Распростертого Ротбарта в туалетной комнате на полу, залитом его кровью, обнаружили, когда малая перемена уже заканчивалась.

Он уже пришел в себя, его подхватили под руки и повели-понесли в лазарет. Все галдели, стараясь понять что и как, мог ли поскользнуться и так садануться лицом о раковину, что не только разбил рот, но и сломал кость на скуле?

Я, понятно, был во дворе, благодаря дрону видел кто где и куда идёт, сумел выскользнуть незамеченным, а потом вальяжно вернулся, сталкиваясь плечами то с одним, то с другим, чтоб запомнили и подтвердили мое алиби.

Ротбарта поместили в лечебницу, и пусть в свою, академическую, но и там пробудет не меньше недели. Это не сломанную руку срастить, челюстно-лицевой хирург должен быть очень хорошим умельцем.

Надеюсь, Ротбарт понял, чьих рук это дело. И хотя доказательств нет, но ему они ни к чему. Зато понял и то, что могу не только защищаться, но и перейти в контратаку.

Горчаков на факультете дипломатии и международной политики, я на инженерном, но перемены между занятиями у всех совпадают, так что сегодня увидел его во дворе, куда уже высыпали курсанты и, главное, курсантки, вернее, курсистки. Толбухин и Равенсвуд тоже показались, но Равенсвуд утащил рыжего и конопатого в сторону здания библиотеки, а Горчаков, что весело общался с девушками, кивнул мне и, мило попрощавшись с барышнями, подошел, улыбнулся.

— Слышал, с Ротбартом снова несчастный случай?

— Да ну его, — сказал я как можно небрежнее, — А что с королевой Фомальгаута не общаешься? Вы же по рангу, как два близнеца пара!

Он спросил с интересом:

— Что за королева Фомальгаута?.. Впервые о таком королевстве слышу.

— Звездная империя, — пояснил я. — В скоплении Фомальгаута, там сто тысяч звезд и миллион планет. Сообщил Эдмонд Гамильтон… Или вы с нею в ссоре?

Он чуть скосил глаза в сторону, где появилась Глориана, окружённая будущими фрейлинами, но сделал вид, что рассматривает вспыхнувшие розовым огнем под утренним солнцем крыши Академии.

— У нас просто нет общих тем, — ответил он. — А тебе она чем интересна?

— Да вот стараюсь понять, — спросил я негромко, — зачем здесь эти княжны, принцессы и даже простые графини?.. Им предначертано блистать на балах, искать подходящих для рода кандидатов в супруги, держать салоны… Или здесь и женихов присматривают?

Он улыбнулся.

— А как думаешь ты?

Я сдвинул плечами.

— Аристократов из высшего круга, — ответил ему на полном серьезе, — самцов тоже, направили сюда, чтобы общались с другими не только на балах, там не понять, кто чего сто́ит. А здесь, когда не только за партой рядом, но и спишь на соседней кровати, легче почувствовать, кто из говна, а кто из хорошего железа, которое закалкой и нагрузками можно в добротную сталь, чтоб потом на высокие посты государственной службы.

Он кивнул, всё ещё не глядя на Глориану, но удерживая её краешком глаза.

— Да, суфражистки вроде бы выбиваются из этого… правила.

Я сказал:

— Вот-вот, вроде бы. Но на самом деле?

Он взглянул на меня пристально.

— Вадбольский ты слишком глубоко копнул. Я не скажу, что суфражизм поддерживается сверху, но и препятствия ему не ставят, заметил? Так что ты вовремя уловил струю и неплохо устроился, хотя многим это и кажется твоей большой ошибкой.

Я протестующе покачал головой.

— Я просто уступил просьбе красивых женщин!.. А эта умная мысля́ пришла только сейчас.

Он усмехнулся.

— Значит, у тебя безупречные рефлексы. В смысле, чутьё.

— А ты хорошо образован, — заметил я. — Знаешь, что такое рефлексы.

— В учебниках этого нет, — согласился он и внимательно посмотрел мне в глаза, — нужно читать новейшие статьи по науке. А вот откуда ты знаешь о них, сибирский медведяра?

— Декарт с его учением о рефлексах есть и в старых книгах, — ответил я уклончиво. — Ну как, передал находку родне Димы Шемяки?

— Сегодня передам. Договорился встретиться с младшим из рода. Их у главы рода семеро претендентов на трон. Хочешь побывать у них?

Я покачал головой.

— Извини, дел по горло.

Он криво улыбнулся.

— Да какие могут быть дела в нашем возрасте?.. Либо охота за красивыми барышнями, либо попойка в кафешантане.

Я тоже улыбнулся, но смолчал. Что-то не замечаю его самого ни в охоте за женщинами, ни в желании лихо кутить. А у меня, тем более, нет ни богатых и знатных родителей, что оплачивали бы кутежи, ни желания бесцельно тратить время на иллюзию петтинга с надменными барышнями.

Мимо нас прошли двое крепких и расфранчённых донельзя парней. Уставную форму нельзя нарушать, но можно мундир сшить такого же размера и фасона, но из более дорогой ткани, это не запрещено, главное, чтобы не выделялось из общей массы курсантов, красный кант на брюках навыпуск можно сделать чуточку шире, преподы не обращают внимание, но другие щеголи замечают сразу, а самое главное — курсистки сразу видят, кто в самом богат и денег не жалеет!

Один из таких орлов, что больше похожи на павлинов, оглянулся, бросил удивленный взгляд на Горчакова, дескать, как может сын светлейшего князя общаться с нищебродом, а второй сказал насмешливо:

— О, какие у Вадбольского ножны! Наверное, и меч ну прям из золота?.. Жаль, портки драные и сапоги стоптанные. Да и на кафтане из прорех вылезают локти.

Горчаков ухмыльнулся хитро, отступил на шаг, на лице его я увидел непонятную усмешечку.

Видя, что княжич устранился, и я в одиночестве, второй подхватил с готовностью поржать над нищебродом:

— Вадбольский, зачем тебе дорогой меч при рваных портках?

Я отодвинул полу кафтана в сторону и крепко обхватил пальцами рукоять меча.

— Хороший меч, — ответил я холодно и четко, — добудет не только хорошие портки. Если не ошибаюсь, барон Тыгыдымов?.. Барон, вызываю вас на дуэль. Ставка — меч проигравшего и пять тысяч рублей.

Тыгыдымов вздрогнул, обвел взглядом быстро останавливающихся вокруг курсантов, у всех на лицах жадное любопытство. Вдарит Вадбольский, как он умеет, или не станет?

Его дружок поспешно заговорил быстро-быстро, едва не глотая слова:

— Вадбольский, мы же шутим!.. Ну чего ты так? Посмотри какое солнышко, а скоро снова дождь, а потом и вовсе зима!

— Скотина с драным анусом, — ответил я жестко, — кто тебе позволил обращаться на «ты»?.. Вызываю и тебя на дуэль за оскорбление, порочащее мою честь. Ставка — меч проигравшего и пять тысяч… нет, с тебя десять тысяч рублей!

Похоже, он даже не обратил внимания на слова «с тебя десять тысяч», при дуэли взыскивается с проигравшего, но эти трусы уже ощутили, что не отступлю, не солью, и готов на кровавую схватку.

Тыгыдымов поспешно выставил перед собой ладони, на лице отразился ужас, губы задрожали.

— Простите, баронет, мы оба приносим нижайшие извинения! Шутка была неудачной, мы просим простить нас, и уверяем, что больше никогда не позволим себе хоть чем-то задеть вашу честь!

Вокруг нас уже собралось не меньше дюжины курсантов, большинство поддерживают этих недоносков, все богатенькие буратины из Петербурга, но сейчас, когда те струсили и униженно просят прощения, симпатии к ним начали быстро таять.

Я медленно и как бы с огромным неудовольствием, переступая через себя, проговорил громко:

— Скотина с драным анусом, я принимаю твои трусливые извинения. И твои, жалкий ишак. Граф Скорпиа, да? Я запомню, хорошо запомню. Но больше не попадайтесь мне на дороге. И вообще не подходите ближе, чем на десять шагов!

Я повернулся и пошёл к корпусу, чувствуя как встряхивает, но зажал себя в кулаке.

За спиной послышались шаги, Горчаков догнал, пошёл рядом, донельзя довольный.

Я покосился на его лицо, буркнул:

— Чему радуешься?

— Всё прошло, — сказал он, — как и полагал. Ты дал отпор, на этот раз без мордобоя. И без дуэли. Растешь, Вадбольский!

Я сдвинул плечами, но подумал, что он прав, здорово. Не знаю, на что надеялись эти два дебила, на своих могущественных родителей, наверняка, но быстро сообразили, что родители далеко, а я вот стою напротив, в руке острейший меч из закаленной стали, а лицо мое выказывает бешенство и желание убить прямо здесь и сейчас.