— Ты поэтому решил насчет развода? — спрашиваю, когда первый шок проходит. Приготовление на всякий случай, вот что это такое.

Слишком все неясно, но в то же время, предупрежден, значит, вооружен, правитель просто так не стал бы делать что-то подобное, как выступать свахой в вопросе брака своего племянника со мной. И потенциальная угроза для радикалов вполне жива, пока есть я, занимающая место герцогини Грейстон. Шпионы соседнего королевства не дремлют, им крайне невыгодно такое положение дел. Руками радикальных идиотов они торопятся поскорее устранить, итак, оказавшуюся между молотом и наковальней бедняжку Еву.

— Отчасти, — уклончиво отвечает Глен, неловко потирая шею.

Я отпускаю его руку и встаю напротив, чтобы четко видеть лицо мужа. Говорил мне не путаться под ногами, не высовываться, но что такое — оказался совсем не страшным. Вспоминаю нашу первую встречу в кабинете, когда я только-только открыла глаза в новом для себя мире, и начинаю понимать, что словно в кривое зеркало тогда глядела, реальность оказалась не такой, какой казалась. И ведь не случайно тогда новоиспеченный супружник допытывался, понимаю ли я смысл этого брака и природу наших с ним отношений. Он знал все с самого начала.

Даже если бы герцог и хотел, вряд ли может быть с такой как я, отбросим страх Глена к прикосновениям к другим людям. Могу понять и его неудовольствие и пренебрежение поначалу женой: кто был бы рад оказаться разменной монетой? Император не только мной как пешкой крутит, собственный племянник у него по рукам и ногам скован.

Но если супруг уверен, значит, развод вполне возможен, иначе муж и вовсе бы не стал его упоминать, — делаю про себя выводы.

— Еще вопрос, — смелею я. Нужно было спросить гораздо раньше. — Почему ты выгнал меня жить в пристройку?

Глен отказывается смотреть прямо мне в глаза. Его уши снова краснеют. Эй, это я тут обиженная и оскорбленная, не надо теперь из себя строить жертву абьюза, я же даже издеваться еще не начала! Так, легкий совсем допрос учиняю, всего-то.

Герцог вздыхает. Уже воображаю причины, одна хуже другой, когда мужчина, собирается с духом и отвечает тихо:

— Если мы с самого начала не будем жить под одной крышей, не будем делить ложе, тебе будет проще выйти потом замуж. Найдется куча свидетелей, что подтвердят, что мы даже не спали вместе в одном здании, и брак этот консумирован не был. Женщинам после развода тяжелее найти себе пару, это факт. К ним относятся с долей пренебрежения, и даже если муж смиряется, его родня, друзья, слуги не стыдятся в своих выражениях. Я бы дал клятву на крови, и вопросов насчет твой чести бы не возникло, все бы поняли, что это был обычный фиктивный союз, сделка.

Глен заканчивает и робко смотрит мне в глаза.

Красивый зараза. Почему-то сейчас он мне кажется еще прекраснее, чем обычно. И это странно. А еще я вдруг вместо того, чтобы успокоиться, раздражаюсь пуще прежнего. Но и вылить эти чувства наружу, да даже показать их не могу. Обо мне думал, о моей печальной после жизни с ним судьбе! Мужа второго не смогу найти! Вот же потеря! Сплетничать станут, оскорблять!

Как он все ловко продумал! Рассчитал!

Что имеем?

Хитрющий император решил себя обезопасить, посадил в качестве герцогини на южную пороховую бочку меня, девицу с воистину роскошным приданым в виде оружия различного калибра, и сложил ручки, решив, что такой угрозы соседям будет довольно. Крути, мол, этой шашкой как тебе угодно, племянник. А племянник-то против, сам разберется, сердобольный до жути, жаль ему жену в расцвете лет, и кровь лить лишний раз он не желает.

Насчет планов по экспансии и войне — слишком все это эфемерно, но и исключать такую вероятность развития событий не стоит, как бы она не была мала. Глен прав в том, что наперед загадывать невозможно. Поэтому он и заявил мне с порога храма, где обменялся с женой клятвами про «в горе и в радости», что развод будет и он его отчаянно жаждет.

— Еще вопрос, — ставлю герцога перед фактом, раздувая щеки из-за беспричинной злости.

Как будто я его прошу думать о моем благе? Сдалась мне эта забота! Изначально он не рад был, что поменялось, почему вопреки тому, что должен презирать и меня, и всю эту ситуацию, как любой нормальный человек, он о втором браке своей пока еще жены уже озаботился?

Глен кивает, явно страшась своей благоверной.

— Зачем столько лет терпеть? Всех этих повстанцев и им подобных, всех недовольных, если в твоей власти все это искоренить, как, явно желает император. Он ведь меня и по этой причине в том числе наградил титулом герцогини. Это же жирным шрифтом намек — разберись, иначе я сам отправлю войска.

Его сиятельство тянет вверх один уголок губ в невеселой усмешке.

— И что с того? Окропить все здесь кровью? Мстить за отца, за своих воинов, становясь не хуже этих же радикалов. Идти по трупам? Стоит только успокоившемуся народу, занятому сейчас сельским хозяйством почуять запах пороха, дыма и железа, все эти годы кропотливого труда обернутся прахом. Они встанут на мою сторону? Скажут спасибо, что покарал достающих и их в том числе бунтовщиков — бывших односельчан и родственников? Кто будет прав в глазах простого населения — имперский наместник или свои, те, кто живет здесь поколениями? История помнит все. И пишут ее не победители, а выжившие. Люди быстро вспомнят, что далеко не мирным путем их земля оказалась частью Норталиса.

— Но ты же уже убиваешь. И проливаешь кровь, оставляя позади трупы, — вспоминаю я сегодняшнее.

Глен сглатывает. У него нет ответа. Запутался в своей доброй воле, кажется поначалу мне.

— Ты не можешь быть для всех хорошим. И поданные не обязаны тебя любить, как и ты их. Уважение проще добиваться страхом и силой, когда это нужно.

Это жестоко, и это правда. Мир сохраняется не только отказом вооружения и молчаливым терпением до крайней точки, когда уже приходится бороться за право на жизнь, но и вовремя обнаженным клинком.

— Я ценю моральную свободу и не жду уважения, оно мне не нужно, а любовь подавно.

— Мечтатель, — фыркаю я, закатывая глаза.

— Все должны быть равны перед законом. Люди злы и коварны, и я должен быть таким же, чтобы ими править? Не думай, что я дозволяю бесчинства, мои люди ловят преступников, и доставляют их живыми, над ними вершится суд и они получают заслуженное содеянному наказание. Каждый случай индивидуален, обстоятельства каждого заслуживают внимания и разбирательства, — твердо отвечает Глен, отстаивая свою точку зрения и добавляет тихо: — Это же человеческая жизнь.

Закрываю рот, когда на языке уже вертится едкий ответ.

А на Земле…тоже не все идеально. Но преступников ловят не президенты, и уж точно они не подстегивают убивать на месте. Даже последний подонок получает заслуженный приговор на суде, пользуясь правами человека и согласно основным принципам.

Я смеюсь и начинаю смотреть на мужа под иным углом. В лучах высоко находящегося солнца его темные волосы блестят, а глаза, черные как уголь, как самая темная ночь, кажутся удивительно яркими.

— Знаешь, а ты, оказывается, современнее меня. 

Глен пожимает плечами.

— Однако с покушающимися на мою семью разговор короткий.

Я неловко улыбаюсь и прощаюсь с герцогом, мы уже какое-то время мнемся рядом с моим домом. Разворачиваюсь к мужу спиной и исчезаю за дверью безопасных стен.

Семья?

Верно, Генри — его семья, и он был со мной в одной карете. Яснее ясного, что старший брат будет делать все, ради его защиты. Я же, скорее, стратегически важный объект, который подлежит охране, самому не нужна, но и другим отдать или избавиться не представляется возможным.

После откровений мужа как никогда становиться ясно, что положение мое весьма шаткое, от меня не зависящее. Никому не нужна, по сути, все только выгоду какую-то преследуют. Конечно, оно понятно, но все равно чувство не из приятных. Ладно, хотя бы с Гленом прояснили, после удаления из поместья Фриды жизнь устаканивается, и с мужем выстраиваются стабильные союзнические отношения. Невозможно загадывать наперед, но сейчас, мы на одной стороне баррикад.