Пока графиня принимала ванну, я смотрел трансляцию дрона из комнаты, где за широким столом с двумя бутылями водки сидят двое. Одного сразу узнал, младший Глебов, поникший, невеселый и уже навеселе, второй, крупный мужик с окладистой бородой и выпирающим животом, широкий и грузный, сейчас встал и размашистыми шагами ходит взад-вперед по комнате.

Я присмотрелся внимательнее, голова квадратная, в лицо как будто врезана решительность и упорство, глаза смотрят с подозрением на всё, куда ни падает взгляд, но при всём различии вижу и сходство.

— Отец, — проговорил младший Глебов пьяным голосом. — Если и получится что-то из твоей затеи, узнаем только утром. Перестань топать, и так голова раскалывается.

Мужик вздохнул, опустился за стол и тут же налил себе полный стакан водки.

— Я велел доложить сразу, — прорычал он гневно. Быстро цапнул стакан, вылил себе в горло больше половины, довольно крякнул. — Спать не лягу, пока… Это ты сдался, но мы — Глебовы!.. Наш дед был крепостным, отец мой мастером на заводе, а я уже купец первой гильдии и добился дворянства! Мы должны идти выше и дальше!.. Впереди титул барона, а ещё подо мной будут все заводы Урала!

— Зато мой путь окончен…

Старший Глебов ударил кулаком по столу.

— Не окончен! Не получилось в Академии, у меня четыре завода на Урале, два рудника, везде не хватает толковых и верных людей. Вот и возьмешься… Но этот Вадбольский должен поплатиться!.. Я всегда даю сдачи!.. А эту мелкую шавку, вылезшую неизвестно откуда, я закопаю, это дело чести!

Младший Глебов вяло усмехнулся, какая может быть честь в их купеческом семействе, дотянулся до бутылки, уже пустая, откупорил вторую и налил себе по-аристократически на треть, зато выпил залпом.

— Достаточно, — велел я дрону. — Возвращайся.

Похоже, мелькнула мысль, Глебов-младший не сказал отцу, что выгреб все свои деньги, а то ещё и занял у оставшихся друзей, но ещё раньше родителя нанял профессионала. Зато отец организовал охоту на меня с размахом. Ладно, Глебовы свой ход сделали. Теперь мяч на моей стороне поля.

Хлопнула дверь ванной комнаты, графиня вышла в неглиже, взрослая женщина, чего стесняться, это целомудренные барышни обязаны беречь честь и незапятнанность, но графиня вдова, мужские руки касались её тела на законных основаниях, к вдовам у общества совсем другие требования, практически никаких, вообще правила регламентируют жизнь только незамужних барышень и замужних женщин.

А вот к вдовам все требования обнуляются.

Она остановилась передо мной, соблазнительно покачивая крутыми бедрами.

— Баронет, а вы подумали… ну, насчёт…

— Конечно, — ответил я с готовностью. — Принял ещё дома. Никакой беременности не будет!

— Негодник, — сказала она с явным облегчением. — Уже тогда рассчитал, что заставишь меня отдаться на милость победителя…

— Всё в пользу, — заверил я, — всё в пользу. И сейчас вот ещё разок поспособствуем здоровому цвету лица и гармонизации гормонов.

Утром, выскальзывая тайком из особняка, нельзя же бросать тень на женскую честь, Хотя многие с удовольствием бахвалятся, я думал о том, как же мои возможности важны для неё. Для женщин трагедия начинается из-за появления самой мелкой морщинки. Это мы, самцы, на такие вещи не обращаем внимания, а они могут страдать и терзаться… и вот прихожу я, весь в белом.

Графиня не только молодо выглядит, она в самом деле молодая, здесь замуж выдают рано, однако у неё небольшой дефект, возможно, наследственный: кожа везде ровная и атласная, я проверил, особенно хорошо рассмотрел и прощупал сдобные пышные булки, но под нижней челюстью начала обвисать не по возрасту рано, что скрыть не удаётся, любой женский наряд обязывает шею и плечи оставлять безупречно голыми, а также верхнюю часть сисек, то есть персей.

Коллагеновую вытяжку сделал достаточно быстро, дольше провозился с формулой настройки впитывания, нужно обойти защитный барьер кожи, а потом ещё заставить тот участок вернуться к состоянию, в каком был первые десять лет жизни.

На другой день Иван послушно отправился к графскому особняку. В сопроводительной записке я подробно расписал, что и как делать, даже от руки набросал чертеж, как привязывать мое лекарство, чтобы за ночь повязка не сползла, а лекарство не засохло.

Горчаков уже на следующий день подошел на перемене, поинтересовался заговорщицки:

— Когда в салон графини?

— Какой? — спросил я.

Он отшатнулся в патетическом негодовании.

— Вадбольский! Можно подумать, у тебя вагон знакомых графинь!..

Я зевнул.

— Хорошо, как-нибудь там встретимся. Тебе хорошо, родители снабжают, а мне приходится вкалывать.

— Что-что?

— Работать, — перевел я. — Много и усердно. И к экзаменам готовиться.

Он усмехнулся.

— И к дуэлям. Я слышал, уже двое собираются тебя вызвать.

Я отмахнулся.

— Это их проблемы.

— Ты так уверен?

— Наш курс знаю, — сообщил я. — С любым справлюсь… если не будет каких-то неожиданностей.

— А с курсом выше?

Я пожал плечами.

— А им я зачем?

Он усмехнулся.

— После того, как ты отделал Шверника, старшекурсники тоже о тебе знают. И что-то готовят.

Я сдвинул плечами.

— Не знаю никакого Чверника.

Он усмехнулся.

— Приходил в вашу комнату, предлагая помощь и защиту. Но ты его так послал, что ему пришлось тайком посетить лекаря. Но такое утаить трудно, все обсуждают, как его младшекурсник отделал. Этот позор и собирается смыть.

— Плевать, — ответил я беспечно, но в душе тревожно заныло, на старших курсах есть очень сильные бойцы, некоторых видел в зале для упражнений, впечатлился. — Авось беда пройдет стороной.

— Если пройдет, — ответил Горчаков, — ты её догонишь и впрыгнешь в самую середку. Учти, дуэль — это не драка кулаками. Это и оружие, и магия.

— И магия?

— И магия, — подтвердил он. — А раз у тебя её нет, запасись защитными амулетами. Парочку подгоню прямо сейчас. Так, на всякий случай. Но для серьезной дуэли нужно прихватить кое-что из дома.

Он повернулся уходить, я хлопнул себя по лбу.

— Погоди, всё забываю спросить. Что за секта аскетов, уже который раз слышу!

Он насторожился, спросил тихо:

— Кто тебе о них сказал?

Я ответил, не понимая почему вдруг стал таким серьезным:

— Первым — Андропов… Вроде бы Юрий Владимирович.

Он потемнел лицом, быстро зыркнул по сторонам и сказал ещё тише:

— Про Андропова сказать ничего не могу, кто знает на чьей он стороне. Но в обществе давно сформировались две группы. Обе вроде бы за всё хорошее и против всего плохого, но только цели у них противоположные. Условно одних называют Аскетами, других — Лукулловцами. Первые нахватались идей от первых христиан-подвижников, а вторые…

— Дай угадаю, — сказал я, — другие пошли за язычником Лукуллом, тот прославился пирами, чревоугодием и роскошным образом жизни.

Он взглянул на меня с явным уважением.

— На лету хватаешь. Опасный ты человек, Вадбольский!.. Конечно, они не жруны и развратники, как о них говорят, но проповедуют, что чувственные наслаждения дадут человеку полную свободу и освободят…

— От оков морали, — договорил я мрачно, — совести и любой нравственности.

Он запротестовал:

— Они не так говорят!

— Ладно, — сказал я. — Всё понял. Те и другие маргиналы, две капли в море людского равнодушия.

Он вздохнул.

— Что такое маргиналы?

— Тебе о какой маргинальности, — спросил я, — индивидуальной или групповой? Не парься, Сашок! Всё плохо. Кроме суфражизма. Вот на них можешь поставить, но сливки снимешь не скоро.

Мимо вприпрыжку пробежал мальчишка из обслуживающего персонала, с веселой яростью потряхивая над головой колокольчиком.

— Перемена окончена! Все на занятия!

Дрон, которого я послал следить за старшим Глебовым, неожиданно улетел на восток города. Я подключился к его зрению, он явно примостился у открытого окна и подсматривает и подслушивает оттуда. Влететь вовнутрь не рискует, пусть под стелсом не заметят, но вдруг окно закроют, погода петербургская, а не крымская, а манипуляторами насчёт открыть-закрыть я его ещё не снабдил.