Мне показалось, в его глазах промелькнуло нечто вроде облегчения.

— А-а, ну тогда ладно. Пойдем?

— Не рассказывай про мышь, — попросил я убитым голосом. — И так смеются.

Он вздрогнул, зябко повел плечами.

— Ни за что! Девушки и так на тебя смотрят косо, им только скажи «мышь», в обморок попадают. Прощай, мышка! Большое тебе спасибо!.. Если что, я тоже твой друг! Обращайся.

Настоящий аристократ ночь проводит в попойке с друзьями и доступными женщинами, а домой возвращается под утро. Так что я почти он самый, разве что ночью в Щели Дьявола, убиваю опасных тварей и собираю всё, что можно продать, а к утру доползаю домой и заваливаюсь спать.

Это если выходной, а в будни, как вот сегодня, какое спать, нужно быстро смыть кровь и грязь, собрать учебники и стараться не опоздать в Академию на занятия.

Предельно устатого в Щели Дьявола Горчакова шофер повез домой, предварительно забросив меня на улицу князя Бетховена к дому семнадцать.

А когда я одолел две ступеньки и поднялся на крыльцо, дверь поспешно отворил Иван, будто всю ночь не отходил от окна. На лице широчайшая улыбка, я насторожился, а он с поклоном подал конверт из белой дорогой бумаги, запечатано сургучом, правило этикета не заклеивать такие конверты придет позже, а ещё от конверта мощно пахнýло дорогими духами.

Ну, может не мощно, это моя сверхчувствительность на запахи, с ходу могу назвать восемь ингредиентов, из которых составлен, всё просто, грубо и примитивно.

Я торопливо взломал сургуч, там небольшой листок отбелённой бумаги, надпись сделана красивым каллиграфическим почерком.

'Дорогой баронет! Ваша настойка восхитительна!.. Я не очень верила, уж простите, но на второй же день утром встала без головной боли. Простите, что не сразу отписалась, просто боялась поверить, уж чего я раньше не перепробовала! Это безумно прекрасно, когда голова не раскалывается.

Дорогой баронет, двери моего салона для вас всегда открыты. Вы можете приходить и сами, сопровождающий вам не обязателен.

Ваша баронесса Одиллия

PS. Впрочем, салонные встречи скучны для вас, я это заметила. Могу принять вас завтра в девять вечера'.

Я задержал листок в руке, быстро прогоняя в уме варианты. Первая победа, я получил доступ в великосветский салон, пусть пока и хиленький. Вторая — подписалась именем, а не фамилией, что означает повышении степени знакомства. И ещё не знаю, как точнее трактовать насчёт открытых дверей. Салоны посещать можно только в определенные дни и часы. Ни один аристократ не допустит нарушения.

Потому слова насчёт всегда открытых для меня можно трактовать как слишком эмоциональные, графиня в великой радости могла чуть перегнуть, потому я, как благовоспитанный аристократ, не должен обращать внимания. С другой стороны, графиня произвела впечатление женщины, которая хорошо рассчитывает слова и жесты, лишнего не брякнет, не юная романтичная девушка, что либо беспричинно хихикает, либо вытирает слёзки кружевным платочком.

И вот то, что может принять меня в гостиной одного, говорит о том, что я её заинтересовал достаточно сильно. Насколько понимаю, в любой переписке основной смысл чаще всего прячется в постскриптуме.

Видимо, для вдов другие правила, они не обязаны принимать гостей под присмотром дуэньи.

— Прекрасно, — сказал я бодро, — Иван, воды натаскал? Приму душ и в школу!

Интеллигентный человек толпами не ходит, но высокородные не интеллигенты, в Академии куда ни плюнь, попадешь если не в графа или барона, то в высокородного дворянина старинных боярских кровей точно.

Толпами прут в аудитории, толпами в столовую, только в библиотеку единицы, да и то лишь инженеры или медики, для учащихся на факультете воинского мастерства это вообще зазорно, учиться нужно прежде всего простолюдинам, а они и так уже родовитые и знатные.

С Толбухиным и Равенсвудом встретился в аудитории за минуту до того, как вошел преподаватель механики. Кстати, если ему сдать экзамен за весь год, то можно получить освобождение от его лекций, надо обязательно попробовать.

— Где был? — спросил Толбухин жарким шепотом. — С кем познакомился?

— Да так, — ответил я, мелькнула мысль рассказать, что познакомился с трилобитами, килексами и множеством хордовых и полухордовых, но решил не смущать бесхитростного рыжего и конопатого, что так и не убил дедушку лопатою. — Я знакомился, но со мной нет…

Он шепнул с сочувствием:

— Ох… ну не переживай так, ладно?

Я сдвинул плечами.

— Какие переживания… Убил и закопал, а на могиле написал… Тихо, препод смотрит!

На середине лекции дверь аудитории приоткрылась, в щель вдвинулся Ротбарт.

— Прошу простить мое отсутствие, — сказал он красивым мужественным голосом, — Справку принес.

Каталабют с кафедры сказал величественно:

— Всё хорошо, курсант Ротбарт. У нас есть всё объяснения от вашего родителя, герцога Фердинанда Краснобородого, займите своё место.

Подлиза, мелькнуло у меня. Не просто «курсант», а обязательно упомянул его родителя, могущественного герцога Ротбарта, с которым предпочитают дружить даже могущественные монархи Европы.

Ротбарт пробирался между рядами к своему месту, а когда наши взгляды встретились, злобно оскалил зубы и, задрав голову, провел ногтем большого пальца по горлу.

Намек понял, ответил я взглядом, вызов принят.

За это время, как я понял, в Академии, пусть не во всей, слишком велика, но на нашем курсе усвоили, что наезжать на меня чревато, а вот сам я не задираюсь, хожу тихий, как мышь, даже голос не повышаю, конфликтов избегаю любых, пусть и самых мелких.

Такая репутация хороша, ко мне перестали приставать любители подраться, уже можно перевести дух.

С другой стороны, у такой репутации есть небольшой минус. Небольшой, но жирный. Недоброжелатели всегда знают, что в безопасности, пока не задевают публично, при народе. В смысле, не задевают ударом кулака, а вот обливать помоями могут сколько угодно и при любом скоплении народа.

Что я могу? В ответ облить помоями? Могу, но отвратно с такими на один уровень, это на сколько нужно опускаться, да не ступенек, а этажей!

Сердце стучит так мощно, что мешает слышать остальные сердца в аудитории. Даже не оборачиваясь, чувствую когда на меня смотрит Ротбарт. Сосредоточившись только на нем, улавливаю не только удары его сердца, но и злое дыхание, запах его тела. Как, ну как дать ему понять, чтобы отстал наконец от меня и больше не лез?

На перемене между лекциями все гурьбой, как малые дети, ринулись из аудитории, спешат во двор, где на своей стороне чинно прогуливаются курсистки, можно успеть флиртануть

Ротбарт шёл было в общем потоке, но по дороге свернул в туалетную комнату.

Сердце мое взорвалось частой дробью. Так, наверное, перед началом атаки на позиции противника, когда видишь открывшееся окошко возможностей.

Коридор опустел, я поспешно скользнул вслед за Ротбартом. В просторном помещении с десятком раковин он умывается в средней. Очень удачно решил освежиться, глаза закрыты, я цепко ухватил обеими руками за голову и дважды мощно саданул аристократическим лицом о край простой раковины из сыродутного чугуна.

Послышался хряск, брызнула кровь, в раковину посыпались обломки зубов и закружились под мощной струей из крана. Я торопливо саданул ещё дважды, какое же это сладостное чувство, с неохотой разжал пальцы и поспешно покинул комнату.

Вовремя, уже слышатся приближающиеся голоса, похоже Толбухин и Равенсвуд, дружбаны скучают без меня.

Я едва успел скрыться за углом прежде, чем оба вышли в коридор.

До камер видеонаблюдения в этом времени ещё не додумались, свидетелей нет, а у меня репутация деревенского увальня, простого и туповатого, а ещё и до крайности миролюбивого, чтоб не сказать трусоватого.

Сердце колотится, хотя драки совсем не мое, но какой адреналин, кровь уже не кровь, а расплавленное золото по венам, я поступил как тупая злобная тварь, но как здорово вместо уговоров и призывов к рассудку вот так просто и быстро, слава доблестным предкам из Неандерталии и Питекантропии!