Я буркнул:

— Похоже?

Он наколол на вилку стейк и взялся за нож, ухмыльнулся.

— В том-то и дело, что нет. Загадочная ты личность, Вадбольский.

Я промолчал, да, я так же молод, как и мои однокурсники, но как объяснить, почему меня не тянет в бары, рестораны и почему не изощряюсь в подкатах к барышням? Не скажешь же честно, что там, откуда я прибыл, этот вопрос не вопрос, женщины подкатываются к нам чаще, чем мы к ним, всё норм, у нас равноправие, настоящее равноправие.

— Тебе хорошо, — протянул я с завистливой ноткой, — ты богатый и толстый, а мне нужно много учиться и работать, иначе останусь таким же оболтусом, как ты, но только бедным и печальным.

— Но что хорошего, — возразил он, — стать богатым и толстым только к старости?

— Успею раньше, — пообещал я.

— Толстым можно успеть раньше!

— Не интересно, — отмел я. — Одно без другого не катит.

— Куда катит? — спросил он в недоумении.

Я отмахнулся.

— Не обращай внимания, в любой губернии России свой говор и свои словечки.

Я закончил с остатками каши и догрыз мясо с ребрышек, Горчаков заканчивал с пирожными, когда со двора донесся звонок, возвещающий о большой перемене.

— Пойдем отсюда, — сказал я, — Сейчас нахлынет голодная орущая толпа…

Мы успели выйти до того, как из всех корпусов выметнулись весёлые и бойкие курсанты. Кто-то в самом деле голоден, большинство просто стараются опередить других, это же наша черта, что позволила стать царями природы и вершиной пищевой цепочки.

Во дворе Горчаков проследил за моим взглядом, брови его поползли вверх.

— Да ну, просто не верится, Вадбольский…

— Ты о чем?

— О том, о чем только что говорили.

Я отмахнулся.

— Не бери в голову. Суфражистки разве женщины?

Он сказал понимающе:

— А-а-а, ждешь соратниц?

— Одну, — сообщил я и, увидев выходящую во двор Дроссельмейер, решительно направился на их сторону двора.

Она сразу заметила меня, ещё бы, я на полголовы выше самых рослых, и держала меня оценивающим взглядом, пока я пробирался к ней. Девушки на меня оглядываются, милые улыбки, строят глазки, от чего Дроссельмейер сразу недовольно нахмурилась.

— Привет, Сюсюзя, — сказал я фамильярно, что её так раздражает. — Нас тут пригласили на приём…

Она поморщилась, словно от моего голоса её платье в самом деле покрывается сальными пятнами, ещё выше приподняла брови.

— Нас?

— Ага, — ответил я счастливо и улыбнулся предельно глупо. — Вас и меня. Точнее, вас, графиня, а я хто? Так себе рабочий ослик, что в позапрошлый раз вынес все три ваши мешка из Щели во славу суфражизма. А в прошлый — все четыре.

Она поморщилась.

— Хватить хвастать грубой силой, это недостойно аристократа. Мы оценили ваш как бы благородный поступок, но решили не реагировать, чтобы не раздувать ваше самомнение. От кого приглашение?

Я вытащил из кармана твердый квадратик плотной бумаги с позолоченными краями и замысловатым гербом слева.

— Вот. Но непонятно. Приглашение от имени Бутурлина Анатолия Борисовича. Не знаю никакого Анатолия Борисовича, кроме Чубайса, да и того не знаю. И с какого перепугу?

Она задумчиво повертела листок в пальцах, даже понюхала, вернула мне, глядя прямо в глаза.

— Желают с вами познакомиться. А меня приглашают… гм… видимо уже дошли слухи, что вы убрали от меня настырного жениха. Неприятно.

— Неприятно, — переспросил я, — что убрали перспективного жениха… ах какой был красавец!.. Настоящий полковник… или что молва как-то соединяет со мной?.. но прямо на этом же приёме можете познакомиться с каким-либо графом, а то и герцогом, вы очень красивая… тьфу-тьфу, хоть и не в моем вкусе, но красивая достаточно, чтобы на вас клюнул какой-нибудь герцог или князь.

Она смотрела пристально, словно стараясь прочесть, что же думаю на самом деле, пока язык мелет такую чушь, потом милостиво наклонила голову.

— Всё возможно, баронет.

— Кто-то из Бутурлиных положил глаз на вас, графиня? Вы в самом деле весьма так, хоть и не в моем вкусе, но смотритесь, как императрица Северной империи…

Она фыркнула:

— Нет никакой Северной Империи!

— Но от императрицы не отказываетесь, — заметил я коварно. — Понимаете, что вполне весьма. Они хотят присмотреться к вам и заодно понять, стоит ли принимать меня во внимание, а вам интересно, как женщине, понять, кого из них вам пытаются привсунуть.

Она брезгливо наморщила нос.

— Вы правы, Вадбольский. Мне стоит познакомиться уже только для того, чтобы моё благородное имя перестали упоминать рядом с таким… таким…

— Хамом, — подсказал я. — Ничего, Сюзи, меня это не обижает. В Щели Дьявола я от вас в восторге.

Она произнесла высокомерно:

— Не называйте меня Сюзи!

— Хорошо, Сюсюзя, — ответил я покорно. — Буду называть графиней. А то Дроссельмейер слишком длинно, да и оттенок какой-то…

Она нахмурилась.

— Какой?

— Дроссель, — напомнил я, — означает «удушитель», а дроссельмейер — мастер удушения. Не хотите сменить фамилию на что-то покрасивше, к примеру — Вадбольская?

Она выпрямилась, глаза метнули молнию.

— Вадбольский! Ваши шуточки неуместны!.. Мой род насчитывает семьсот сорок лет, имя Дроссельмейеров пронесли через века с гордостью и славой, завоевывая земли, добывая честь и славу, обращая в прах целые города и заливая кровью страны!.. Но во имя суфражизма мне придется пойти с вами. Но я с Глорианы за это стребую.

Я поклонился.

— Рассчитывал, что женская деловая хватка победит. Что ответить?

— Приглашение принимаете, — сказала она повелительно. — Когда приём?.. Ах да, вот приписка. Хорошо, я буду готова.

— А моё мнение можно не спрашивать, — сказал я грустно, — но куда денусь, буду в срок.

— Пришлю за вами автомобиль, — сказала она царственно. — А вам, Вадбольский, эти приёмы в самом деле нужны. Где ещё налаживать контакты и устанавливать связи, как не на приёмах? Нужны вам, нужны, не ерепеньтесь!

Я сказал совсем печально:

— Что-то мне это начали говорить так часто…

Она нахмурилась, спросила с подозрением:

— И кто такое говорит?

Я ответил мстительно:

— А вот и не скажу.

Она окинула меня таким презрительным взглядом, словно вылила цистерну ледяной воды прямо на голову.

— Костюм у вас для таким мероприятий хорош?

— Нехороших не держим, — сообщил я с надменностью, — но и хороших нет. Зачем? Разве я сам по себе не хорош?.. Вот вам нравлюсь, чего мне ищщо?

Она дёрнулась, даже застыла на мгновение, став похожей на статую из льда.

— Постой-постой, — проговорила она, — у тебя нет достойного костюма?

— Достойный есть, — отрезал я. — Вот он на мне!.. Смокинг — это спецодежда для курения, его носили исключительно в домашней обстановке! И если бы пьяный принц Уэльский Эдуард не стал выходить в нем даже на улицу и по пьяни являться…

Она прервала:

— Стоп, зануда!.. Сейчас ты не аристократ, если без смокинга!

— Я вообще-то демократ, — сообщил я. — Потому и суфражист. А что ты предлагаешь?

Она закусила губу, подумала, я видел как на лбу появилась крохотная морщинка, явно напряженно думает.

— Готовый не купишь, — проговорила она вслух, — а пошить уже не успеют… После занятий заедем к Чезаре Анджелотти, это наш портной. У него должны быть начатые костюмы, которые шьет по заказу членов нашего рода… Подогнать что-то сумеет.

Она окинула мою фигуру оценивающим взглядом, я невольно втянул живот и поднапряг мускулы, но прозвенел звонок на последнюю пару занятий, она высокомерно кивнула и царственно удалилась, придерживая левой рукой подол, а правой обмахиваясь веером, тоже мне суфражистка.

Полтора часа до конца занятий нужно как-то потратить с толком, я отправился в библиотеку, здесь в Академии она втрое больше городской, к тому же здесь нет любовных или приключенческих романов.

Я обложился фолиантами по магии, вдруг да найду что, подумал с иронией, все века считалось что живем просто в мире, совсем недавно даже в моем мире осознали, оказалось, что живем не просто в неком постоянном мире, а другим не быти, как и четвертому Риму, а в фермионном. А есть ещё и мир из тёмной материи, что тут же, где и наш, но нащупать не удаётся, хотя занимаем одно с ним место в купе. А в нем в десять раз больше материи и тёмной энергии, сколько же можно заграбастать, нам же одной Вселенной мало? Вот сейчас наши институты Высших Энергий и ломятся в неведомое, а дурной силы у нас много. Похоже, доломились, идиоты… Или как раз не идиоты?