А без искренности эту странную мир-Книгу, на окраину которого (или которой) свалилась троица невинно убиенных туристов — без искренности ее ни читать, ни писать попросту не интересно.

Да и жить в ней — тоже.

«… — Учитель, — спросил ученик, — когда лев бросается на слона, и когда он бросается на робкого сайгака — он вкладывает в удар одинаково великую силу. Что за дух движет львом?

— Дух искренности, — ответил учитель.»

Люди совершает Поступки. Злые или добрые — я далек от того, чтобы взять на себя бремя судьи. В самом добром Поступке кроется зародыш Зла. Если я спасаю девушку от насилия, всегда найдутся недовольные. Сам насильник, к примеру. Особенно если я пришибу его в момент спасения девицы.

Будни палача; исповедник, нарушающий тайну исповеди убийцы-маньяка; содержательница борделя, подобравшая на улице умиравшую от голода девочку и давшая ей работу — это добро или зло?

Если вы знаете ответ — вы знаете больше меня.

А я знаю одно — люди все-таки совершают Поступки. Даже когда они — Знаки. Люди Знака. Чаще — неосознанно, но иногда и преднамеренно. Их Поступки колеблют Переплет, как трепыхания мухи колеблют нити паутины, и почти всегда возвращаются большей или меньшей бедой.

Даже когда Переплет вообще ни при чем — человеку всегда найдется, из-за чего страдать, и он непременно припишет это кому-нибудь.

Богу.

Сатане.

Переплету.

Карме.

Соседу.

Я чувствую боль этих людей, я ощущаю воздаяние Переплета за их Поступки — и коплю в себе.

Я ПЫТАЮСЬ ВЗЯТЬ ВСЕ НА СЕБЯ.

И вот тут таится главное. Ведь я — Глава. Ее Глава. Ее часть — и Переплет бьет по мне за поступки других людей: по утрам у меня кружится голова, и виски сводит нестерпимой болью… Переплет бьет по мне, по части целого…

А значит, бьет по Ней!

Но Она — еще и творец Переплета. Следовательно…

…Я спокойно смотрю в желтые безвекие глаза, я отвечаю, спрашиваю, вежливо улыбаюсь в ответ на острозубую ухмылку Зверя, я восхищаюсь Его остроумными парадоксами — но в это время я могу думать. Я могу вспоминать.

Я вспомнил. Вспомнил слово из того мира, в котором жил раньше. Короткое — и вместе с тем очень емкое слово.

Резонанс.

Я замыкаю Переплет сам на себя.

Резонанс.

И руки мои дрожат по утрам…

…Во имя Книги — а, собственно, почему? Почему я при косьбе должен идти непременно за Хромым Кукишем? Потому что так говорит Хозяин Слова Прус. Потому что так говорит Господин Фразы Бита Косорукий. Потому что так говорит Белый Страничник Свидольф.

А почему так говорит Белый Страничник Свидольф? Потому что так записано в Книге Судеб, на его Странице. А почему так записано в Книге Судеб на его Странице, если Хромой Кукиш на правую ногу припадает и все норовит мне косой по коленке заехать?

Почему?!

Может, так оно и надо, чтобы я от его косы все время уворачивался? Может, и надо.

Так я не хочу все время уворачиваться!

А приходится…

Вот почему, во имя Переплета, должен я жениться не на Валонге, третьей дочке нашего бондаря, а на Ульгаре-пряхе, и непременно нынешней осенью? Тоже в Книге записано? А там записано, что дура-Улька с две кадушки в обхвате, и рожа у нее такая, что один раз глянешь — три раза утопиться хочется?! Так нет же — заладил Белый Страничник Свидольф: женись да женись на ней, на Ульгаре то есть. А какое ему дело, сморчку трухлявому, на ком я жениться хочу? Ах, да Книга… Ну и что — Книга?! Ведь не Книге же с Улькой толстозадой жить, и не Страничнику Свидольфу, Переплет его распереплет!..

А мне Валонга нравится, да и я мужик не из последних; может, даже из первых я мужик у нас на Выселках — и Валонга, кажись, не против, я ее щипал сколько раз, а она хихикает… а то, что ей Толстый Мясь не нравится, за которого ей идти написано — так это уж точно!

…Раньше хорошо было. Понятно. Знал я, что и как делать, чего положено, чего неположено — а почему? — а потому, что так в Книге Судеб нашими Знаками записано. Записано — и все тут. И шел себе за Хромым Кукишем, от косы его уворачивался и горя не знал. А чтоб там какой-никакой Поступок совершать — так упаси меня Переплет, и в мыслях не было!.. Ну разве что на Черчеков хутор с приятелями чаще иных захаживал — выползней дубасить. Так на то они и выползни, их бить — не Поступок вовсе, а наоборот, отдохновение души; и Благодать за это, опять же…

Раньше хорошо было. А сейчас плохо. Мысли какие-то несуразные в голову лезть стали. Уже и места свободного нет, а они все лезут и лезут. И не то чтоб крамольные, а так… странные да ползучие. Почему то — можно, а это — нельзя. И ведь знаю, почему — в Книге так записано — только все равно тянет что-то не так сделать. Ну вот не хочу я на Ульгаре жениться — и баста!

Это все с тех пор у меня началось, как пришлые на Черчековом хуторе объявились. Выползни новые, то есть… Ну, не то чтоб сразу, как объявились — хотя и поначалу хорошего мало, сперва мне с дружком по шее накидали, а после и Свидольфа самого выперли — а с того момента, как выпертый Свидольф побывал в Книжном Ларе и нежданно-негаданно по возвращению заявил, чтоб мы Черчекам и тем, кто на хуторе ихнем ошивается, морды больше не били, а наоборот, относились со всяческим уважением и почтением.

Это что, тоже в Книге так записано? Тогда почему нам Страничник раньше этого не говорил? Ну а то, что выползней дубасить можно, и что не люди они вовсе — это ведь тоже в Книге было записано?! Что ж это такое, братцы, получается?! И то в Книге записано, и се в Книге записано — понимай как хочешь? Кто хочет — морды бить идет, кто хочет — хлеб-соль несет… а Переплету все одинаково?

Странное дело, однако… Может, врет Страничник? Может, и врет. Только когда — раньше или сейчас? Так не станет он врать — его за искажение Страницы Переплет пополам перешибет.

Ох, заваруха выходит! Голова кругом…

…Ну ладно — уважать так уважать. Поначалу боязно было, уважать-то с непривычки, а после решились мы-таки и вдвоем с дружком моим, Юхримом-печником, на хутор к ним отправились. Удочки с собой взяли, еды немудрящей, того-сего…

Пришли. Выходят они нам навстречу. Смотрят. Колья в руках держат. Думают — мы за Благодатью. В смысле опять дубасить их пришли. А у нас с Юхримом, кроме удочек, ничего с собой нету. И двое нас. А этих — не то пятеро, не то шестеро… а четверо — это уж наверняка. Удочкой много не наловишь.

Боязно нам стало — вот сейчас припомнят старое, да как наподдадут нам, и ничего им за это не будет… Свидольф-то их теперь уважает, чего и нам велел, а между ними и Переплетом их тень стоит, от Поступков отгораживает…

И тут выбегает вперед мальчишка — видел я его разок, еще тогда, когда гнали они нас вместе со Страничником отсюда — и ну хуторским выползням что-то втолковывать.

Надо же! Послушались его парни, как Знаки Хозяина Слова, колы свои опустили и вроде как расходиться стали. А малец с одним пареньком прямиком к нам направились. И глаза у них не от злобы выползневой, а от любопытства светятся. Ну, думаю, хвала Переплету, пронесло! Добром аукнулось, тишью-гладью… Значит, хорошо мы сделали, что пришли по душевному веленью да слову Страничника Свидольфа…

Подходят они.

— Здравствуйте, — это мальчишка говорит.

А мы стоим и не знаем, как отвечать. «День вам добрый, Люди Знака?» Так не Люди Знака они… и вообще — люди ли? Вон тень какая чернющая за каждым тянется… Подумал я, прикинул, мысли с ладони на ладонь покидал — ладно, буду отвечать. Все равно за такой Поступок больше синяка на рыло не заработаем.

И отвечаю.

— Здрасьте, — отвечаю.

Вроде ничего пока. Сошло.

— Вы драться пришли? — малец интересуется.