Похожу ближе.

— Жень, может не надо? Это… Опасно. Наверное.

— Боишься призраков? — обнимает меня левой, притягивая к своей груди. Прижимаюсь и слышу сердце. Сильное. Спокойное. Смелое.

— Ветерок, их не существует. Я бы знал, если бы было иначе. Нас может преследовать только чувство вины, которое мы материализуем в те или иные звуки, тени, образы. Стоит его отпустить и жизнь становится в разы прозрачнее и проще. Чёрное — чёрное. Белое — белое. Честь. Совесть. Приказ.

— А если приказ неправильный?

Поднимаю глаза, не улавливая в его взгляде и толики беспокойства.

— Приказ — есть приказ, — чеканит он сталью. А после всё же прикасается своими к моим губам. — Пойдём. Это ещё одна необъяснимая вещь, но я безумно хочу показать тебе это место. Всю ночь об этом думал. Хотя, лет пять там не был…

— Поцелуешь? — кусаю губы от нервного напряжения, а он, точно в издёвку, медленно проводит по ним языком. Заставляет дрожать в ожидании большего. Впадать во внутреннюю агонию. И вибрировать.

Да, в этом он тоже прав. Именно вибрировать. Урчать. Как кошка, что с удобствами улеглась на колени хозяина.

— Поцелую. Там. Внутри. Иначе ты собьёшь меня с мысли.

— Хотелось бы мне услышать то, о чём ты думаешь.

— О тебе, Мира, — пробирает до мурашек откуда-то взявшейся хрипотцой.

Поднимает мельчайшие волоски на коже. Потому что говорит правду.

Только её можно произнести так, что пробивает насквозь и колет острыми тонкими иглами. Корежит нутро и мгновенно реанимирует. Залечивает раны. Латает любовью, что слышится в последующем долгом молчании. Стыкуется с моими чувствами. Обнимаю его ментально. Укутываю всей своей нежностью, а физически тяну руки к плечам, чтобы прижать ещё ближе. Потому что не могу иначе.

— Я тебя люблю, Жень. Люблю, — шепчу, упираясь губами в напряжённую шею.

— Я тебя тоже, мой мирный ветерок, — шепчет отголосок моего безумия прямо в ухо. — Я люблю тебя тоже. Но, если ты не пойдёшь со мной, то я закину тебя на плечо и отнесу сам в нужное место. Ты жёстко обламываешь мне одну интересную тему.

— Хорошо.

Прячу улыбку, а грудь вздрагивает от сдержанного смеха.

— Хорошо? — уточняет он хитро.

— Да, Женечка, — обещаю неимоверно глупо и мило. Потираюсь о него щекой, сдерживая желание впиться в губы. — Всё о чём не попросишь. Выполню.

— Ты — моё проклятие, Мира, — тяжело выдыхает, целуя в висок и ловко разворачивает меня на месте. Обнимает поверх плеча: — Идём, — командует строже. — По левую сторону. Сто пятьдесят метров.

— Почему именно столько?

— Эту зону не цепляли камеры. Легче было сделать лаз.

— Но, Жень, я…, — запинаюсь, указывая на свою длинную юбку.

— Всё отлично. Доверься, — заключает глубокий голос.

И я верю. В очередной раз. Почему-то. Бездумно. Самоотверженно.

Минута. Средним шагом. Наверное это и есть заявленные им сто пятьдесят метров.

Два железных прута в заборе, которые подаются его напору. Женька просто высовывает их из основания к которому они не припаяны. Пролезает в дыру. Подаёт мне руку.

А после за секунды чинит забор, словно никакого проникновения не было.

— Ловко.

— Память — моё второе проклятие. Досконально помню всё, что хоть раз в жизни увидел.

— Не смотри на меня так, — тушуюсь со смешком под его острым взглядом.

— Иначе что?

Несдержанно прикасаюсь к его изогнутым губам. Уголки фривольно подняты вверх. Глаза смеются. Просто. Расслабленно.

Шепчу, после того как облизываю его горячую верхнюю:

— Иначе запомнишь меня, Жень.

— Уже, — парирует в эхо. Ловлю отголосок мышечного спазма на спокойном лице. — По гроб жизни, — дополняет смиренно.

Не успеваю ответить, как оказываюсь у него на руках. Подкинутая в воздух и зафиксированная под сердцем крепкими ручищами.

Подминает пальцами подол моей юбки, а я лезу к мужской шее. И обнимаю, не собираясь противостоять этому благому порыву.

«Уже» — пульсирует его голосом в мыслях.

Безумие. Сумасшествие. Но такое любимое…

Начинает быстрый шаг. Рюкзак, что висит на одном плече бьётся о крепкую спину. Прикрываю глаза, чтобы не видеть творящегося хаоса вокруг: выбитых окон, разломанных рам, остатков мебели, проводов под ногами, заросших дорожек, что когда-то были покрыты брусчаткой, выцветших, местами обрушенных одноэтажных зданий.

Территория огромная. Это понятно невооружённым взглядом, но я не хочу досконально запоминать. Я хочу чувствовать. Его. Рядом. С прикрытыми веками последнее получается проще. И не надо искать призраков прошлого. Нет их. Он прав. Есть настоящее. Мы. Будущее.

На внутренних часах стрелки давно перевалили за одну минуту, а Женька всё продолжает меня нести. Значит мы удалились от входа больше ста пятидесяти метров и контрольная точка ещё не достигнута.

— Боишься? — бьётся о мои моральные принципы своим размеренным голосом.

— Нет. С тобой не боюсь.

Вдыхаю ненавязчивый запах. Запоминаю ассоциации, которые он вызывает.

В них нет ничего опасного. В них… Нежность и мягкость.

— Сердце стучит быстро-быстро, — комментирует Женька с каким-то эмоциональным подъемом.

— Это от тебя, — признаюсь смущённо. — От того, что так близко.

Останавливается и плавно опускает мои ноги на землю. Нехотя открываю глаза. Стою и осматриваюсь, пока он склоняется у рюкзака, что сбрасывает у ног.

Вокруг какой-то огороженный периметр. Асфальтированная площадка, как центр некоего амфитеатра. Круглая. Непонятная.

— Это бывшая танцплощадка, — комментирует Женя, протягивая мне один из наушников. — В детстве ни раз наблюдал, как здесь периодически собирались офицеры. С семьями или один на один с женой. Танцевали. Отдыхали от службы.

Беру наушник слыша знакомые аккорды. Улыбаюсь, принимая приглашение на танец. И прижимаюсь к его груди, ощущая, как на глаза набегают слёзы.

— Ты неисправимый романтик, — смеюсь тихо, а он покачивает меня в медленном танце и ведёт за собой. Необязывающе. Совсем невесомо.

— Со школы ни с кем не танцевал. Класса с шестого.

— Вдвойне приятно, — обнимаю, наполняясь тихой тоской. Минорные нотки ласкают слух. Напоминают о том, что всё в этой жизни тленно. Есть только этот момент…

— Жень…

Его губы отвечают раньше, чем я хочу попросить. Целуют, дополняя этот миг истинной безмятежностью. Его вкус. Запах. Прикосновения. Сплин.

Голову кружит от счастья. Такого мимолётного и необъятного.

Отрывается от губ, перетягивая мою правую руку со своей шеи на грудь. Гладит пальцы и неожиданно надевает на средний палец кольцо. Я даже невольно вздрагиваю.

— Не тот, — хмурюсь, сдвигая брови.

— Я украшу все. Когда-нибудь. А пока не могу привлекать к тебе излишек внимания. Взял топаз. Он больше похож на бижутерию.

Ноги плавно переставляются и подстраиваются под его движения. Рука лежит на мужской груди. Глаза цепляют тонкий золотой ободок с голубым камнем. Его глаза сейчас светятся так же. Блестят тысячью граней.

— Скажи, — озвучивает тихо.

— Да. На любой вопрос или просьбу.

Неминуемо улыбаюсь и тянусь к сладким губам. Всё приму, что бы он не озвучил. Теперь у меня есть маленькая часть его. Настолько невесомая, что легко умещается от взглядов на пальце.

— Мне придётся тебя прятать, а я бы так хотел показать тебя всему миру. Миру миру, — смеётся мне в ухо и я растягиваю губы в схожей улыбке.

— Это любовь?

— Хуже, Ветерок. Ты — неминуемо становишься моей болевой точкой. Так не должно было быть, но, отчего-то именно сейчас это случилось.

«Всё так сложно, всё так просто», — поддакивает Васильев по нотам, в наушнике. — «Гни свою линию…»

Подчиняюсь и целую того, кто в одночасье навёл хаос в моей размеренной жизни. И наградил эмоциями, которых не надеялась найти.

За что? За какие заслуги?

— Да, Жень, — повторяю уверенно. — На всё, что бы ты не озвучил.