— Истеричка!

— Придурок! — снова открыла дверь машины.

— Ты не можешь меня бросить!

— Бросаю уже второй раз!

— Да ты без меня ничто! — крикнул, желая задеть меня побольнее. И хоть я понимала, что тоже причиняю ему боль, все равно была возмущена этим. — Ты уволена! Видеть тебя больше не хочу! Никогда!.. И верни мне все, что я тебе дарил!

Это был удар ниже пояса. Такого поворота я не ожидала, а он тем временем начал перечислять:

— Кухонный гарнитур, телевизор, машину, все свои цацки, одежку…

Снова повернулась к нему лицом, дрожащими руками под его недоумевающим взглядом сняла сережки, которые он купил мне на свою первую зарплату, подвеску, часы и передала ему, потом вытряхнула деньги и карточки в сумку и вручила кошелек, а следом и телефон. Оглядела себя и сняла туфли.

— Подавись, жмот, — пожелала, залезая в такси и захлопывая дверь. Он выглядел растерянным, глядя на то, что оказалось у него в руках, словно не понимал, как это произошло. Однако когда такси начало отъезжать, его лицо снова исказила гримаса ужаса, а от этого и злости:

— Юля, не надо! — услышала его приглушенный отчаянный крик.

Показала средний палец, а когда машина отъехала со стоянки, дала волю чувствам и согнулась пополам, разрыдавшись.

Реальность героя не ее романа

Паша заскочил в машину, отбросил мелочовку, которую ему вручила Юля, на соседнее сиденье, она разлетелась по салону, а он со всей силы ударил по рулю, не зная, на чем еще выместить свою злость. Она разрывала его на части. Он плохо помнил, что ему сказала Юля, плохо помнил, что сказал сам, понимал только то, что она снова дала ему от ворот поворот. Как и раньше. Как и всегда. Он снова оказался не тем, снова не угодил, снова стал ненужным, плохим. Несмотря на все его усилия, несмотря на все жертвы, она все равно ему отказала.

Еще и унизила. Так паршиво он не чувствовал себя ни во время ссоры в офисе, ни при встрече с Олегом и Лией в отеле. В этот раз больнее было в сотню раз. Потому что теперь он знал, как хорошо может быть с ней, и не представлял, что может жить как раньше.

Снова заколотил по рулю.

— Стерва! Ненавижу! — ругался, продолжая избивать машину.

Замер, тяжело дыша, взгляд забегал по салону, а следом за ним и мысли. И думал Паша совсем не о том, как уколоть ее побольнее, а о том, как теперь, черт возьми, будет извиняться? Что бы он ей ни наговорил, как бы сильно на нее ни злился, сколько бы они ни ссорились, а мириться придется. Потому что иначе никак. Потому что иначе он не сможет. Потому что иначе быть не может.

Правда, так феерично они никогда не ругались, и что могло помочь в этот раз, он не представлял.

Взгляд упал на соседнее сиденье и ее туфли.

— Черт! — выругался, когда понял, что одной из серег не хватает, как и цепочки с дельфином. Помириться-то они скоро помирятся, а затем она спросит с него за свое имущество.

Особенно за гребаные серьги, которые она пару лет назад потеряла, и ему, в костюме за кругленькую сумму, пришлось ночью копаться в контейнерах с мусором во дворе, пока она светила ему фонариком и завывала, обливаясь слезами. Тогда там они серьги не нашли, зато обнаружили их на туалетном столике. В тот раз Юлька рыдала, потому что он рылся в мусоре, испортил костюм и ругался на нее. И ему же ее утешать еще пришлось.

В этот раз пара ко второй сережке нашлась быстро — упала на пол машины. Паша ее поднял, очистил от пыли, добавил к ней вторую и сжал их в кулаке, выдыхая злость после накативших воспоминаний. Для него это были не просто украшения — его первая покупка на собственноручно заработанные деньги еще во время учебы в университете. Они были недорогими, без камней, очень простенькие, маленькие, невзрачные. У Юли с тех пор появилось много более роскошных украшений, но эти все равно остались самыми любимыми. Она носила их на повседневной основе, хранила отдельно. Для нее они имели такую же ценность, как и для него. Она любила их больше всех остальных своих серег. Могла терять кольца с бриллиантами, но при этом и на малую долю так сильно не отчаивалась, как если не могла найти эти незатейливые украшения.

Паша всегда считал, что она не замечает его внимания и его подарков. Но эти серьги говорили об обратном. Эти серьги Юля искренне любила. Дорожила ими.

Но ведь, по сути, для нее были дороги не сами серьги, а те воспоминания, которые они хранили, ту любовь, которую он испытывал к ней, а она к нему. Это была не первая их ссора. И даже не вторая. Это была сотенная, тысячная перепалка, которые начались еще в детском саду. И не должна стать последней.

Особенно после того, что произошло с ними за этот месяц. Этот отпуск не мог закончиться так только из-за плохого настроения, недопонимания и беспричинной злости. А в том, что это именно так, Паша не сомневался. Ведь еще несколько часов назад, ночью, у них все было более чем хорошо. Она была всем довольна, говорила, что любит. И он верил именно этим словам, а не тем, что были сказаны сгоряча в пылу ссоры.

Она погорячилась — да, он погорячился — тоже несомненное да. А еще он, кажется, снова что-то сделал не так.

А ведь хотел как лучше. Хотел порадовать ее дорогим украшением, показать этим жестом в очередной раз, как сильно ее любит, что хочет провести с ней всю оставшуюся жизнь, что она для него одна-единственная, неповторимая и желанная. Но она то ли не поняла его мотивов, то ли растолковала их неверно. А мысль, что отказала ему именно потому, что не хочет, он отвергал сразу. Не хотел об этом даже думать. Или скорее боялся.

— Привет, — ответил Юра после череды гудков. Одновременно со словами раздался странный звук.

— Привет, — устало сказал Паша, продолжая сжимать сережки в кулаке и постукивать по рулю. — Ты что делаешь? Ешь?

— Ну да, с работы только вернулся, — ответил друг. — В отличие от кое-кого остальные работают обычно в это время года.

— Я тоже работаю, — возмутился Славин.

— Ха! Всем бы так работать, как вы с Юлькой! — рассмеялся друг, который, в отличие от Паши, пребывал в хорошем расположении духа. — Ну что? Как там у вас дела? Не звоните, не пишете. Совсем про нас забыли.

— Нормально, — сухо ответил Славин.

— Любовь-морковь?

— Практически.

— О-о-о, — протянул Юра. — Я так понимаю, ты снова жаловаться звонишь?

— Почему сразу жаловаться? Не жаловаться, а совета просить!

— Как в прошлый раз?

— Нет. В этот раз Олю не зови, — пожелал Славин. — Короче… я снова сделал предложение, а она мне снова отказала.

— Пф-ф, — фыркнул Золотарев. — Дура.

— Что мне делать?

— Да уже, видимо, ничего. Если кольцо не помогло, то… На этот раз ты ведь предложение с кольцом делал?

— Пва-фти-че-ски, — неразборчиво ответил Славин, прикусывая щеку губами и прикрывая от усталости глаза.

— Что?

— Практически! — четко выговорил он и снова ударил по рулю, понимая, что кольцо на прилавке Юля, видимо, расценила не так, как он. Да и про продавца она, кажется, в пылу ссоры что-то упоминала.

— Практически не бывает. Кольцо либо есть, либо его нет, — возмутился друг. — Кольцо было? Есть?

— Ну было… на витрине…

— Все, Славин, умывай руки и возвращайся домой. Не мучай ни себя, ни Юльку… — махнул на них рукой Юра, и Паша даже представил себе, как тот сидит на кухне и качает головой. — Два дебила — это сила… — добавил Золотарев еле слышно.

— Ну нет. Надо что-то сделать.

— Ну да. Что ты сделаешь? Это уже конец. Сколько раз она тебе отказывала?

— Может, около сотни, — пожал плечами Славин.

— Ну и все. Смирись. И я смирюсь с тем, что сестра так и умрет старой девой и завещает свою шикарную квартиру моим детям, — заметил расчетливый Юра. Паша же его ворчание пропустил мимо ушей, потому что его озарила другая мысль.

— А может, она беременна? — с воодушевлением предположил он. — Было бы очень хорошо!

— У вас настолько все далеко зашло? — удивился Юра и в этот раз дар речи не потерял, а, наоборот, поддержал друга. — Да, это было бы замечательно. Занялись бы оба детишками и перестали мучить бедную кошку своей гиперопекой и бедного дядю Юру тупыми разговорами после рабочего дня.