– А это нормально, что в шкафу пыточный набор? – поинтересовался я. Ковальчук рассказал, что мимо меня проходит многое из творящегося в поселении, но я не думал, что тут пытают людей. Будь я на месте истязаемых, тоже бы испытывал ненависть по отношению к нашему дому, которую удовлетворила бы смерть всех жильцов, – Вы что, блять, тут творите?

– Он больше для устрашения, – сказал Святослав.

– Какое устрашение? Ты думал, я кровь на инструментах не найду?

Святослав взорвался, видимо, я зацепил больную тему:

– Ты думаешь, мне понравилось этим заниматься?! Однако нужно было знать, стоит ли кто‑то за отравителями. Да, я запачкал руки, зато теперь могу спать спокойно, зная, что засранцы действовали самостоятельно! На общем собрании, которое ты и Инга вчера пропустили, я рассказал обо всем, так что все в поселении знают о пытках. Я тебе уже говорил, что пришлось пытать двоих отравителей. Мир семимильными шагами идет в анус, и совесть просела: теперь за пытки не последует всеобщего порицания. Если тебя так волнует, больше такого не повторится – у нас есть ходячий детектор лжи.

Действительно: следователей и судов больше нет, а за попытку отравить все поселение они заслужили как минимум пытки.

Когда я поднимался за Рудовой, у меня мелькнула мысль, что Святослав подгадит за Гигу, и нас ожидает максимально атмосферный зомби: эффектно щелкающий зубами, урчащий и показательно‑жуткий, но нет. Все было подготовлено по высшему разряду: тело лежало на полу, накрытое простыней, и вяло шевелилось и урчало из‑под ткани.

– Ты рассказал Елизавете, что нужно будет сделать? – тоном доброго дядюшки спросил Святослав.

– Пока я в помещении, Слава, не делай вид, что меня тут нет. Я осведомлена, и думаю, готова к этому.

Расписной протянул Елизавете стилет.

– Лучше в глаз.

– О боже, Слава, избавь меня от подробностей.

Елизавета взяла стилет и аккуратно опустилась на колени возле головы мертвеца. Я придержал нежить, чтобы не цапнула женщину за руку. Рудова нацелилась в нос зомби, зажмурилась и отвернулась. Какие‑то детские пляски. Старушка была в кофте, так что я телекинезом переместил ее рукав, а потом опустил руку вниз. Раздался сочный, чавкающий звук, от которого Елизавету едва не вывернуло.

Елизавета Рудова. 

Уровень: 4. 

– Необычное ощущение, – поделилась старушка, – Как будто на мгновение в детство вернулась. А еще мне достижение дали: "мертвое спокойствие".

Я тоже помню, что после получения первых уровней испытал ощущение, будто вернулся во времена, когда на летних каникулах уезжал отдыхать к бабушке.

– А теперь, пожалуйста, откройте статус и сразу закиньте восемь очков в "живучесть", – попросил Святослав.

– Статус, – пробормотала старушка и несколько секунд шарила глазами по тексту. Затем худенькое тельце Елизаветы выгнулось в спине, позвоночник старушки звучно захрустел, будто его мял великан, мышцы забились в одной непрекращающейся судороге. Рудову колотило, как одержимую. Сухощавые пальцы нашарили простынь и впились в нее. Женщина застонала на протяжной ноте.

– Б‑больно, – спустя минуту выдавила она сквозь сжатые зубы. Старушку постепенно отпускало: переставали судорожно дергаться руки и ноги, выравнивалось дыхание.

– Меня будто убили, а потом заставили воскреснуть, – произнесла Елизавета изменившимся голосом, – Не воскресили, а именно заставили ожить!

Волосы женщины остались седыми, тело не изменилось: кожа была дряблой, на старческих костях не наросло мясо, не исчезли варикозные вены на руках. В общем старушка выглядела так же, как и раньше. Но на ноги Елизавета не поднялась – вскочила.

– Это был интересный опыт. Пожалуй, так хорошо я себя с самой молодости не чувствовала. Пойду‑ка домой, хватит с меня на сегодня приключений.

– Ну как? – спросил я Святослава, когда женщина ушла.

– Опыт прошел удачно: и пусть внешность не поменялась, двигается Рудова иначе. Думаю, и убить ее будет труднее. Честно говоря, я думал, что колебания этой характеристики могут убить – рад, что ошибся.

– А насчет достижения что?

– Да его каждому третьему лепят, – поморщился Святослав, – Если не зарефлексировал при первом убийстве, то почти наверняка получишь. За убийство человека другое дают, но эффект тот же. Плохо, что теперь дети и Рудову будут обходить стороной: они и так в последние дни зареванные ходят.

– Что поделать. Кстати, как там дела с поиском берлог зомби?

– Да никак. Захар с парнями ходил утром по метро, проверил пару туннелей, но ничего не нашел. Мне кажется, надолго я его не заинтересовал. В городе он хотя бы временами некроголемов находит, а в подземке вообще пусто.

Я почесал затылок и спросил то, что по идее должен узнавать у самой Краповой:

– Как там Инга?

– Великолепно. Как только о её навыке узнали, заняли очередь на неделю вперёд. Кто с язвой, кто с псориазом. Разве что с импотенцией никого пока не было. Я подкинул ей колец, сколько смог: целитель поселению нужен, как воздух. В отсутствии хирургов любая серьезная болячка смертельна, если живучесть не прокачана.

Ну хорошо, что все хорошо. Надо будет заскочить к девчонке, занести конфет, если найду.

– Понял. А что за копошение наверху?

Еще вчера я заметил, что люди лазят по крыше дома, осматривают кровлю, демонтируют провода и антенны.

– Семнадцатиэтажку мы не заняли, а если бы и заняли, то не удержали бы. Нам нужно место. Продукты, и казематы мы в подвалах разместим, но есть идея построить теплицу сверху дома. Кстати, тот грузовичок, что ты привез, хорошо подошел бы для вывоза мусора и перевозки стройматериалов.

– Я бы для этого газель использовал, но как знаешь. Ключ в замке зажигания. А я, пожалуй, поем, и по делам.

Я начал замечать, что в последнее время для меня люди все четче делились на жильцов нашего дома и прочих. К жильцам было более приветливое отношение: я даже иногда запоминал их имена и фамилии, перекидывался фразами и кивал соседям при встрече. Похоже, я все больше считаю девятиэтажку своим домом, а живущих в ней жильцов – большой разнокалиберной семьей. Всех, кроме одного.

– Гига, – холодно поприветствовал я попавшегося в коридоре старикашку. Тот вздрогнул и поднял взгляд. – Не желаешь убить страшнейшую тварь в обмен на хорошее самочувствие?

– Если это не ты, я пас! – прошипел Иван и прошел мимо. В любой большой семье есть человек, который не очень нравится. У меня это – Гига, а у Ивана – я.

Я заскочил в квартиру и через окно затянул из грузовичка пуховик и арафатку. Тут же транспортировал с кухни оставленную мне порцию борща и пельменей и с удовольствием все умял. У меня и поваров сложилась договоренность: они ставят блюда на подоконник, а я беру уже оттуда. Надеюсь, никто мне крысиного яда не сыпанет.

Во двор я вышел наевшийся, довольный, и замер, наблюдая за работой. Никогда прежде жильцы не трудились с такой слаженностью: таскали какие‑то бревна, сколачивали доски, перемежая труд шуточками и историями. Визгливо звучала бензопила, и пахло свежими опилками: Святослав договорился с дачником, и народ готовил чурки для бани.

В подвале висели на веревках два человека: отравители‑слоупоки.

Я выдернул из кузова ковер и расстелил на траве. Народ заинтересованно поглядывал, как я уселся по центру полотна. Ковер оторвался от земли, приподнялся на метр. От стайки подростков, наблюдающих за мной, послышался восторженный визг. Я поднимал ковер все быстрее. В ушах свистело, ускорение вжимало меня в полотно, но я сидел ровно. Спустя минуту шестьдесят второй дом оказался далеко внизу и выглядел игрушечным.

Поднимать себя в воздух за штаны неудобно – странное ощущение, ноги будто сдавливает со всех сторон. На ковре летать удобно: я будто сижу дома, на диване. Конечно, если жизни будет что‑то угрожать, я и за трусы себя в воздух подниму, и за носок, вот только если есть возможность летать в комфорте, почему нет?

Мне бы ступу, как в сказках про бабу Ягу. Наверняка старуха тоже обладала телекинезом: была помладше – летала на метле, а как на холодном ветре стали застывать колени, и уровень духа подрос, пересела на ступу. Кстати, вполне себе рабочая идея: вдруг раньше тоже приходила система, но без интерфейса, а допустим, с интуитивным пониманием? Ходят же сказки про чудесные излечения, про вурдалаков, оборотней.