Гляжу, как юнец набивает рот блинами и закатываю глаза. Ладно уж, простим ему эти колкости, заталкиваю желание опровергнуть смелые высказывания куда подальше — любовная ссора, в каком это месте — за аппетит Генри мы боролись долго и упорно.

Поднимаюсь на второй этаж поместья и, спросив дорогу у шокированной до потери речи служанки, где спальня моего супруга, быстрым шагом иду в указанном направлении. Выдохнув, вежливо стучу в дверь.

Я переспала со своими мыслями и как следует осмыслила собственное поведение и слова герцога. Нет правых и виноватых, и логично вот так вот цепляться за ошибки друг друга — мы же не обычная пара, которая может в угоду нежным чувствам идти на компромисс.

За сохранность брака тоже никто из нас не держится, чтобы считаться с чувствами партнера. Здесь интерес — не духовное родство душ и создание семьи как цель, с последующим струганием наследников. Все куда проще, и, можно сказать, низменней. Материальная, меркантильная выгода, что выражается в сохранении титула и свободы, балансировании меж двух и даже более огней. Не я одна заложница своего положения, и жертва тут тоже не только я. Жалеть себя уж точно не стоит, только время напрасно тратить и нервы.

— Ева? — Глен открывает дверь, высунув наружу одну лишь голову, и спрашивает удивленно, явно не ожидая увидеть меня так рано, да еще и на пороге своих комнат.

— Доброе утро, — я не пытаюсь выдавить фальшивую улыбку.

На самом деле, мне немного стыдно за свой вчерашний порыв. Уж осторожным трусом обзывать мужа можно было бы и остеречься. Семь раз отмерь, один отрежь. Осторожность — штука неплохая, и уж лучше так, чем вспыльчивая глупость и суета.

— Ты…проходи.

Дверь распахивается шире, и вся моя серьезная решимость летит к чертям.

Голый торс его сиятельства тому виной. На шее полотенце, с волос капает вода, дорожки которой текут вниз по твердым кубикам пресса и скрываются под линией низко опущенных домашних брюк. Как будто вчерашнего вида мало было.

— Можешь пока присесть…

Смущенно возвращаясь внутрь спальни, Глен быстро исчезает за дверью, где, скорее всего располагается гардеробная. Не отнимаю глаз от перекатывающихся мышц плеч и спины, до тех пор, пока муж не исчезает за поворотом.

Сглатываю и оглядываюсь вокруг, вытирая ненароком вспотевшие ладони о ткань юбки. Спальня явно мужская, в строгих и холодных тонах, без лишнего декора и растений.

Не заправленная кровать шире моей, на такой и шестеро взрослых смогут спокойно спать, везде порядок, только на спинке одного из кресел с синей бархатной обивкой висит тонкая туника. Я невольно краснею.

С таким мужем никакой гарем официантов в узкой форме не нужен.

Опускаюсь на краешек соседнего кресла и робко кладу руки на колени поверх юбки. Так, спокойно. Смотреть можно, трогать нельзя. Помним, что не для нас эта красота предназначается.

Довольно быстро герцог возвращается, в этот раз одетый. Плотная рубашка и черные брюки, повседневная одежда без лишних деталей. Главное, что не мокрая и не просвечивающая.

Глен облизывает губы и садится в кресло напротив.

— Что ж…

— Я хотела…

Мы переглядываемся и улыбаемся. Фух, про себя вздыхаю я, зла и обиды на меня не держат, хороший знак.

Достаю из кармана платья небольшой блокнот, любопытные глаза герцога следят за моими движениями. Глен молчит, явно намекая на то, что слово первой держать мне.

— Хорошо, — киваю и открываю свои заметки.

В этот раз не хочу ничего испортить. Нужно сказать то, что я действительно думаю, что по-настоящему в своем сердце считаю правдой. Ярость может затмить на какое-то мгновение разум, слова могут ранить сильнее ножа, но ошибки признавать свои нужно уметь. Поднимаю глаза от блокнота, начинать нужно не с того, что мне пришло в голову за ночь.

— Я чувствую то же, что и ты. Мне тоже кажется, что я загнана в угол, из которого нет выхода. Все, что делаю, кажется бессмысленным и никому не нужным. Зачем все это? В чем смысл стараться, когда все вокруг все равно найдут, в чем обвинить?

Вспоминаю прошлую жизнь и то, что тогда никто, ни одна душа не была на моей стороне. Сколько я не пыталась, усилия оставались незамеченными, а любой промах казался концом света, в который меня то и дело тыкали носом.

— Но бросить все — легко. Слишком легко… Нужна огромная смелость, чтобы продолжать бороться за свои убеждения. Идти на уступки, где необходимо, а в других делах настаивать на своем. Такой человек далеко не труслив и не беспокоится о том, что могут подумать другие люди. Наверняка он со всей серьезностью относиться к каждому своему решению и действительно хочет сделать правильный выбор.

Глен так внимательно и откровенно смотрит мне в глаза, что я почти теряю нить размышлений. Очевидно, простые выводы, к которым я пришла после того, как улеглись разгоряченные чувства, его сильно удивили и тронули. От меня он точно не ждал принятия и анализа его поступков.

«Ты не трус. И ты не должен позволять другим, в том числе мне, обесценивать свой труд и ставить под сомнения твои взгляды, но…»

Внешность обманчива. Порой мы легко читаем других, словно открытую книгу. Все их мысли, настроения и чувства отображаются у них на лицах словно на экранах мониторов. Но некоторые могут прятать свое лицо под маской, скрывать за ней свои чувства и вещи, которые не хочется никому показывать. Критиковать легко, но попытаться понять другую сторону бесконечно трудно.

Такие люди, как мой муж, наверняка привыкли постоянно быть неправильно понятыми. Объясни он все сразу, расскажи мне о своих опасениях перед тем, как ставить перед фактом, приняв касающееся меня решение в одиночку, все было бы иначе. Вот что послужило настоящей причиной моей злости и разочарования. Даже не однозначный отказ его сиятельства от плана Эвана, а это — задевшее мою гордость и самооценку пренебрежение. Оба хороши, чего говорить, за советом к супругу я тоже пятками не сверкала.

— Но…почему бы тебе не быть немного скромнее, Глен? — улыбаюсь я.

— Я кажусь тебе наглецом? — удивленно переспрашивает герцог, борясь с довольной как у сытого кота улыбкой на губах.

— Да. Почему считаешь, что правду, которую видишь ты, я увидеть не смогу? Думаешь, герцогиня — недальновидная глупышка? Я смогу понять твой ход мыслей, и вместе мы станем думать над решением. Все просто. Моя мама всегда говорила, что недоразумения случаются из-за недостатка взаимопонимания. Вчера у нас обоих не хватило друг к другу понимания. Мы хорошенько постараемся, и такого недоразумения больше не возникнет. Идет? — поднимаю задорно брови и протягиваю вперед руку.

Герцог проигрывает и улыбается так, что в его глазах зажигаются искорки.

— Идет.

Моих пальцев касается теплая большая мужская ладонь.

Едва кто-либо из нас понимает, что произошло, герцог быстро одергивает руку, словно обжегшись. Даже кажется, что ничего и не было, настолько невероятно сие событие. Но тепло от прикосновения и легкое будто от удара статического тока покалывание на кончиках пальцев мне явно не привиделось.

Без перчаток, на пару мгновения я действительно держала его руку в своей.

— Это…

Глен хмурится и поджимает губы. Ясно, говорить ну эту тему мы явно не желаем. Что ж, пусть будет по-твоему, муженек. Несмотря на произошедшее, герцог быстро возвращает самообладание. Да и шока и приближающейся паники — как это могло быть у страдающего фобией при непосредственном возникновении причины страха — мной не замечается.

Поэтому я решаю «забыть» обо всем и возвращаюсь к повестке моего визита. Расправляю невидимые складки на юбке и открываю блокнот, заглядывая в него за подсказками для своей речи.

— Я много думала о том, что ты сказал вчера. И поняла, что беда кроется в ворошащих спокойствие в герцогстве крысах. У нас имеется много проблем, но они вполне решаемы. Послушаешь, что я предлагаю?

Глен до сих пор с нечитаемым видом смотрит вниз на лежащую на колене собственную руку.