— Шестьдесят лет, — бормотал тем временем Подмастерье, — поколение за поколением, агония Города, и — ничего… Жертвы — зря, кровь — зря… Жизнь — зря! Учи нас, Мастер!… Мы — не те заблудшие, кто в отчаяньи поднял руку на учителей своих!… Это они, потеряв власть, в злобе попрали заветы говорящих и взялись за оружие… Учи нас, Последний Мастер, верни словами былую силу — и рабы твои выполнят все, что ты скажешь!…

— Все, что я скажу, — задумчиво повторил Девона, почесывая кончик носа; и Скил аж заскрипел зубами от невеличественности этого жеста. — Рабы… Впрочем, звучит заманчиво. Хотя ты, стоящий передо мной на коленях, рядишь меня в чужую заношенную мантию, — я согласен. Я попробую помочь вам. Всем вам. Только для этого мне придется умереть.

Бешеная радость, вспыхнувшая было в глазах Подмастерья, внезапно сменилась недоумением и страхом; и он уперся руками в пол, по-собачьи заглядывая снизу вверх в бесстрастное лицо Упурка.

— За что, Мастер? — губы юноши задрожали, и перетянутая струна его голоса сорвалась на всхлип.

— Что это с тобой? — с насмешливым участием осведомился Упурок. — Я же вроде ясно сказал, что сам хочу умереть, сам — а не тебе шею свернуть… хотя следовало бы. Вы меня разве не за этим в каризы приглашали, да еще так вежливо?

— Не надо, Мастер! — истерически закричал Подмастерье, пытаясь подползти к Девоне; впрочем, это у него никак не получалось — Упурок каждый раз аккуратно отодвигал его ногой на прежнее место. — Не умирай! — учи нас… Лучше убей кого-нибудь! Хочешь — убей меня! Хочешь?!

— Тебя? — Девона немного подумал. — Нет. Тебя не хочу. У тебя кровь плохая. А у меня — хорошая. И распоряжусь я ею, уж будь уверен, так, как считаю нужным. Ты же сам тут скулил, что исполните все, что прикажет последняя надежда в моем лице! Да или нет?!

— Да, Мастер, но…

— Ты непоследователен. Если да — то никаких «но»! Умру, умру, мой дорогой, всенепременно умру. Только не сейчас. И так, как мне хочется — во всяком случае, никак не на вашем дурацком щите. Лично я намерен уйти из жизни на Большом Ежегодном Кругу. Сколько там до него осталось?

— Восемь месяцев, — кинул из угла забытый Скил, напоминая о своем существовании и даже некотором праве на голос.

— Восемь, значит… — Девона наморщил лоб, что-то прикидывая. — Хватит. Должно хватить. Иначе не подготовимся… И встань, парень, нечего по паркету елозить. Звать-то тебя как, посол?

Подмастерье нерешительно поднялся на ноги и машинально отряхнул и без того чистые колени.

— Меня? Пирон.

Он вытер выступившие слезы и неожиданно твердо взглянул в глаза Девоне.

— Приказывай, Мастер. Мы сделаем все, что ты скажешь. Сделаем молча и без лишних вопросов. Что нужно тебе, чтобы… чтобы умереть?

— В первую очередь — доски, — очень серьезно ответил Упурок.

…Они, наверное, уже больше часа составляли бесконечный список предметов, позарез необходимых Девоне, чтобы умереть. Пирон усердно скрипел облезлым пером, и в углу давно сидел неизвестно когда и откуда взявшийся Сырой Охотник — сидел, молчал, улыбаясь одними уголками рта — и Скил тоже тихо сопел, выглядывая из-за плеча Упурка, и только удивлялся, зачем Девоне для смерти понадобились свечи, и доски, и ткань и… Ну, веревка — это понятно, на ней хоть повеситься можно… Потом Пирон приписал напротив веревки — «345 локтей», и Скил окончательно отказался что бы то ни было понимать, и только слушал, как Девона втолковывает Охотнику, что заказанные мечи должны быть длинными, узкими и прямыми, и клинок чтоб в кольцо сгибался, а если Оружейники откажут, так найти там у них Стреноженного и сказать, что от Упурка…

Пирон от старания высунул мокрый короткий язык, Скил про себя благодарил покойного старшину Рипша, научившего его читать для различения «никчемного и дорогостоящего» — любил красиво выражаться горбатенький Рипш, сломавший себе шею в слишком уж случайной потасовке, любил и умел, теперь так не могут… — в списке вдруг обнаружился любопытный пункт: «Женщины — 8 шт.»; и Скилъярд вновь погрузился в тяжкие размышления. Нет, женщины — это само по себе хорошо, но совсем не для того, чтобы помирать… хотя, если их восемь, да еще из Пляшущих Флоксов тамошних кобыл натаскать, так тогда действительно и концы отдать недолго — они и поодиночке кого хочешь до полусмерти приласкают… Но зачем тогда мечи и веревки?! От женщин отбиваться да Подмастерьев вязать? Опять не сходится…

Девона прервал сумбур Скиловых мыслей и потребовал, чтобы он, Скилъярд, немедленно сказал ему: «Илло-хо-хо, мой принц!» — а эти, в комнате, пусть слушают. Заподозрив неладное, Скил буркнул требуемое, Девона скептически поджал губы и распорядился, чтоб громче и радостней.

— Илло-хо-хо, мой принц! — громко и радостно завопил Скилъярд. Пирон вздрогнул и сделал кляксу, Сырой Охотник полез к себе под балахон, но на полдороге опомнился и успокоился, а Девона поковырялся пальцем в ухе и сказал, что темперамент есть, но придется повозиться.

Тут Скилъярду вдруг пришло в голову, что придурошный Упурок просто-напросто дурачит наивных Подмастерьев — с него станется! — и они отлично проведут в каризах все эти восемь месяцев в обществе восьми отловленных баб, а потом…

Что будет потом, Скил додумать не успел, потому что в дверь без всякого предупреждения вломился с диким грохотом совершенно ошалевший охранник.

— Там! Там!… Нижний ярус… в хранилище… — прохрипел он, держась за грудь и задыхаясь от быстрого бега.

— Ну, что там? — Пирон с крайним неудовольствием спрятал язык и оторвался от своего важного занятия.

— Там — эти!… Ну, те, которые…

— Так все-таки: те или эти? — осведомился любопытный Девона.

Охранник постоял в раздумьи.

— Те, — уже более уверенно ответил он. — Те двое, которые в зал на Говоренье приходили. Мы их еще тогда схватить собирались, да замешкались, а потом глядь — их и нет уже. Дверь нашли, там у помоста заноза одна хитрая есть, открывательная. Спустились за ними — нигде нет, как сквозь землю просочились! А после напарник мой, Куаста, вроде шум какой в хранилище услышал. Мы туда — а этот, старик который, там в кресле расселся и старые витражи листает — ТЕ САМЫЕ! Полистает-полистает, захихикает, — стражник понизил голос, переходя на зловещий шепот, — и чего-то там дописывает…

— Дописывает?! — Пирон выронил перо, забрызгивая список чернилами. — Безумец! И что?!

— И ничего, — виновато просипел стражник. — А музыкант его вообще так зачитался — нас не заметил. Куаста еще об него споткнулся… Ну, мы их того… взять намеревались… А потом передумали. И только наверху опомнились.

— Идем! — Пирон вскочил, отшвыривая табурет и проверяя крепление кинжала. — Скорее!…

— Идем, — согласился Девона, спрятал список за пазуху и махнул Скилъярду рукой. Охранник, продолжавший бормотать что-то насчет обугленных глаза старика, гнавшихся за ним всю дорогу, — так вот, охранник, наконец, заткнулся и пошел вперед, увлекая спешащих людей по коридору вглубь катакомб…

…Из-под двери хранилища выбивалась тоненькая полоска света, словно перечеркивающая холодный каменный пол. Пирон на мгновенье задержался перед дверью, инстинктивно стараясь не наступить на розовую теплую ленту, еще раз оправил на себе пояс с ножнами и резко распахнул даже не скрипнувшую дверь.

Ни музыкант, рассевшийся на полу с леем на острых коленях и полузаваленный грудой пожелтевших свитков, которые он лениво перебирал тонкими нервными пальцами; ни жилистый старик в кожаном кресле, листающий неподъемный манускрипт в массивном переплете и время от времени прикладывающийся к здоровенной деревянной фляге (где он только успел ее раздобыть?) — оба они не обратили на вошедших ровно никакого внимания.

Некоторое время стояла напряженная (правда, напряженная только с одной стороны) тишина, которую наконец пробил резкий вопрос Пирона, и в нем не было ничего от юного испуганного Подмастерья.

— Кто ты такой?

Вопрос адресовался старику.