…Ну вот. Послезавтра нам в Ларь уходить, а тут, как нарочно, эти приперлись. С Выселок. И пива притащили. Прознали откуда-то, что я пиво люблю.

Талька — тот сразу к ним. Я просто диву дался — считай, всего неделю назад они к нам с дубьем приходили, а теперь — лепшие кореша. Хотя это для меня всего неделя прошла, а для них всех…

Черт их принес! Пиво-пивом, да не лежит у меня сейчас душа к застольям. Всего ничего, как мы Черчековых парней и Боди похоронили… Но, с другой стороны, парни-то эти ни при чем. Небось, и не знают о наших битвах. Ну и не надо им знать.

Ладно, думаю, посидим, Чековых ребят помянем, земля им пухом… я потом Болботуну с Падлюком в подвал пива снесу, пусть разговеются…

А Талька — рот до ушей.

— Пупырь! — кричит. — Привет, Пупырь! Тут к нам дядя Бакс из командировки вернулся! Помнишь, я тебе еще про него много рассказывал?..

Пацан — что с него возьмешь? Хоть и маг он теперь, или как это у них (вру — у нас) называется…

Колдун.

Колдун Талька. Разгонятель туч.

…Подходит ко мне этот самый Пупырь.

— Здрасьте, — говорит, — дядя Бакс. Удачи вам на жизненном пути.

Во-во, думаю. И счастья в личной жизни.

Остальные чуть поодаль стоят. То ли боятся, то ли стесняются. Интересно, что им Талька про меня наплести успел? И какой я этому Пупырю дядя?!

— Здорово, — отвечаю, — племянничек. Человек человеку — друг, товарищ и Пупырь. В гости зашел?

— В гости, — улыбается.

А мне не до улыбок сейчас. Как вспомню серпы эти проклятущие…

— Ладно, — киваю, — садитесь, раз пришли. В ногах правды нет.

Подошли. Сели. Молчат. А садятся-то, господи! — все рядком и все одинаково. Чисто гимназистки. Как тогда, в кабаке. Один Пупырь на меня скосился, подумал-подумал — и сел чуть по-другому. Ага, понимаю, видать, не в первый раз сюда ходит. Кой-чего поднабрался.

Сидят, значит. Молчат. Я получше пригляделся — смотрю, Пупырь хоть и улыбается, а сам смурной какой-то. Словно точит его изнутри.

Молчим.

— А у меня друг пропал, — Пупырь говорит, — Юхрим- печник. И бондарь наш, отец Валонги, тоже пропал. И кабатчик. Да еще двое, уже с Ближних Выселок. Люди говорят — их Боди забрали. А, может быть, и не Боди. Вы их случаем не видели?

И в глаза мне заглядывает.

Вот оно что, оказывается… то же, что и у нас — только с другой стороны.

— Нет, — отвечаю, — не видели.

А сам глаза отвожу. Тошно мне стало — дальше некуда. Выходит, и сами они здесь не знают, кто из них — Равнодушный, а кто…

Молчим. Ветерок над головами шебуршит.

— Ладно, — говорю, — мужики, чего зря зады просиживать… Давайте выпьем. Только пиво мне ваше сейчас не пойдет. Мне чего покрепче надо. Вы тут располагайтесь, а я сейчас…

И пошел к Черчеку за самогоном.

Принес.

— Кто, — спрашиваю, — со мной первача тяпнет?

Эх, чуть не ляпнул — за упокой!..

Мнутся. То ли не положено им, то ли я не так предлагать должен.

— Вот, — исправляюсь я, — Люди Знака, самогон, на Переплете настоянный. Про него в любой Книге непременно записано. На первой странице, большими буквами. Ну-с, кто желает по стаканчику во имя и прочее?

Молчат. Вот ведь чертова Книга, до чего людей довела!

Потом один из них меня за рукав тянет и несмело так спрашивает:

— А ты на себя возьмешь?

А, ясно! Мне про этот фокус Талька уже все уши прожужжал.

— Беру, — киваю, — а как же! Ясное дело! Я, мужики, этого добра на себя столько беру, что вам и втроем не снести. Не бойтесь! Все беру! Поехали?

Пупырь и тот парень, что спрашивал, зашевелились, кружки тянут — а остальные не созрели еще, побаиваются. Пива себе подливают.

Выпили мы. Молча. И еще раз.

Вроде полегчало немного. На разговоры потянуло.

— Ну, — спрашиваю, — как живете? Все по-написанному? Да еще и не вами читаному? Все, как положено: ни стопки лишней выпить, ни слова случайного сказать, от забора до обеда, да еще, небось, и строем ходите?

— Нет, — Пупырь отвечает, и серьезно так, — строем не ходим. Разве что на косьбе или на Обряде Чистописания. А так ты прав. Вот мне на Ульгаре жениться записано — а я на Валонге хочу. И пива, опять же, в неурочное время иногда хочется. Да мало ли чего хочется?! Ведь не в пиве же дело… Страничник наш, Белый Свидольф, к примеру, уже в печенках у меня сидит, так иногда тянет ему по загривку съездить — мочи нет! А Словнику Прусу я на днях таки съездил…

— Э-э, — усмехаюсь, — друг Пупырь, а ты, я смотрю, в душе сявка!..

— Какая-такая сявка? — не понял Пупырь. — Это плохо или хорошо?

— Да как тебе сказать… Не очень хорошо, в общем. Это когда захотелось человеку — он выпил, захотелось — в морду кому дал или еще чего в этом роде…

— Ага, понял! — расплылся в улыбке Пупырь. — Как ты!

Я чуть самогоном не поперхнулся. А потом мозгами пораскинул — так ведь правда! Пью? Пью. Морды им бил? Бил. Что хочу, то и творю.

Выходит — сявка. По моему же определению.

— Да, — подтверждаю, — как я. Вот и не бери с меня пример. Что хочу, то и творю — не лучший, знаешь ли, вариант. Вот хочу, а не творю — и не из-за Переплета, а из-за себя самого — это уже серьезнее. Вот тебе понравится, если я возьму и ни с того ни с сего тебе по шее дам?

— Нет, — прикидывает, — не понравится. Не давай мне по шее.

И отодвигается. На всякий случай.

— Да ты не бойся — это я так, для примера… Просто даже когда все дозволено, человек сам понимать должен, что стоит делать, а чего — нет. Уразумел?

— Уразумел… — а я-то вижу, что черта лысого он уразумел. Ему высокие материи, да еще в моем первобытном изложении, как Книге уши!

— Голова, — поясняю, — человеку дадена, чтоб думать. Вот и думай. Хочешь жениться на своей Валонге — женись, только прикинь сперва — всем ли от этого хорошо будет?

— Не всем, — встрял Пупырь. — Страничнику Свидольфу плохо будет.

Подумал я.

— Ну и хрен с ним, со Свидольфом этим, — говорю. — Валонге хорошо будет?

— Хорошо, — тянет Пупырь неуверенно.

— А тебе?

— Хорошо, — это уже уверенней.

— Ну вот и женись.

Вижу — понимать начал.

— Ну а Белому Свидольфу по роже дать можно? — спрашивает.

Вот уж достали человека, так достали! Видать, Белый Свидольф моего новообращенному Пупырю и впрямь поперек глотки…

— Валяй, — милостиво разрешил я. — Разок можно. Ежели за дело.

Вот тут-то как раз и возникла меж нами незваная личность в белом одеянии с капюшоном.

Страничник.

Надо понимать, Его Преосвященство Белый Свидольф.

Собственной персоной.

Вовремя явился. Я даже как-то начал понимать Пупыря…

— Не могу я долее смотреть на это безобразие и непотребство, — заканючил Страничник у меня над ухом, — когда Люди Знака вместе с выползнями приблудными в неурочное время хмельное распивают да речи вредные держат. И посему властью, данной мне от Страницы Книги Судеб…

Я понял, что грядет беда. Следовало как можно скорее утихомирить этого хрыча-чистоплюя, а Талька, как на грех, куда-то запропал. А из меня колдун при огрызке Вилиссиного Дара, непонятно на что годного, да еще после двух кружек Черчекового первача…

Кто-то снова дернул меня за рукав.

— На себя берешь? — заговорщически шепнул подвыпивший Пупырь.

— Да беру, беру! — отмахнулся я, лихорадочно соображая, что делать.

И тут оказалось, что Пупырь, в отличие от меня, прекрасно знал, что надо делать.

Он подошел к Страничнику Свидольфу и со словами:

— И ничего мне за это не будет! — треснул того кулаком в лоб. Не очень умело, но весомо. Достаточно, чтобы наш достойный старичок сел на землю и умолк, растеряно и обиженно хлопая ресницами.

— Эй, Пупырь-богатырь! — крикнул я. — Кончай буянить! Отвел душу — и довольно! Тащи его теперь сюда, нальем деду мировую!..

Дважды повторять не пришлось. Все-таки вымуштровала их Книга отлично. Пупырь с готовностью схватил слабо упиравшегося Страничника за шиворот и без особого труда пододвинул ко мне. Остальные парни смотрели на это испуганно-распахнутыми глазами и явно были готовы удрать в любой момент.