— Ты не в том положении, чтобы обсуждать мой брак, — отрезает сурово герцог, взирая на съежившуюся экономку.

Фрида злобно бросает взгляд мимо его сиятельства на меня и Генри.

— Но…я делаю это ради тебя. И то, в чем ты меня винишь, все было для тебя, Гленни, для твоего блага! Ты же мне как сын родной, у меня кроме тебя никого… — на собранном до этого лице женщины выступают слезы, она протягивает руки вперед, но не смеет сделать ни шагу, словно старая обиженная ребенком мать.

— Моего брата ты тоже ради меня сводила с ума? Что ты ему говорила, как могла маленькому ребенку промывать мозги, что он никчемен и не имеет права быть наследником?! — Глен срывается на крик, в голосе звенит стальная ярость.

По сжатым кулакам понятно, что он его гнев вот-вот готов вырваться наружу. Сейчас бы попкорна мне. Прямо сцена из финала какого-нибудь сериала с сотней серий, где все злодеи получают заслуженное наказание и раскрывается правда.

— Он же ненавидел тебя. Когда герцогиня ушла, он только и делал, что действовал тебе на нервы, кричал и плакал! Все было ради тебя! Ради тебя! — верещит Фрида выходя из себя, что совсем не похоже на выстроенный ею строгий образ.

Я начинаю все больше осознавать, что двигала Фридой даже не жадность и жажда наживы, а какое-то сумасшедшее помешательство. Она потеряла мужа и единственного сына, а Глен, которого женщина с малолетства воспитывала и даже заменила мать — потому что из настоящей родительницы герцога и Генри вряд ли получилась хорошая мама, иначе так просто бы своих сыновей она вряд ли бросила — стал для нее как родной, чьи интересы экономка решила блюсти словно коршун. И даже взрослый уже возраст герцога ей не помеха.

Только вот на самом деле герцог просто замена, предмет помешательства обезумевшей от горя и потери семьи женщины, за которые она отчаянно цепляется, чтобы не быть поглощенной беспросветной скорбью. 

— А я чем тебе не угодила? — выхожу вперед и опускаю глаза на дрожащую неистово женщину. Кажется, у нее серьезный нервный срыв.

Но мне искренне интересно, что же я такого ей сделала. Или как я могла навредить объекту ее повышенной защиты и любви — своему мужу, который и без вмешательства Фриды не намеревался меня подпускать к себе близко и четко обозначил условия нашей совместной жизни. Неужели так жаль было лишней порции ужина и нескольких платьев? А багаж мой заграбастать — здесь в чем забота о герцоге кроется? Разве она не понимала, что только еще хуже выставляет Глена в непригодном свете?

— Ты?! Да как может навязанная кем-то девица из столицы быть достойной дышать одним воздухом с благородным герцогом, племянником самого его величества?! Он тебя даже не выбирал, это брак по принуждению! Явилась вся такая, думала, хозяйкой здесь станешь? Не видать такого, пока в герцогстве есть я! Долго же ты еще продержалась, я думала, стоит только пару дней подождать, и ты, мерзкая двуличная городская особа, сама сбежишь и освободишь его сиятельство от этих уз!

Фрида сплевывает на землю. Ее глаза горят такой злобой и ненавистью, что мне становится не по себе. Словно будь ее воля, она бы вцепилась мне в горло и придушила на месте. Я сохраняю самообладание. Странно, но даже толики злости или обиды у меня нет. Наоборот, мой разум и сердце на удивление чисты. Мне эта женщина чужая, и за свои слова я знаю, что ее ждет расплата. Она ничего не сможет мне сделать.

— Служанки, содержание…если бы все это получила, Глен, мы же никогда бы от нее не избавились! — тон экономки меняется на наставнический, словно все это она делала, руководствуясь самыми честными и благими намерениями. — Я знаю тебя лучше всех, знаю твою душу, эта алчная девчонка тебе совершенно не подходит. Тем более, что ты ни не сможешь даже пальцем ее коснуться, ха-ха-ха!

Фрида смеется как сумасшедшая, из ее рта летит слюна, а глаза горят лихорадочным блеском. Жуть какая! Герцог невольно отшатывается.

— Ни к ней, ни к любой другой. Ни к кому! Глен, ты обречен на вечное одиночество, так же, как и я! У тебя не будет наследников, а твой братец рано или поздно сгинет, и весь этот проклятый юг и герцогство отправятся к праотцам! Все! По кусочку исчезнет все, что ты так желаешь защитить!

Поехавшая! В край! Я его любила, я его убила — тут тоже из этой оперы похоже актриса затесалась!

Я, конечно, слышала в прошлом всякие рассказы про злобных свекровей, которых душит любовь и ревность к собственным сыновьям, но даже они не смогли меня подготовить к таким откровениям.

По герцогу и Генри видно, что оба в одинаковом шоке. Если младший бледнеет, то вот лицо старшего наливается краской. По смирно заложенным за спину рукам с захватом запястья видно, что он старается подавить свои эмоции, но кого тут обманешь, когда челюсть сжата так, что только удивляться остается, как у него зубы не раскрошились во рту, а брови сведены к переносице.

Что значат слова Фриды о том, что у Глена не будет наследников? — проскальзывает важная мысль. Поджимаю губы. Глен даже брата по голове погладить не смог, и это при том, что на руках у него перчатки были… может ли быть, что потому он и сказал, что не намеревается меня пальцем коснуться и брачной ночи не будет, ибо у него элементарно какая-то фобия на касания?

Ну, тут понятно, как делать наследников, если ты девушку за руку даже не осмелишься взять? Я не трус, но я боюсь. Для герцога как для мужчины обнажить его проблему вот так вот вслух должно быть, весьма постыдно. Хотя я не нахожу психологические травмы и проблемы такого характера хоть сколько-нибудь смущающими. Но это потому, что я с Земли.

— И это вся причина? — спрашиваю спокойно у экономки, скрещивая недоверчиво руки на груди. — Ненавижу герцогство и весь юг, поэтому буду издеваться над маленьким ребенком и неповинной девушкой, за которую некому заступится? Ну что за мания величия, Фрида. Никто тебя на одиночество не обрекал, ты сама так решила, сама загнала себя в подобное положение. Жаль твоих родных, они наверняка хотели бы видеть тебя счастливо встречающей свою старость.

— Ты! — ревет женщина и бросается вперед, но едва ей удается седлать пару шагов вперед, как один из рыцарей, которой, кто знает когда, перестал разгружать повозку, четко скручивает ей за спиной руки. На этом крики сумасшедшей женщины не кончаются. Но мне уже становится лень ее слушать, такого потока брани я в жизни ни от кого не слышала.

Я вздыхаю. Ну, вот и все. Почти. Смотрю в сторону Глена, но похоже, он сейчас вне зоны доступа. Поза вся такая же, скрывающая агрессию, но глаза смотрят вперед, не фокусируясь ни на чем. Протягивая руку и легонько, осторожно касаюсь его плеча и быстро отнимаю руку назад, когда супруг вздрагивает.

— Ты как? Порядок? — мягко улыбаюсь промаргивающемуся и вернувшемуся в настоящее Глену.

Его сиятельство невольно отступает назад, явно было лишним самой инициировать физический контакт. Ну, теперь я на все сто уверена, что подразумевалось в словах Фриды. Не может ни к кому касаться и сам не терпит прикосновений. Сколько же в этой маленькой семье, состоящей из двух братьев сложностей!

— Заприте ее в комнате для допросов, и оставьте кого-нибудь следить, — выдыхает Глен, массируя одной рукой местечко меж бровями. Он выглядит бледнее обычного.

Безмолвный рыцарь с абсолютно безмятежным выражением лица несмотря на то, чему свидетелем он стал, повинуется, по-прежнему крепко держа руки экономки в захвате, на помощь ему споро бросается второй еще недавно разгружавший мои вещи мужчина. Эти двое проделали такой путь из столицы и даже успели грузчиками поработать, а силы хоть отбавляй, респект!

Оглядываюсь назад, Генри тоже не в лучшем состоянии. Сокращаю между нами дистанцию и серьезно заглядываю в его рассеянное лицо.

— Это она плохая. Твоей вины ни в чем не было и нет. Ты был маленьким и слабым ребенком. Повтори.

— Я был ребенком и ни в чем не виноват, это все Фрида, — под моим настойчивым взглядом Генри все же повинуется и добавляет тихо, переводя взгляд вперед на старшего брата: — Я никогда не питал к тебе ненависти. Никогда. Ты же моя единственная семья. Мне казалось, что это ты меня терпеть не можешь…