Эйфория улетучивается. На смену серьёзным словам приходят тяжёлые мысли.

Киваю. Будто от меня что-то зависит. Ничего. По факту. Как он решит, так и будет.

— Ты прав, пора домой, — стараюсь держаться нейтрально, а грудь ощутимо вибрирует. — Напиши мне, когда всё обдумаешь.

Крепкие пальцы убирают захват. Глаза тоже снимают меня с невидимой мушки. Он встаёт и не спеша начинает собирать детали нашей одежды.

А я зарываюсь с головой под одеяло. Кусаю губы и едва не реву от досады. Вот тебе и первая ссора!

Куда я лезу? С чего я взъелась?

Стягивает вниз одеяло и усаживает на матрас словно куклу. Съеживаюсь в комок очередного непонимания. Подтягиваю ноги к груди, выбираю максимально закрытую позу.

Перед моими глазами маленький листок. Женька держит его перед взглядом.

«Ты — мой Мир», — прописано на нём красивым курсивом. Отслеживаю соединения букв.

Молча любуюсь моей заглавной.

Переворачивает. А другая сторона исписана не менее ёмким вопросом:

«Так, кто я без тебя?»

Сглатываю, наблюдая за тем, как в правой руке появляется зажигалка, и яркое пламя начинает пожирать буквы по белой диагонали.

Женька сжигает весь текст, а пепел растирает меж пальцев. От белого листка остаётся лишь край. Грязный треугольник со стороной не более сантиметра.

— Запомнила?

Голос звучит без вложенной злобы. Без бесячего чувства и усталости, которая возникает, когда объясняешь кому-то избитые истины.

Однако, этот тембр пронимает до глубины души и вызывает желание извиниться за свою глупость.

Всё просто. А я…

— Прости. У меня не было повода на тебя обижаться. Сложно держать в себе всё и молчать, когда слова так и рвутся наружу. А листок мог бы оставить… Мне… На память…, — неловко улыбаюсь, тушуясь.

— Ветерок, нет ничего дороже воспоминаний. Храни их. Я оставлю тебе большее, чем какие-то бумажки.

Машинально потираю средний палец. Кольцо пришлось снять, чтобы не объясниться с родителями. Ладонь ещё не привыкла к подобной ноше, да только сейчас без него ощутимо пусто. Не хватает. Словно оно уже является частью меня. Чем-то неимоверно важным.

— Домой, — командует Женька и начинает натягивать на меня вещи, словно на куклу.

Позволяю, теряя остатки негативных эмоций. И наполняюсь тем, что вижу. Его жестами, взглядами, выверенностью.

— Напишешь мне ещё, — прошу, наблюдая, как уголки любимых губ ползут вверх и мгновенно преобразуют прямую строгую линию в яркую мальчишескую улыбку.

— Напишу, — отзывается завершая работу. Поднимает меня на руки и несёт к выходу, чтобы завершить образ обувью.

Привычно льну и топлю дыханием в шею. Напряжённую. При всей внешней расслабленности.

— Завтра да? — вывожу не особо понятное.

— И послезавтра.

— Отлично, — отзываюсь устало, но более весело. А нутро и вовсе пропевает по буквам: шикарно.

Мира

— Так и знала, что ты гонишь! — заявляет с порога бывшая одноклассница, бесцеремонно врываясь в пределы моей детской комнаты.

— Давай потише, с чем бы ты не пришла, — шикаю, настороженно поджимая губы, а сама обхожу её с боку и плотно прикрываю дверь в спальне.

— Плохо чувствовала себя вчера, да? — стервозничает она и сводит губы в недовольный, обиженный бантик. — А я, как полная дура, звоню, уточняю. Тёть, Ань, как там Мирка?

— И что? — присаживаюсь на стул, пристально осматривая внезапную гостью.

Расположилась, занимая весь центр кровати. Сидит нога на ногу. Нервно отстукивает по полу неснятыми белыми кедами. Они резко контрастируют с короткой черной плиссированной юбкой и тёмными прозрачными колготками.

Зато гармонично подходят к белой широкой толстовке. А русый прямой хвост и вовсе вносит разбавленные штрихи.

Красивая. Яркая. С правильным макияжем, что добавляет немного лет.

Хочешь не хочешь, а на такую по-любому засмотришься. Тата всегда умело подчёркивает свою природную красоту и прячет недоделки. Недостатков, по её мнению, у женщины не может быть вовсе. Существует лишь поле для работы. И, если у одних эти минимальный дачный участок на пять соток, то другие имеют поместье с гектарами.

Татьяна Скворцова всегда и во всем была уникальной. А с появлением в классе собственной тески и вовсе сменила краткое имя на Тата. Не на бумагах, конечно, однако, быстро обучила всех нужному индивидуальному произношению. С тех пор любой приближенный знает, что речь идёт именно о ней, а не о какой-то там левой Тане.

— Что, «что», Мир? — издевается она своей лукавой улыбкой над моим подсознанием. — Тёть Аня заявила, что ты уже вышла. Прикинь? И почему я тебя за весь вечер так нигде и не встретила?! Удивительно! — повышает голос, грозя привлечь внимание родителей.

Полдень. Выходной. Все дома.

— Тат, меня мама вечно проверяет, так ещё и ты станешь? — хмыкаю недовольно.

Отворачиваюсь в сторону. Разрываю зрительный контакт и выпаливаю, как на духу:

— Достали с этими упоминаниями о поступлении! Не опозорь фамилию! Не подведи учителей, что ручались за твои знания на чистое золото!

Наговариваю и надеюсь, что ей этого хватит. А сама держу за спиной руку со скрещенными пальцами.

Вру. Но из надобности. Без неё бы не стала.

— Так где ты была? — задумчиво уточняет Татка.

— На стадионе у школы. Сидела одна и ревела над тем, как всё достало.

— А я думала, ты была с ним. Вот же дура! Так вы реально просто разошлись и всё?

Морщусь, делая вид: «а что, обо мне можно было подумать иначе?»

Подруга часто хлопает глазами и упирается лбом в свою распахнутую ладонь. Показывает всем видом насколько перестала считать меня адекватной.

— Мирка, ну как так? Ты же заметила, — цедит сквозь зубы настойчиво поучительным. — Он — из тех парней, что разбирают по рукам ещё щенками! В такого надо было вцепиться мертвой хваткой и не отпускать, а ты ж, блин… Я уже так красиво прописала эту историю! Белое платье, длинная фата, я — красивая подружка невесты.

— Прости, что огорчила. Доставлять кому-то напрасные ожидания — это тяжкая ноша.

Тяжело вздыхаю, воздвигая на лице маску проигравшего.

— Постебался парень и ладно. Я тоже, дура, попалась…

— Точно дура, — упёрто настаивает она и хмурится. — Сложно было номер взять? Не срослось у самой, так поиграла бы в свою хвалебную благотворительность! Только и трындишь о всемирном благе, а сама… Да ну тебя… — фыркает звучно.

— Так ты вчера за меня переживала или тебя жаба душила? — невольно смеюсь и прикрываю губы ладонью. Закрыть бы ещё глаза. Влюблённые. Сверкающие.

Любая мысль о Женьке и они вспыхивают как водород от спички.

Напоминают его чистое синее облако. Привлекают внимание своим звучным хлопком.

— Сегодня тоже не пойдёшь? — приподнимает изогнутую бровь и считывает мой ответ своим красивым лисьим полу прищуром.

Мотаю головой и указываю на стенку за которой теоретически должны находиться родители.

— Меня не выпустят надолго. Возможно выйду одна, чисто воздухом подышать. Пройтись вокруг дома, да проветрить мозги от билетов.

— Вот же капец! — завывает Татка. — Зря мы что-ли пахали на эту школу одиннадцать лет? Последние каникулы и те отбирают! Как будто сами не были молодыми! Не хотели любви и романтики!

— Мои уверяют, что вначале универ, красный диплом, а потом как-то сама по себе должна случиться свадьба с хорошим парнем и неминуемо появятся дети.

Татка смеётся. Я тоже. Такое отношение к жизни реально выглядит слишком сумбурным.

До окончания универа пять лет. А если я пойду в аспирантуру? И где мне прикажут искать этого самого «хорошего парня»? В аудитории, среди гениев химиков или в ректорате, среди тех, кто остался работать в родном вузе, после получения диплома?