— Ваше сиятельство, вы уже три дня подряд туда ходите, может… вам стоит немного отдохнуть? — робко предлагает Эмили.

Со служанкой тоже происходят перемены. Маленькие, но заметные. Девчушка больше не молчит, а порой и вовсе, как сейчас, высказывает свое мнение. До этого было похоже, будто я над ней издеваюсь.

— Нет, я нисколько не устала, так к чему отдых? — отвечаю с улыбкой.

Мне тоже было тяжело после смерти матери. В какой-то степени — если это не излишне громко будет сказано — понять печаль и боль младшего брата своего мужа… да и, пожалуй, самого Глена, я могу. Пройдут года, но эти чувства никогда полностью не уйдут, только померкнут с течением времени. Общение с Генри мне не в тягость, тем более что дни проходят размеренно и однообразно. Я же не работаю, а чай хожу пить и вести легкую беседу, так что и уставать особо не из-за чего.

Поправляю в отражении зеркала шляпку — не поверите, багажа до сих пор нет — и отряхиваю от невидимых пылинок платье. Нитку с иголкой в руки взять пришлось, я ушила и немного модернизировала платья, что принесла Эмили в прошлый раз, и знаете, вполне довольна результатом. Теперь они хотя бы сидят как надо, а не как не пойми что.

Главное, что корсета нет, это настоящее зло. В столице корсет, при прохладной почти целый год погоде, вполне приемлем, но на юге, где светит солнце и весь день духота и влажность, ни за что! Тем более, кто меня тут видит. Даже не перед кем красоваться. Поэтому я за удобство, но элегантное. Да, мы не модные, но это не значит, что дикари.

Вот и шляпка подобрана в тон, удачно она завалялась в гардеробе домика — кто интересно был ее хозяйкой — и зонтик кружевной от солнца служит очень даже полезным аксессуаром. За неделю жизни в герцогстве я заметила, что кожа моя не загорает, а сразу краснеет, потом чешется и облезает.

— Привет, Генри! Как дела? Что делал сегодня? Я вот позавтракала преотличной яичницей с беконом, ну просто восторг. А еще мы с Эмили прибрались в саду вокруг домика, пропололи сорняки, и я попросила ее спросить у садовника рассаду каких-нибудь неприхотливых цветов, еще хочу расположить на балконе второго этажа несколько горшков с приятно пахнущими соцветиями, — мажу булочку маслом и передаю Генри.

Юноша машинально берет предложенное и даже кусает, радуюсь про себя, за время наших совместных пикников, кажись, его настроение стало получше, однако до нормального приема пищи еще далеко.

Я не психотерапевт, у расстройств пищевого поведения корень проблемы всегда лежит в психическом состоянии, квалификацией лечить и лезть в голову другому человеку, копаясь в его глубинных воспоминаниях и детских травмах, я не обладаю, увы.

Генри склоняет голову так, что челка падает на глаза, и совершенно невозможно понять, о чем он думает.

— Перестань приносить мне все это, — тарелка с брошенной на ней надкушенной булочкой отодвигается прочь.

— Почему?

По моей просьбе в беседке организовали круглый небольшой столик и пару стульев, так вести беседу и трапезничать гораздо удобнее.

— Я ненавижу еду.

Округляю невольно глаза. Впервые он заговорил о себе и своих предпочтениях.

— Что ты имеешь в виду, Генри? — мягко интересуюсь у младшего брата супруга, раз уж первый поднял эту тему, поощряю его участливой улыбкой. Это существенный прогресс. Не нужно держать в себе то, что тяготит. Можно и необходимо говорить о своих переживаниях, это я и пыталась дать ему понять.

— Потому что…я не заслуживаю пищи. Когда ем, испытываю чувство вины.

Генри опускает голову еще ниже.

Чувство вины?

— Но…почему?

— Потому что я никчемен. Я жаден к тому, чего не заслуживаю и чем не имею права обладать.

Генри поднимает голову, в его темных глазах непроглядная бездна.

Хмурюсь, но никак не могу понять его линию рассуждений.

— Ева, я жалок, да? — на лице мальчишки страх.

— Вовсе нет! — отрицаю я, но у юноши нет никакой веры моим словам. Признать проблему — уже наполовину ее решить.

Я хочу ему помочь, но вот как? Образование психологического у меня нет, лишнее давление на Генри может только усугубить его состояние.

Робко прикусываю губу и осторожно узнаю:

— А…ты говорил о том, как себя чувствуешь, с братом?

— За ребенка меня принимаешь? — ершится моментально подобно дикобразу молодой парень.

Не отвечаю, потому что, боюсь, мой утвердительный ответ ему не понравится. Не достигшие восемнадцати лет для меня действительно дети, и мне плевать, что законы этого мира считают иначе. Даже двадцатилетний детина порой может себя как маленький вести, и это нормально, с выросшей продолжительностью жизни граница взрослости отодвинулась от фактического наступления половозрелости.

— Не станет о меня слушать, — бухтит под нос подросток. — Ему не до того, постоянно дела, пашет как вол без выходных. Эти дворяне, которые ринулись сюда после того, как Юг вошел в состав империи, вместо того чтобы помогать, только больше проблем добавляют. Да и повстанцы из коренного населения…Короче, я не хочу грузить других подобной мелочью.

Я натянуто улыбаюсь, благодаря Генри за то, что он начал делиться своими мыслями, чтобы не дать чувствительному подростку снова закрыться и потерять доверие. Из сказанного им, становится понятно, что младший не питает к старшему брату ненависти, как могло показаться поначалу, и даже заботиться по-своему, боится побеспокоить, даже чересчур. Не все потеряно в этой семье, но Глену бы не помешало уделять своему младшенькому больше времени и внимания.

— Эмили, — зову я, когда мы с горничной возвращаемся обратно в пристройку.

— Да, ваше сиятельство?

— Он сказал мне не высовываться, но…Я же могу посетить кухню, верно? Или на это нужно спросить разрешения?

Не говорю, но служанка и без того понимает, кого я имею в виду. Хочется претворить в жизнь кое-какую идею, но получится это только с доступом к основной кухне.

— Вы — герцогиня.

Действительно. Да и вряд ли муж будет против, он же не повар, на кухне целыми днями не торчит, своим визитом я его не побеспокою, мы вообще вряд ли пересечемся. Но…

— Ваше сиятельство, давайте я уточню у секретаря герцога? — ободряюще улыбается Эмили. Порой мне кажется, что девчушка эта умна она не по годам.

— Хорошо, — киваю я.

Тем же днем.

Секретарь его сиятельства герцога южных земель, Чейз Нортон, закончил доклад о замеченных в горах повстанцах и, выгадав, что герцог поднял глаза и отвлекся, наконец, от бумаг, решил, что пора выполнить просьбу настойчивой девчушки-служанки. Несмотря на верную и преданную службу на протяжении уже трех лет, Чейз продолжал порой чувствовать себя неуютно в присутствии своего работодателя.

— Герцогиня Ева…

— Что-то случилось?

На лице герцога возникла озабоченность, проявившаяся в том лишь, что уголки его губ слегка напряглись. Малознакомые с проявлением ограниченного спектра эмоций на лице герцога, подумали бы, что он зол. Мужчина быстро поворачивает голову в сторону уже успевшего пожалеть о своем решении секретаря.

— Не уверен, что стоит об этом докладывать, но она хочет посетить кухню поместья.

— Кухню? — Глен хмурится, явно ожидая чего-то иного. — Зачем мне это знать? Пусть поступает как ей угодно.

— Ее сиятельство обеспокоена тем, что, если пойдет без предупреждения, может доставить вам неудобства.

— Кому — мне?

В голосе Глена искреннее недоумение.

— Да.

— С чего бы это?

— Ее сиятельство упомянула об обещании «не высовываться».

Лицо герцога Грейстона мрачнеет.

Чейз неловко опускает взгляд. На самом деле, его господина сложно бывает понять даже ему, что уж говорить о противоположном поле. Да, с женщинами у владыки южных земель действительно было мало опыта общения… нет, не так, оно совсем не ладилось с молодыми леди, хрупкими и нежными созданиями. С ними его наниматель, увы, замечен вести себя как последний медведь в посудной лавке…