Однако получилось, срубленная голова повисла на тонкой коже, микроцераптос пробежал несколько шагов и ударился в дерево, забрызгав ствол прозрачной кровью

— Стой-стой, — сказал я, — ты так с отрубленной головой можешь сутки бегать…

Я не договорил, оставшиеся три ринулись на меня. Я снова отпрыгнул, скорость взвинтил до предела, рубил и всё же пропустил момент, когда один вцепился в щиколотку, до чего же больно!

Заорав, я рубанул изо всей силы, едва не задев ногу, череп животного выдержал, там у него мощный костяной гребень, но хватка стальных челюстей чуть ослабла.

Кисть от удара заныла, я стиснул челюсти и продолжал рубить тех двух, что прыгали с двух сторон, с огромным трудом удерживал на расстоянии, наконец одному подрубил ногу, он тут же завалился на бок, как хорошо, что и эти, как и их родичи тираннозавры, бегают на двух!

Оставшегося рубили и кололи суфражистки, даже Павлова тыкала копьём, удавалось держать на дистанции, он получал удар за ударом, наконец всё-таки изловчился и прыгнул, я быстро присел и вонзил остриё меча в белое беззащитное пузо.

Пока он дрыгал лапами и всё ещё пытался достать меня зубами, из распоротого брюха вывалились кишки. Он быстро слабел, мог бы и так околеть, но я, поглядывая в просветы между могучими стволами хвощей, откуда могут появиться твари покруче, торопливо отрубил голову, на этот раз начал с белого и незащищенного костяными пластинками горла.

Рассматривая распростёртое у ног тело, понял запоздало, что самое уязвимое место — глаза такие большие и выпуклые, даже без подстегнутой скорости могу попасть, хотя эти твари быстрые, всё-таки мутанты.

Срезал шкуру, но не потому, что нужна, надо посмотреть, что за скелет, как расположены кости, нужно найти прямой путь к сердцу или к мозгу…

Голову отчекрыжил, очень уж прочные жилы, хотел отбросить в сторону, но в разбитом черепе блеснуло. Заинтересованный, мечом расширил трещину, сунул пальцы и в мягком месиве мозгов нащупал кончиками нечто твердое, однако зацепить и вытащить не сумел, потому отодвинулся и кивнул Анне.

— У вас, графиня, нож получше моего тесака.

— Хорошо, — ответила она деловито.

Иоланта и Дроссельмейер торопливо вскрывали монстров, в одном обнаружился тёмный ком, жемчужина как бы ещё не сформировалась, Дроссельмейер вырезала её с гримасой брезгливости, это не устрицу вскрывать в ресторане, торопливо передала Анне.

Я смотрел как Глориана и Дроссельмейер чуть ли не со слезами на глазах вытаскивают из вещевых мешков части трилобитов и запихивают на их место новую, более редкую добычу.

Сами по себе микроцераптопсы звери мелкие, я отрубил все четыре головы и положил перед Глорианой, должны стоить дороже, чем их хвосты или внутренности, хотя возможно и всё наоборот. Ладно, в библиотеке узнаю.

Глориана сказала потерянно:

— В мешках места нет…

— Можно повесить на себя, — предложил я. — Как охотник обвешивается утками. Идёт весь такой довольный… А что?

Она спросила с тяжёлым вздохом:

— Ещё не передумали строить здесь дачу?

— Ваша светлость, — сказал я с укором, — ну разве здесь не рай?

Она неожиданно улыбнулась, в её глазах я впервые не увидел аристократического презрения.

— Эх, Вадбольский… Вы себя видите?

Я покосился на свои голые руки и торс. Монстряки лишь поцарапали в двух местах, зато изодрали верхнюю одежду настолько, что лохмотья камзола попросту соскользнули на землю. Думал, Глориана застесняется или хотя бы сделает вид, но она лишь окинула мой обнаженный торс оценивающим взглядом, как холёная римская матрона при виде нового раба.

— Для книжного мальчика неплохое сложение.

— Дык сибиряк же, — сказал я гордо. — У нас все медведистые.

— Вы не медведистый, — заметила она. — Могли бы в своей любимой Спарте выступать в кулачных боях.

— Спарту не люблю, — сказал я брезгливо. — Там все грубые и драчливые дураки. А вот культурные афиняне… и если бы не их греческая любовь, то…

Она прервала:

— Собираем трофеи и уходим.

— Как собрать? — сказала Иоланта чуть не плача. — Оставлять та-а-а-ак жалко…

Я промолчал, нужно прям завтра сходить сюда и зайти поглубже в лес, я человек бедный и нуждающийся, всё выгребу, что в цене, для меня и копейка деньги.

Иоланта вздохнула.

— Может, что-то выгрузить? Всё не дотащим…

Я кашлянул, а когда повернулись и уставились на меня печальными глазами, я сказал подчеркнуто служебным голосом:

— Барышни, не будет ли это оскорблением суфражизма, если донесу до ваших автомобилей все три мешка?

Свой вещевой, до отказа забитый трофеями, тоже засунул в автомобиль Глорианы и сказал, что это достижение суфражизма, пусть послужит им на благо, а я себе ещё набью.

Дрон снова превратился в воротник и устроился на прежнем месте, что довольно нелепо, рубашка осталась дома, а воротник от неё на шее. Я поморщился, проверил насчёт соблюдения стелс-режима, ладно, пусть сидит на шее хоть воротником, хоть летучей мышью, лишь бы никто не видел.

На этот раз не стал заходить в оружейный магазин, сдавать нечего, вернулся домой и сразу завалился спать под сочувствующие вздохи Ивана, дескать, совсем барин себя заморил этой тяжкой учёбой.

Утром чувствовал себя, как ни странно, просто чудесно. Никаких ноющих мышц, никакой крепатуры. Вспомнил, как во время сражения несколько раз чувствовал, как в меня стремительно вливается, словно впрыскивается некая тёмная мощь, но сейчас ничего не чувствую, словно нечто влилось и как-то растворилось во всём теле, добавив ему мощи.

Дрон слетел с моего плеча и в виде летучей мыши сел на спинку стула, крепко вцепившись в дерево крепкими когтями.

— Привет, — сказал я чуточку хриплым со сна голосом. — Ты уже большой, нужно и тебя апгрейдить, только знать бы как. Хорошо бы научить поднимать и переносить вещи… Хотя бы самые мелкие.

Мысль пошла раскручиваться дальше, сейчас дрон даже мелкий камешек не поднимет, в базовую комплектацию входит только летающий дрон-разведчик, но я знаю, что в нем много настроек, кому-то дрон даже кофе готовил и в чашке приносил к постели, хотя для этого пришлось повозиться не только с настройкой, но и с добавочными манипуляторами.

Это значит, всё сам, сам… Вызывай из памяти зеттафлопника инструкции, разбирайся в настройках, изучай возможности.

Попав на территорию Академии через стену, на первую лекция я все равно опоздал, до конца три минуты, решил не заходить в аудиторию, а сразу помчался в столовую. Благо физику и механику знаю, всегда отвечу на любой вопрос, это не теория и возможности магии, в которых откровенно плаваю.

На большой перемене, когда я снова устремился в столовую, ко мне пристроился Горчаков, я покосился в его непроницаемое лицо, спросил в упор:

— Чего хочешь?

Он, едва поспевая за мной, улыбнулся несколько стеснённо, что для него совсем нехарактерно, всегда уверенный и даже напористый, спросил негромко:

— Расскажешь, как ты провел блистательный рейд в Щель?

Я отшатнулся.

— Ты чего? Вела Глориана, она лидер не только суфражисток, но и нашей группы. Я был в роли шерпа. Нес за ними рюкзаки на Эверест типа грузового ослика… в смысле, был в услужении, шлейфы им заносил на крутых поворотах. А так всё они, всё они!

Мы вбежали в столовую, я быстро отыскал не просто свободное место, но и свободный столик, Горчаков сел рядом, продолжая рассматривать меня очень пристально.

— Крутые повороты, — сказал он с благожелательной улыбкой, — для женщин благородного происхождения нежелательны. А для графинь так и вовсе недопустимы. Но, знаешь ли, я чуточку умею чувствовать, когда лгут. Что бы эти суфражистки ни говорили, но без тебя им бы пришлось плохо. Может, и группу вел ты?

Я замотал головой.

— Клянусь! Глориана руководила всем и всеми.

Половой поставил перед нами по тарелке со вкусно пахнущей кашей, а бараний бок вообще сводит с ума ароматом. Я сразу же ухватился за ложку, а Горчаков только вздохнул, глядя на блюдо для простолюда и деревенских помещиков.