Я выждал, когда шагающая по двору стража отойдет подальше, с разгона прыгнул на стену здания и покарабкался вверх, цепляясь за малейшие неровности. Иногда приходилось зависать на кончиках пальцев, пока ноги бессильно скользили по стене в поисках опоры, взмок, преодолевая расстояние до крыши, там малость отлежался, прислушиваясь к звукам и разговорам внизу.

Кажется, всё благополучно, все такие медленные и неспешные, словно медведи в декабре, я же улавливаю не только звуки, но и биение четырех десятков сердец охраны как во дворе, так и в самом здании.

Передохнув, полез по стене голубятни, добрался до окошка, на миг испугался, что маловато, потом понял, что делали достаточным, чтобы можно было вылезти на крышу, а это значит, можно проделать всё в обратном порядке.

Прислушался, внутри всего пять трепещущих сердец, рывком распахнул окошко, нырнул вовнутрь и сразу же захлопнул за собой, хотя в темноте голуби даже кончика своего клюва не видят.

— Тихо-тихо, — прошептал я. — Я Дубровский!.. Не шумите, и вас съедят не сегодня.

В двух гнездах яйца, голубки не сдвинулись с мест, защищая своё потомство.

В голубятне абсолютно темно, что мне ничуть не мешает, тихонько открыл дверь и выглянул, вниз ведет винтовая лестница, везде пусто. Дрон, что влетел в голубятню со мной одновременно, по моей указке начал осторожно спускаться вниз, я быстро потерял его из виду, он передал, что миновал три пролета, дальше дверь, но не заперта.

— Жди, — велел я торопливо.

Вниз по винтовой сбежал так быстро, что едва голова не закружилась, прильнул к двери, тишина, чувствую биение сердец за пять комнат левее, там помещение для прислуги. Судя по храпу и замедленным функциям организмов, все в глубоком сне, что не скоро перейдет в фазу сновидений.

Чуть приоткрыв дверь, выпустил дрон, его всё равно не увидят, сам вышел на цыпочках, держа в памяти расположение комнат.

Кабинет, в который пробрался с немалым трудом, больше походит на зал для великосветских приёмов. Огромный, панели вдоль стен из дорогих пород дерева, дорогущий хорасанский ковер от стены до стены, а под дальней стеной массивный стол почему-то на шести ножках, как у бильярдного, поверхность из тёмного дуба блестит очень серьезно и внушающе, а массивная чернильница из уральского малахита должна настраивать на возвышенные мысли.

Я быстро пробежал в дальний угол, массивный сейф в мой рост и шире вдвое, толстые стены, замочная скважина под ключ с хитрыми зазубринами.

— Мышка, — шепнул я, — без тебя никак, мигом сюда!

Пока она простукивала сейф, поочередно убирая штифты замка, я рылся в ящиках стола, и в самом нижнем за малозаметной загородкой увидел хитро запрятанный ключик.

Жадно ухватил, бросился к сейфу, даже руки задрожали, когда сумел всунуть в скважину и… повернулось легко, словно хозяин каждый день открывал-закрывал сейф, не забывая смазывать механизм!

Сердце застучало снова так, будто лезу по стене здания, цепляясь за микроскопические неровности камня. Тяжёлая, как ворота в имение, дверца сейфа под моим усилием начала открываться, я увидел ровные полки и чуть не захлебнулся слюной.

Какие же операции проворачиваешь, Глебов-старший, если почти весь сейф забит туго перевязанными связками банкнот?

Чуть трясущимися руками начал торопливо перегружать пачки денег в вещевой мешок. Как же здорово, что захватил этот огромный, что брал под туши бозонных тварей!.. Здесь денег больше, да и тяжелее эти десятки пачек, а ещё половину сейфа не очистил!

Самая нижняя полка не полка, а металлический ящик, заглянул и чуть не присвистнул в изумлении. Золотые монеты разных эпох, от нынешних золотых рублей до двойных наполеондоров, причем на одних монетах Наполеон с венком, как уже император, на других ещё как первый консул, попались и наполеондоры, на которых уже не Наполеон, а другие короли, что теперь кажется смешным, монеты как французские наполеоновской эпохи, так и итальянские, шведские, бельгийские, даже российские, называются всё ещё наполеондорами, хотя Наполеона давно нет. Правда, наполеондоры у нас уже называются империалами.

С полсотни набралось тезаврационных монет в сто франков каждая, это пять двойных наполеондоров в одной, я всё засунул в вещевой мешок, с усилием оторвал от пола и охнул. Две проблемы, выдержит ткань — не выдержит, но даже если выдержит, как с таким грузом спускаться?

Жадность рулит миром, а голь на выдумки хитра: отогнув решётку на окне, я окутал мешок стелс-тканью и спустил на толстой шёлковой верёвке, сорванной с тяжёлых величественных штор на огромных окнах.

Дрон мониторит окрестности, я кое-как спустился вслед за мешком, но тут мое счастье кончилось, патруль в составе двух человек сделал красивый разворот через левое плечо и направился под стеной здания в мою сторону.

В груди стало холодно, я накрылся стелс-тканью и накрыл собой мешок, согнувшись, как креветка, что, понятно, не спасет, уже с трех шагов увидят что-то непонятное, переливающееся в воздухе, и захотят пощупать, а мне только драк недоставало, кто мешок потащит?

— Быстрее, — шепнул я дрону, — вон там на углу подними шум!

Дрон исчез, патруль продолжал двигаться ко мне, один наконец насторожился, сказал напарнику:

— Слушай, что вон там как-то странно поблескивает…

— Где?

Первый ответить на успел, за их спинами пронзительно заскрипело, словно кто-то выламывает ставни, для верности перекрытые железной слегой. Оба моментально развернулись, взяли ружья наизготовку и быстрым шагом пошли, не побежали, в ту сторону.

Не теряя ни секунды, я подхватил мешок и, напрягая все силы, перебежал двор к внешней стене каменного забора, быстро поднялся на вершину, там подтянул к себе мешок на верёвке, с ним бы точно не поднялся, а потом сперва спустил его на сторону улицы, следом спрыгнул сам, настолько адреналин буквально раздирает тело.

Домой добрался под утро, извозчиков поменял дважды, наверняка запомнили разбойничью внешность дикого абрека, пусть, всё хорошо, грозная слава должна бежать впереди и потрясать кавказским кинжалом.

Василий вышел из темноты возле калитки, ружьё направлено в мою сторону, узнал, сказал с облегчением:

— Ваше благородие, у вас всё в порядке?

— Да, — ответил я. — Посмотри малость налево по улице, за мной вроде кто-то шёл… Меня не тревожь, отсыпаться буду. Ивану тоже скажи.

Он кивнул, быстро вышел, а я, подхватив почти незаметный мешок, потащил его к ступеням, чуть ли не подвывая на каждом шагу, ощущение такое, что несу нейтронную звезду, спина уже трещит от боли, а руки вышли из суставных сумок.

В своей комнате заперся, на ходу взглянул в зеркало. Ещё когда подходил к дому, вернул себе прежний облик на это потребовалось не больше трех минут, из ощущений словно ошпаренная кипятком кожа, слишком уж форсировал, да и кости черепа побаливают, но ладно, сейчас пройдет…

Пачки денег сперва выкладывал на стол, в каждой по сто сторублевок, тонкая такая пачечка, толщиной в мизинец, у Глебова связаны тонким шёлковым шнурком по десять штук. Если в одной тонкой пачке десять тысяч рублей, то в толстой, когда из десяти одна… это же сто тысяч!

Я откинулся на спинку стула и уставился ошалело. Никогда таких денег не видел, сейчас я себе напоминаю Ивана, когда он пересчитал монеты в том медном кувшине и понял, что там целых двадцать тысяч рублей!

Но в мешке это одна из таких пачек, так что там совсем не сто тысяч, совсем не сто…. Не считая ещё множества золотых монет и всякого рода драгоценностей в виде бриллиантов, золотых колец и замысловатых украшений.

Как помню, в «дипломат», так называли одно время очень модный и потому распространенный небольшой компактный чемоданчик, помещалось ровно пять миллионов долларов, но эти вот ассигнации крупнее по размерам, в чемодан вряд ли поместилось бы больше трех, зато мешок у меня впятеро больше «дипломата», такие объемные делал разве что чемоданных дел мастер Дмитрий Иванович Менделеев.