— Но что же делать?

Генерал сказал с сочувствием:

— Лучше заплатить. Была допущена ошибка, за ошибки мы все платим. И благодарить Господа, что берет деньгами. Таких ошибок лучше больше не делать. Аристократам, как и горцам, честь дороже жизни. Пусть это нам обоим будет горьким уроком.

Я видел на лице Каратозова тщательно упрятанное удовлетворение. Наверняка представил себя на месте Глебова, а могло бы и у него нечто подобное, если бы тогда не удержал себя в руках после стычки с наглым баронетом.

Возвращайся, велел я дрону.

Как известно, Господь Бог создал Италию по замыслу Микеланджело, а вот Россию по своему собственному, и даже потом решил управлять ею лично, потому что у России «особенная стать», никто больше не сумеет с нею управиться.

Это я понял на лекции по истории России, что несколько отличалась от той, которую знал раньше, здесь ещё больше безбашенности, дури и отважного разгильдяйства, о котором говорят почему-то с гордостью, а лихость считается достоинством, хотя «лихо» вообще-то синоним беды… но ведь и слово «бедовый» произносят так, словно это похвала!

На этот раз предметом лекции было свойство магии накапливаться в теле, способах её высвободить, возможностях пополнения вместилища, а также как чистить каналы проводимости маны.

Присмотревшись к студентам, я ощутил почти потрясение. У троих сегодня рассмотрел едва заметные нити параллельно венам, где бежит толчками кровь, нити совсем светлые, незаметные, если не всматриваться очень внимательно, у двоих это от области черепа и до середины груди, у третьего идут до живота, а там становятся совсем исчезающе прозрачными.

Видимо, эти трое и есть маги или же те, кто сможет в себе развить магию и стать ими?

Здесь существует шкала мощи магов, напомнил я себе мысленно. Что там у меня?

После паузы пришел ответ: магия накапливается в теле, но если считать по принятой здесь градации, то у меня чуть выше, чем нуль. Но гораздо ниже, чем у магов с десятым уровнем, то есть самым слабым.

И единственный способ поднять его, спросил я снова, посещать Щели Дьявола и потреблять эти сгустки тёмной материи?

Зеттафлопник ответил корректно, что другие варианты ему пока неизвестны.

Мозг тянется от головы и до кончика хвоста, то есть копчика. И весь занят работой: та часть, что в черепе, как бы возвышенно думает, а в спинном мозге идёт чёрная работа, там бездумно следят за исправностью всех систем в таком огромном теле, где одних микробов пятнадцать триллионов.

Чтобы овладеть магией, нужен новый мозг или хотя бы часть старого. По-моему, здешние маги отдают под магию часть головного, потому не придумали даже бензинового двигателя, автомобили аристократов работают на магии, а те, что попроще, на паровых двигателях, им достаточно сухих дров.

Я хочу владеть этой странной мощью, называемой здесь магией, но отдавать под управление ею не хочу даже самую малую часть мозга. Тем более, весь.

Так что нужно как-то расширить возможности спинного. Он может сам, инстинктивно, как говорят, ставить защитные барьеры при угрозе мне, так же просто как откликается на укол или щелчок по носу. Ещё какие-то инстинктивные действия, но хорошо бы поручить ему и управляемые сверху действия.

Благодаря аугментации я уже усиленно усваиваю и накапливаю магию в теле. Осталось научиться пользоваться.

Человек стадное животное. Когда-то охотились каждый по себе, те не выжили, уцелели и продолжили род лишь те, кто сбивался в группки, в стайки. Так выживали тысячи и тысячи лет, потому сейчас в крови искать защиту у более сильных, становиться под их руку.

Всё дело в том, что я человек того века, когда необходимость в защите со стороны альфа-самца миновала. Нас защищает закон, а он наконец-то в самом деле сделал всех равными, за этим очень строго смотрят тысячи надзорных систем.

Но здесь ещё тот мир, и неча от него требовать непонятного.

Дроссельмейер на большой перемене поймала меня требовательным взглядом и пошла. Как ледокол, раздвигающий мелкие льдинки, так и она почти не замечала, отступающих на дворе Академии с её дороги курсисток.

Я даже не стал кланяться, не я же подошел и что-то хочу, только смотрел на неё оловянными глазами, а она остановилась, окинула меня всё тем же холодновато-равнодушным взглядом, но на этот раз я уловил скрытое волнение, вон даже всегда аристократически бледные щёки чуть-чуть окрашиваются румянцем.

— Графиня, — сказал я наконец и всё-таки чуточку склонил гордую голову, хоть и графиня, но тоже женщина, а я перед женщинами открываю дверь и помогаю нести тяжёлую сумку.

Она вздохнула и произнесла бесцветным голосом:

— Вадбольский, в выходные в нашем имении приём в честь моего семнадцатилетия. Ваше присутствие обязательно.

Я отшатнулся.

— Чё-чё?

Она продолжала с таким усилием, словно подняла двухпудовую гирю и держит её обеими руками:

— Приём. Вам быть. Непременно.

Я вгляделся в её лицо, щёки заалели ярче, что это с нею, вижу как не хочется ей такое говорить, но что-то заставляет, но это её проблемы, а я свободный казак Голота, мой конь скачет не сам по себе, а куда направляет мой железная длань.

— Ваше сиятельство, — ответил я даже на свой незамыленный взгляд жёстковато, — а не пошли бы вы… на приём в преисподнюю? На хрена мне ваше семнадцатилетие?

В её ледяном высокомерии с сухим звоном возникла трещина, она тяжело вздохнула и сказала так, словно подняла на плечи целую гору:

— Это требование родителей.

— Тогда вопросы к Глориане?

— Там всё понятно, — ответила она, — не надо сверкать глазами, родители все в таких случаях беспокоятся о дочерях, страшатся, что к ним в доверие вотрется какой-нибудь безродный.

Я сказал зло:

— Но вы, ваше сиятельство…

Она оглянулась тихонько по сторонам, заговорила тише и с ноткой отчаяния:

— Нас никто не слышит, давай, как в Щели Дьявола, на ты… я и говорила, убеждала, клялась… Но ты же знаешь, наивных девушек могут легко окрутить ловкие прощелыги. А наш род очень богат и знатен. С нами действительно хотят общаться очень многие, в том числе и люди с сомнительным прошлым и… настоящим.

Я тяжело вздохнул.

— Да пошли они лесом, твои родители. Тобой могут командовать, хоть ты, графиня, и как бы суфражистка, но для меня они как вон те воробьи на ветке. Не пойду к ним кланяться и оправдываться. Ни к воробьям, ни к твоим родителям.

Она сказала с отчаянием:

— Пойми, они настолько обеспокоены, что пригрозили не допускать меня до рейдов в Щель Дьявола. И даже могут забрать из Академии! Только для того, чтобы удержать тебя от контакта со мной!

Я отшатнулся.

— Да Боже мой, я лучше со снежной бабой буду контактировать, чем с ледяной!..

Она взглянула с прежним высокомерием.

— Это им скажи… А что, я ледяная баба?

— Ну, — ответил я уклончиво, — вы так усердно подражаете Глориане, что даже я рядом с вами покрываюсь льдом. Ну не баба, согласен, это я в полемическом раже. Барышня, весьма статная, красивая, с крупной грудью…

— Вадбольский! Ваши комплименты на грани приличия!

— Винюсь, — сказал я покаянно. — Но всё равно, хотя и барышня, но ледяная. А мы все любим тёплое и мягкое.

— Девушки из благородных семей, — напомнила она назидательно, — должны быть недоступны. И это должно быть видно издали. Родители такое говорят постоянно!.. Прошу тебя, Вадбольский, заскочи хоть на минутку! Ты хоть и тупой, но хитрый, сумеешь наговорить папе и маме глупостей. Уверена, стоит им посмотреть на тебя, сразу отпадут причины беспокоиться!

— Ну спасибо, — пробормотал я. — Это комплимент или оскорбление?

— Вадбольский, — сказала она почти умоляюще, — Юрий… прошу тебя. Я никогда-никогда не просила!.. Сделай это не для меня, для нашей группы, для суфражизма, который ты вроде бы поддерживаешь!

Я вздохнул, поколебался, хотел было снова всё послать и потребовать, чтобы больше не лезли ко мне, но смотрит такими коровьими глазами, будто тоже человек, я выдавил через силу: