от ярости, что едва не лопнул, но ухитрился стать в полтора раза шире, а глаза едва не вылезли из орбит.

— Щенок!.. Я тебя запорю на конюшне!.. Если бы ты был взрослым…

Я прервал:

— Мне семнадцать. С шестнадцати имею право вызывать на дуэль и быть вызванным. Что, ссышь?

Подруги Сюзанны посмотрели с укором, в Академии явно нет преподавателей хороших манер и благородной речи, а без этого нет аристократии.